— Я спрашиваю: кто дал право членам парламента вводить этот новый собачий налог? Разве для них не имеют значения наши национальные интересы? Собака, как всем известно, принадлежит к наиболее излюбленным и распространенным видам животных. Многим супружеским парам они заменяют детей. Мы едим с ними из одной тарелки, мы укладываем их в свою постель, они составляют самую великую радость и красоту жизни, и, когда эти любимцы умирают, мы хороним их на кладбище, как самых близких родных, и ставим на незабвенных могилах мемориальные доски и даже прекрасные памятники. «Спи сладко, милая Дженни — мы снова встретимся там, в небесах», — пишем мы золотыми буквами на памятнике дорогим усопшим. Разве не священны эти чувства, разве не должен бы каждый член парламента десять раз подумать, прежде чем подать свой голос за этот бесчеловечный закон? Я призываю вас подать петицию его величеству королю и просить высокочтимую палату лордов не утверждать этот закон. Мы не можем забывать интересы наших многочисленных любителей собак и принуждать их к жестокому шагу — к уничтожению лучших своих друзей. Еще знаменитый натуралист Брем в своем бессмертном труде «Жизнь животных» писал, что…
— Э, да ты, братец, горазд говорить, — пробормотал Мелнудрис и подошел к другому оратору, возле которого столпилось человек сто. Одни слушали его с глубоко серьезным видом, другие посмеивались, третьи позевывали, но не отходили. Привычка.
— Ключи царствия небесного находятся в ваших руках, — кричал склеротического вида толстяк. — Надо только знать, как с ними обращаться. Иной ученый слесарь хочет стать умнее всего света, а когда возьмется за эти ключи и пробует отпереть — ничего не получается, ибо не руками это делается, а сердцами, душами нашими, нашим бессмертным духом. Тот, кто оставляет свой шиллинг в кабаке за пинту пива, веселит свою грешную плоть, но дух его не утоляется, он жаждет иной, влаги. Напротив, тот, кто пожертвует один лишь жалкий сикспенс на ремонт убежища для престарелых девиц, возрадуется всеми струнами своей души, и перед ним откроется маленькая скважина в царствие небесное. Не думайте, что в эти ворота пролезут самые тонкие, там каждому своя мера. Леди и джентльмены, жертвуйте на ремонт убежища для престарелых девиц.
Третий оратор устроился шагов на пятнадцать дальше и посвятил свою речь животрепещущей проблеме влияния сапожной мази «Нуджет» на семейное счастье и состояние здоровья лондонских жителей.
— Коммунисты во всех наших трудностях винят капиталистов, говорил он. — Посмотрим, так ли это.
И он столько времени трещал о разных разностях, пока не пришел к заключению:
— Капиталисты ни в чем не виноваты. Эти порядочные джентльмены дают вам работу и средства существования — дай бог, чтобы побольше их было! Виноваты вы сами, потому что чистите свою обувь разными низкопробными мазями и забываете, что только сапожная мазь «Нуджет» отвечает вашим интересам. Вывод ясен: покупайте «Нуджет»!
Убив таким образом с пользой и интересом время, Мелнудрис вернулся в гостиницу и пообедал. Положительно, здешняя еда была ему, что медведю земляника. Приехав в Англию, Мелнудрис еще ни разу не чувствовал себя сытым.
В половине пятого он взял такси и поехал к Папарде.
— Здравствуйте, мистер Мелнудрис. Как приятно видеть вас живым и здоровым, когда столько уже наших друзей покоятся в могилах!
Маленький седой человек пожал гостю руку и с умеренно-радостной улыбкой разглядывал Мелнудриса сквозь пенсне.
— Вы хорошо сохранились, уважаемый поэт. («Он уже забыл, что я пишу романы, а не стихи», — подумал Мелнудрис.) Вы еще можете увлекать женщин… хе-хе-хе. Все пописываете стихи? Чудесно. Чем бы стала наша жизнь без поэзии? Печальной юдолью, в которой мы, бедные грешники, должны влачить свои дни. Пожалуйста, в кабинет, мистер Мелнудрис.
Пятнадцать — двадцать лет службы на дипломатическом посту не могли бесследно вытравить манер портного. Проворный, подвижной, он прыгал вокруг Мелнудриса, постепенно увлекая его к кабинету, оборудованному мебелью какого-то грузного стиля. Посреди комнаты стоял огромный письменный стол. На стенах висели герб буржуазной Латвии и несколько портретов лиц, которых метла истории давно уже вымела на свалку. На столе, на виду, лежал сборник афоризмов и речей Ульманиса с его автографом.
