Я вызвал панель коммуникатора, пролистал до ай-ди Мел и замер.
Как никак, мы будем воевать, и на войне невозможно быть уверенным ни в чем. Вдруг я не вернусь, мне надо было поговорить с Патриком, что бы в случае моей смерти, он приглядел за ней и за нашим будущим ребенком. От этой мысли стало тоскливо.
Ну уж нет, я обязан вернуться домой живым.
Мне ненавязчиво вспомнились свои мысли. «Что я буду делать после того, как война окончится?» На тот момент я не знал, не видел своего будущего, из-за того, что я сделал с мамой, моим единственным смыслом жизни была война и месть. Я жаждал сначала отнять у Роша все, что ему дорого, а затем, любой ценой, отправить его в ад, если пришлось бы, не моргнув и глазом, отправился туда следом за ним. Сейчас, я поймал себя на том, что у меня появилась другая цель, другой смысл — Мел и наш ребенок. Понял, насколько потерян был без нее, насколько мизерным, ничтожным казалось мое прежнее существование.
Лишь одно снедало меня в последнее время. Если раньше мне было плевать, то сейчас, было невыносимо горько от мысли о том, сколько лет мне осталось жить. Эти думы я отгонял от себя подальше. Время подумать об этом еще предоставится.
Время…, вспомнились слова Асдис: «время — самый ценный ресурс в наши дни». Жаль, что осознал это я слишком поздно.
___________________
До Мел дозвониться я не смог, хотя знал заранее, что это пустая затея. Гипфель был изолирован от мира, коммуникаторы Нордов работали только по внутренним каналам связи, так что выйти на связь с теми, кто находился внутри независимого полиса я не мог. Периодически открывал Катарский наручник, но и на нем не было сигнала, он тоже не мог пробиться сквозь глушки Гипфеля.
Нам было приказано разбить лагерь, отдохнуть пару часов и двинуться на столицу.
Завтра — великий день. Решающий.
____________________________
— Хельм? — сказал я, заходя в наш, на скорую руку возведенный, лазарет.
— Клауд Дюбон? — прохрипел он.
Выглядел он неважно. Даже хреново, я бы сказал. Хельм посмотрел на мое сморщенное лицо и широко улыбнулся, сразу скорчившись от приступа боли.
— Все так плохо?
— Ну да…, до этого было лучше, — сказал я. — Пришел выразить благодарность за проделанную работу. Если бы вы не выстояли, все пошло бы к коту под хвост.
Он поднял руку, показывая большим пальцем вверх и закрыл глаза, откидываясь на подушки.
— Нас заберут в Гипфель. От раненых толку никакого… передать какую-нибудь весточку твоим?
Я улыбнулся, сказав:
— У меня в планах вернуться домой живым, после всей этой суматохи передам сам.
Хельм хрипло рассмеялся.
— Ждут, да?
— Ага, — сказал я.
— Воспрянем, — сказал он.
— Воспрянем, — ответил я, потрепал его по плечу.
— Генерал? — я обернулся на отвлекший меня голос.
— Слушаю, — нахмурившись, посмотрел на невысокую девушку в военной униформе.
— Вас вызывает командующий, он только что прибыл.
Я обернулся на Хельма, кивнул, хоть он и не увидел этого, и быстрым шагом вышел из лазарета.
_______________________________
— Приветсвую вас, генерал-командующий, — с этими словами я зашел в большую палатку. Окинул взглядом всех членов военного совета, понял, что я был последним и сел на единственный пустовавший стул.
— Приветсвую, Дюбон. Итак, все в сборе. Я уже ознакомился с отчетами, все прошло неплохо, учитывая обстоятельства.
— Да, хвала небесам, все получилось. Шансы на победу довольно таки выоски. Выступать будем завтра? — сказала генерал бункера Фидель де Парагон.
— Да, в целом, все будет идти по прежнему плану.
— Что с искрами? Может гуманнее всего убить их? Мы же не выпустим их в наши города, — сказал генерал другого бункера.
Командующий, до этого стоящий, упершись об стол, напрягся. Брови его поползли к переносице, и не отрывая взгляда от говорящего, он выпрямился, откашлялся и произнес:
— Искр не будут везти в Гипфель.
