Читать интересную книгу Горная весна - Александр Авдеенко

Они молча, внимательно, страница за страницей просмотрели ее. По записям Лысака можно было получить полное представление о профиле важнейшей карпатской магистрали от Явора до Дубни, о размерах всех новых мостов. Особенно подробно были описаны туннели.

— Зачем он это сделал? — спросил Олекса, встревоженно глядя на друга.

Гойда расстегнул форменную шинель, достал из кармана портативный фотоаппарат, заряженный сверхчувствительной пленкой, сфотографировал несколько страниц записной книжки практиканта и вернул ее Олексе.

— Отнеси на место. Только поосторожнее.

— Но… — заикнулся Сокач.

— Отнеси. Так надо.

Андрей Лысак за ужином выпил добрую порцию вина и, охмелев изрядно, крепко заснул. Он и теперь, как и полчаса назад, не видел и не слышал появления Олексы у изголовья своей кровати.

— Все в порядке? — спросил Гойда, когда Сокач вернулся на кухню.

— Спит без задних ног. — Олекса снова сел рядом с Гойдой. — Слушай, Василь, кто же он такой?

— Не знаю. Пока ничего не знаю. Очень прошу тебя, браток, не выпытывай ничего. А то, знаешь, я нечаянно, по дружбе, могу кое-что выболтать. — Гойда улыбнулся, подмигнул Сокачу.

— Да, ты разболтаешь, жди у моря погоды! — Олекса посмотрел на часы. — Пора в путь-дорогу. Пойду поднимать бригаду. Будь здоров, Василь! Ты поедешь нашим поездом или…

— Нет, я вернусь пассажирским. Мне срочно надо быть в Яворе.

Чуть брезжило, когда бригада Сокача и практикант Лысак поднялись на «Галочку». Микола Довбня сейчас же распахнул дверцы топки — белого ли накала огонь? Иванчук полез на тендер, начал подбрасывать уголь поближе к лотку. Олекса озабоченно посмотрел на манометр. Только один Андрей Лысак не нашел для себя работы. Взобравшись на паровоз, он уютно прижался спиной к теплому кожуху топки и стоя задремал.

С тракционных путей донесся бодрый голос Твердохлеба:

— Эй, чортова дюжина!.. Готов? Сокач высунулся в окно:

— Как штык, Петр Васильевич.

— Кто передом пойдет?

— Полагается вам, Петр Васильевич, старшему, опытному машинисту.

— А ты боишься лезть наперед?

— Могу и я, если благословите.

— Становись в голову и во весь дух, не оглядываясь, лети вниз. Помни, что я крепко натяну поводья, когда твой конь понесет. Поехали!

— Постойте, Петр Васильевич!

Олекса опустился на землю. Твердохлеб стоял на путях, подставив широкую спину холодному ветру, секущему снежной крупой. Руки он засунул в косые карманы пиджака. Каракулевые уши шапки спущены. Шея обмотана теплым шарфом. В предрассветных сумерках хорошо был виден темный румянец, густо выступавший на щеках машиниста.

— Ну, что у тебя?

«Говорить или не говорить?» — с тревогой подумал Олекса.

— Выкладывай скорее, а то некогда, — поторопил Твердохлеб и оглянулся на свой паровоз.

Олекса начал издалека, осторожно, чтобы не вспугнуть Твердохлеба:

— Петр Васильевич, вы знаете, какое у нас в Яворе положение: не успеваем вывозить заграничные и наши грузы. Торговый оборот с Чехословакией и Венгрией вырастет вдвое, если быстрее будем поднимать поезда в горы и быстрее спускать, если наши паровозы будут работать с полной нагрузкой.

— К чему эта присказка? Выкладывай сердцевину. Живее!

— Хорошо… — Олекса в одно дыхание выложил все, к чему стремился со всем пылом своей юной, чистой души. — Надо подниматься до Буйволца не двойной тягой, как теперь, а одним паровозом. И спускаться не спарен-но, как вот сейчас мы с вами собираемся, а самостоятельно — поезд мне и поезд вам.

Твердохлеб толкнул плечом молодого машиниста:

— Ну и говорун же ты, Сокач! Тебе бы на собраниях с докладами выступать. Приедем вот домой, так звони во все колокола, туда и сюда вноси свои предложения. Может быть, чего и добьешься. А пока надо работать, как все работают. Аида!

Твердохлеб двинулся к своему паровозу. Олекса схватил его за плечо:

— Постойте, Петр Васильевич! Можно сейчас попробовать. Давайте одной тягой спустим поезд. Я стану в голову, один буду вести поезд, а вы так… с пролетной трубой… только для близнру будете поддакивать мне своими сигналами.

— Так, Олекса, так… — проговорил старый машинист, ежась под свирепым северным ветром Верховины. — Спускать поезда одним паровозом, конечно, можно. А как же в гору?

— Только до Буйволца будем идти одной тягой. Дальше дежурный толкач поможет.

— Не вытянешь в одиночку и до Буйволца. Жилы надорвешь.