От всего здесь пахло прошлым, а больше всего от маленького седого человечка в полосатых брюках и черном сюртуке.
— Хорошо доехали? — спросил он, опускаясь в кожаное кресло.
— Не могу пожаловаться, — ответил Мелнудрис, начиная чувствовать себя настоящим дипломатом, и поудобнее расположил свои старые кости в глубоком кресле. — В Германии у меня была приятная и полезная встреча с господином Никуром. Он шлет вам самый сердечный привет и просит вспомнить те времена, когда вы вместе охотились в Угальских лесах.
— О, это была богатая приключениями охота, — весело подхватил Папарде. — Итальянский посол отморозил нос и потом целый месяц не мог нигде появиться. Я застрелил кабана и две косули. Так вы говорите, с господином Никуром?.. — Он вдруг изменил тон и взглянул на часы, намекая Мелнудрису, что времени V них немного. — Какие же известия вы мне привезли?
— Не думаю, что очень вас обрадую. Мы с господином Никуром думали, что лучше всего сообщить вам всю правду, без прикрас и смягчений.
— Это то, чего я хочу, — сказал Папарде.
Мелнудрис рассказал ему все: об условиях жизни в Швеции и в Бизонии, о грозящей катастрофе и о великих надеждах, которые возлагались на Папарде.
— Фактически мы все считаем вас своим главой, — сказал он, стряхивая пепел с сигареты в фарфоровую пепельницу. — Если нас хотят сохранить как реальную силу и как действенный фактор, англичане должны прийти нам на помощь. Одними обещаниями сыт не будешь. Мы уже становимся смешными в глазах масс, и подобное положение с каждым днем все более компрометирует нас. Простите, что я говорю так резко, но вы, надеюсь, поймете причину моей тревоги.
— Понимаю, — равнодушно ответил Папарде. — На что вы еще надеетесь?
— На вашу помощь.
— Помощь — хорошая вещь, если у вас есть чем помогать, если вы хозяин могущественной империи и если у этой империи нет своих неотложных громадных нужд. К сожалению, я только неофициальный представитель в чужой стране.
— Не хотите же вы сказать, что англичане не желают… или не могут оказать нам помощь? — Мелнудрис даже побледнел при этих словах.
— Я еще не сказал, что не могут. Но вы ведь знаете англичан. Они не возьмутся за дело, если оно не рентабельно, если оно не принесет им выгоды. Забудьте все эти иллюзии насчет филантропии и великодушия. Есть только лавка, и в лавке товар и покупатели.
— Мы и являемся товаром, а они покупателями, — вздохнул Мелнудрис.
— И они не хотят заплатить за нас слишком дорого.
— Хоть что-нибудь они обещают?
— Боюсь, что предложенная цена не обрадует вас.
Мелнудрис не стал спрашивать — он испуганно глядел в лицо Папарде.
— На днях у меня был серьезный разговор с одним официальным лицом, — сказал Папарде. — Ему была поручена эта беседа. Я информировал его об условиях жизни, о всех наших нуждах. Предложения его надо рассматривать как окончательные и официальные. Молодых, физически сильных людей они согласны разместить в угольных районах Англии — в Уэльсе, Нью-Кастле и так далее. Молодые, здоровые женщины могут найти работу в качестве прислуги, причем договора надо заключать на определенный срок. Многих можно отправить в Канаду, будут работать лесорубами и на сплаве. Некоторую часть людей могут использовать бельгийцы в угольных шахтах.
— А старики? Куда им деваться?
— У них здесь хватает своих стариков. Вы знаете, что на этих островах стариков больше, чем молодых, здоровых людей. Этот народ постепенно стареет, и, по расчетам статистики, через каких-нибудь сорок лет Англия станет страной стариков, так лет семидесяти, если они будут доживать до этого возраста. И это совершенно естественно. Рождаемость очень незначительная, молодежь уезжает в доминионы и колонии, разбросанный по всему миру правительственный аппарат империи отрывает от нормальной семейной жизни множество мужчин. Как же не постареть Англии?
— Получается так, что им нужны только работники физического труда, — заговорил упавшим голосом Мелнудрис. — Куда же девать нашу интеллигенцию, ученых, специалистов?
— Интеллигенции придется переквалифицироваться на низшие специальности. Пусть переучиваются на кузнецов, горняков, кочегаров. Пусть начинают привыкать к физическому труду, и чем скорее, тем лучше. Наши врачи и инженеры здесь не нужны.
— И это все?
— К сожалению, все.
Папарде опять посмотрел на часы и встал.