Повисла гробовая тишина, все вопросительно посмотрели на командующего, и лишь один человек нарушил ее.
— Но, а куда же, бросим тут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Командующий выжидательно молчал. Затем выпрямился и отчеканивая каждое слово произнес слова, которые никто от него не ожидал услышать.
— Мы используем искр в своих целях. Они будут отправлены с нашими войсками в Бришалот.
Послышались ахи и возгласы. Я же, исподлобья посмотрел на командующего. Эта идея мне совсем не понравилась.
— Этих чудищ, на своей… стороне?
— А как же…, кто будет ими управлять? Вы убили всех генералов Провиданс.
— Великий марл имеет опыт в управлении искрами, он высказался в поддержку этой идеи, и будет руководить завтра избранными им генералами, которые в свою очередь будут завтра находится в консоли.
— Но мы не умеем пользоваться оборудованием…
— Мы нет, а вот врачебная бригада, захваченная в плен, может.
— Кощунство…
— Именно, мы же боролись с Провиданс именно из-за таких вот вторжений в волю человека…
— Я уже принял решение, Великий марл и другие марлы поддержали меня. Уж лучше воспользоваться искрами, чем терять собственных солдат. Насколько больше сыновей и дочерей вернутся в свои семьи после боя, насколько выше станут наши шансы на победу…
— А вы что молчите, Дюбон. Эта тема вам ближе, чем кому либо…
Я искоса глянул на говорящего, а когда отвернулся к окну, на моих скулах играли желваки. Мне все это казалось аморальным и омерзительным. Действительно, теперь идея убить искр, показалась мне куда более гуманной. Благо, командующий избавил меня от необходимости комментировать происходящее вслух.
— Повторюсь, решение принято. Примите к сведению, идите сейчас отдыхать, а завтра на рассвете двинемся в путь. По дороге ознакомлю вас с новым протоколом и схемой действий.
______________________
Уже было темно, я закурил и медленно пошел к себе. Почти дойдя до нужной палатки, я остановился, кое о чем вспомнив, развернулся и вновь пошел в обратном направлении.
Зверю мое решение не понравилось, и он моментально встал на дыбы, я чувствовал это даже сквозь блокаторы. Каждый мой шаг давался с трудом, будто я нес невидимую ношу на плечах.
Но я должен был. Во мне боролся гнев, ярость и острое чувство несправедливости.
Вот я уже стою перед большим тяжеловесом, машиной, в одной из которых перевозили спящих искр. Охрана, стоявшая подле нее, отдала мне честь. Я кивнул им в ответ, выкинул окурок и, промедлив пару секунд, а может и минут вошел внутрь.
Мой пульс участился, ускорился до такой степени, что я почувствовал в ушах давление. Резко в мои ноздри ударил запах страха.
Моего страха.
Все внутри кричало мне уйти отсюда. Зверь взъерошился, бился внутри, пытаясь разломать стены моего самоконтроля, в попытках заставить меня уйти отсюда. Сразу вспомнилось, как он проделывал тоже самое, в надежде разломать металлические прутья клетки, в которой меня держали в аналогичном месте. Тогда он руководствовался не страхом, потому что его не было у моей природы, он руководствовался яростью, гневом. Я всегда помнил ярко и красочно воспоминания, чувства зверя. На много ярче чем воспоминания человеческой сущности. Если представлять память — как кинопленку, ту, которая с годами становится хрупкой и мутной, память зверя — это нечто, что всегда можно воспроизвести заново в самом высоком разрешении. А в воспоминаниях моего зверя — хорошего мало.
С такой же ясностью я помнил — Настасью и ее последние часы. Худшее из этого то, что воспоминания, в которых я ещё соображал, как человек, пока блокаторы еще оставались в моей крови, я помнил хуже, чем те, в которых зверь вышел на свободу. С одной стороны я был рад, что это так. Я не хотел забывать, не имел на это права.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тряхнув головой, отгоняя непрошенные мысли, прошел внутрь темного помещения.
Я знал это место, помнил, бывал уже в таком…
Когда подошел к одной из стеклянных комнат, включил свет.
Искры спали сидя.