— Что вы, Петр Васильевич! Ведь один раз уже вытянул и не надорвался.

— Когда это было? — нахмурился Твердохлеб.

— Вчера, когда мы с вами тащили соляной поезд. Я шел с полной выкладкой, а вы…

Олекса остановился, прикусил губу. Поздно!

Петр Васильевич круто повернулся и, подгоняемый снежным ветром, пошел к своему паровозу. Взявшись за перила, он бросил через плечо:

— Становись в хвост и не мудри, если не хочешь потерять право управления, а заодно и горячую свою голову.

Олекса не стал возражать Твердохлебу, хотя решительно не согласился с ним. Удивительно, как опытный, заслуженный машинист не понимает того, что так ясно ему, молодому машинисту Сокачу! Почему он, старый рабочий, правды не любит? Поседел в рабочих рядах, двадцать лет людей учил, звал их вперед, к новой жизни, а теперь сам за старое цепляется. Почему? Боится, как бы молодые не обогнали его?

— Слыхали? — спросил Олекса, взобравшись на свой паровоз.

— Как же! Ни одного слова не пропустили. — Кочегар Иванчук пытливо посмотрел на машиниста. — Ну и как? Испугал тебя этот… Твердолобый? Поплетемся у него на хвосте?

— Пойдем в голове.

«И зачем ему это надо? — подумал Андрей Лысак. — Чего он, дурак, поперед батьки в пекло лезет?»

— Пойдем в голове, — повторил Олекса и включил радиопередатчик.

— Говорит тринадцатая. С добрым утром, Татьяна Степановна!

Олекса переключился на прием, выжидательно смотрел на черную коробку. Радио молчало.

— Алло! Говорит тринадцатая. Татьяна Степановна, товарищ Королевич, вы меня слышите?

В динамике что-то захрипело, запищало, взвизгнуло. Преодолевая шум разрядов, откликнулся густой бас:

— Да, да! Слушаю!

—. Кто это? — изумился Олекса.

— Диспетчер Рыжов, Здравствуйте, товарищ Сокач. Доложите обстановку.

— Какую?

— Известно, какая обстановка меня интересует: огонь, пар, исправность механизмов.

— Все в порядке, — уныло отрапортовал Олекса.

— Очень хорошо. Слушайте мой приказ: выходите в парк отправления, на пятый путь, под маршрутный номер 679. Будете спускать поезд одним паровозом…

— Что… что вы сказали? — Олекса не поверил тому, что слышал.

— Я сказал, что вы будете спускать поезд самостоятельно, одним паровозом. Конечно, в том случае, если вы готовы к этому.

— Готов, готов, товарищ Рыжов! — закричал Олекса.

Диспетчер все с тем же нетерпением, как бы раздраженным голосом сказал:

— Мы так и думали… Татьяна Степановна, ваш учитель Головин, начальник отделения дороги и я. Действуйте!

—. Есть действовать! — Олекса выключил радио, щелкнул по черной коробке ногтем. — Бог, а не человек!

Олекса провел «Галочку» мимо паровоза Твердохлеба. Старый механик, мрачный и злой, стоял у окна: ему, повидимому, уже был известен приказ диспетчера.

— Счастливо оставаться, Петр Васильевич! — Олекса дружелюбно помахал шапкой.

Твердохлеб повернулся к Сокачу спиной.

«Галочку» прицепили к тяжелому составу пульманов, груженных железной рудой.

«Если такой поезд разнесет на уклоне, то и костей не соберешь», — подумал Андрей Лысак. Он уже не дремал. До сна ли ему теперь! Сидел у окна и с тревогой поглядывал на Сокача: уверен ли тот в своих силах, в паровозе, сумеет ли благополучно спустить поезд или наломает дров?

Да, как будто уверен: рука твердо лежит на реверсе, в глазах — ни искорки беспокойства. Только по губам его, бледным, плотно сжатым, можно было догадаться, что он волновался.

Андрей на всякий случай пересел поближе к двери, чтобы во-время соскочить, если паровоз перестанет повиноваться Олексе.

В гору, до перевала, «Галочка» медленно, с большой натугой тащила поезд. На перевале, в первом туннеле, Олекса закрыл регулятор.

Четырехосные пульманы, туго сжатые в единое целое, в тяжеловесный поезд, набирали скорость. За окном, в утреннем тумане, мелькали телеграфные столбы, отвесные стены межтуннельных выемок, ветвистые елки, закутанные в пухлые снега.

Вот и первый мост на четырех высоких быках.

Олекса дал сигнал торможения: три резких, отрывистых свистка, и начал придерживать поезд. Вагоны плавно замедляли ход: реже мелькали телеграфные столбы, тише стучали колеса о рельсы.

Проскочили второй туннель, третий…

Андрей вытер со лба холодный пот, облизнул пересохшие губы и позволил себе закурить. «Везет же парню! — подумал он с завистью. — Удачник! Завтра или послезавтра опять в газетах появятся статьи: трудовой подвиг самого молодого машиниста Закарпатья…»