— И каков же мой приговор?… — Впрочем, я и так всё давно поняла.
Он неопределённо махнул рукой в сторону провала.
— Киннет на вашем месте не моргнула бы и глазом. Да она и сама с удовольствием бы сделала тоже самое…
— Ложь!
— …или нацепила бы подобающий вид, так что не придерёшься. Она не побрезговала бы ничем, лишь бы победить Декарту. Но не вы.
— И что с того? — отрезала со злостью. — По крайней мере моя душа при мне. А вы свою на что сменяли?
К моему изумлению, веселье спало с вирейнового лица. Он опустил глаза вниз, в провал темницы, и в сером свете его глаза казались почти белесыми, бельмами, наподобие декартовых, и даже много старше.
— За бесценок, — ответил, наконец двинувшись с места. Пройдя мимо меня в коридор, он направился в сторону подъёмника.
Я не стала его нагонять. Наоборот, подойдя к дальней стене и усевшись рядом, принялась ждать. Казалось, прошла целая вечность, погружённая в серую полумглу — лишь издредка тишину разрушали слабые, страдальческие взвизги, подаваемые запертой в яме неприкаенной душой, — пока по коже не пробежала знакомая дрожь, это в очередной раз подёрнулась рябью прокатившихся волн сущность дворца. Я подождала ещё, мерно отсчитывая минуты, покуда не сочла, что вечернее небо в должной мере омрачилось, погрязнув сумерками, не озаряемое боле солнечным светом. Тогда, встав, я вернулась в коридор, оставив за спиной зиндан вместе с его обитателем. Блекло-серый свет обрисовал мою тень, стелящуюся вдоль пола, ломкими слабыми линиями. Прежде чем заговорить, я убедилась, что эта тень скрывает и моё лицо, и выдохнула короткое:
— Ньяхдох.
Не успела я и оглянуться, как стены враз потускнели. Однакож было светлее, чем должно бы (свёт шёл из оставшегося позади каменного мешка). Видимо, этот свет был не подвластен тьме. Его тьме.
Он смотрел на меня; непроницаемое, лицо казалось ещё более нечеловески прекрасным в этом бецветном свете.
— Сюда, — велела я и, обойдя его, вернулась в темницу. Узник, вытянув шею, зыркал на меня, словно предчувствуя мои намерения. На этот раз, наклонившись без всякого страха на решёткой, я показала пальцем на провал:
— Излечи его, — скомандовала коротко.
В ответ я ждала чего угодно. Разъярённого бешенства. Злорадную, или торжествующую ухмылку; я не знала, чего ожидать, чем обернётся мой первый приказ падшему. На что я не расчитывала, так на трёхсложное:
— Не могу.
Брови сами собой поползли вниз, губы сжались; Ньяхдох бесстрастно изучал каменную темницу.
— В каком смысле — не могу?
— Виной его существованию — прямой приказ Декарты.
И я не в силах отменить его, ибо на лбу старика змеится первопечать. Сомкнув ресницы, я неслышно сотворила молитву о прощении… и великодушии. Плевать, кому из богов, лишь бы снизошёл до неё.
— Ну что ж, прекрасно, — сказала я негромко, и мой голос едва доносился до бездверного проёма камеры. Сделала глубокий вздох. — Тогда убей его.
— И это не в моей власти.
«Это», выделенное голосом, болезненное это, подбросило меня, заставив затрастись от ярости:
— Во имя Маальстрема, почему — нет?!!
Ньяхдох улыбнулся. Что-то странное таилось за этой улыбкой; странное, лишающее мужества, — и куда сильнее, чем обычно; но я не могла позволить себе задержаться на этом чувстве.
— Правопреемство свершится четырьмя днями позже, — пояснил он. — А дабы переправить Камень Земли в ритуальную залу, требуются живые руки. Такова традиция.
— Ч-что? Я не…
Ньяхдох показал на зарешеченный провал. Но не на шаркающее, скулящее существо, нет, а чуть в сторону. Я потянулась вслед за его пальцем; и взгляду открылось не виденное прежде. Пол зиндана сквозил всё тем же странным блекло-серым светом, столь отличным от мерцающих стен прочего дворца. Лишь в одном месте свет этот собирался, не столько сверкающим пятном, сколько серовато-тусклым сумрачным сгустком. Пялясь туда во все глаза, я смогла разглядеть её: глухая, тёмная тень, вживлённая в полупрозрачную, просвечивающуюся плоть дворца. Незаметная, незначительная. Нет, не она, — он.
Всё это время он прятался прямо под ногами. Камень Земли.
— Небеса существуют, дабы сдерживать и стремить, направляя в нужное русло, эту силу; но здесь, вблизи источника, всегда есть место течи. — Палец Ньяхдоха сместился немного в сторону. — Только это и не позволяет ему умереть, удерживая между жизнью и смертью.
Губы пересохли.
— А… а что подразумевается под передачей Камня в ритуальную залу?
Рука палшего вновь дёрнулась в поясняющем жесте, и я разглядела в потолке каменного мешка внизу узкое, округлое отверстие в самом его центре, наподобие небольшого дымохода. Насколько мог видеть глаз, этот суженный лаз шёл куда-то дальше, прямо вверх.
— Ни одной магии не под силу воздействовать на Камень напрямую. Ни одной живой душе не приблизиться к нему, не испытав сильнейшей, смертельной боли. Словом, даже такая сравнительно простая задача, как передвинуть Камень отсюда и в залу наверх, будет стоить жизни одному из детей Энэфы, возжелай он этого.
Теперь я наконец понимала. О боги, как же чудовщино… Смерть была бы облегчением для того незнакомца внизу, в яме, но каким-то чудом Камень отвращал и её. Лишь сотрудничая с палачами, он мог заслужить свободу от извращённой плоти, ставшей ему узилищем.
— Кто он? — спросила я. Тому, кто шумно возился ниже, наконец, с усилием — и болью, — но удалось сесть. До меня донеслись тихие рыдания.
— Ещё один дурень, пойманный за поклонением низвергнутому божеству. К тому же ему довелось уродиться дальним, но родичем Арамери — те обычно дозволяют паре-тройке таких гулять на свободе и время от времени приносить клану свежую кровь, — так что он был обречён вдвойне.
— Он-н с-способен… — Разум отказывал мне. Отвратительно. Чудовищно. — … способен переслать камень. Но пожелай он забросить его прямиком в жерло вулкана или в какую-нибудь вечную мерзлоту…
— Тогда одного из нас попросту отправят вернуть его обратно. Но он не бросит вызов Декарте. Откажись он проделать всё должным образом, и его возлюбленная разделит участь своего любовника.
Словно откликаясь, узник внизу издал особенно громкий стон, почти вопль, насколько это было возможно с его-то перекрученым лицом. Слёзы застилали мне глаза; и сумрачный свет затуманивался и блек.
— Тссс, — прошелестел еле слышно Ньяхдох. Удивлённая, я перевела взгляд, но он по-прежнему вглядывался в провал. — Шшшш… Осталось совсем чуть-чуть. Сожалею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});