от своей жизни на свободе, чтобы променять ее на суету и смог мегаполиса.
– Думаю, я подыщу себе квартиру за городом, но недалеко. Пока точно не знаю. Знаю только, что фургону нужен новый хозяин. Так что предлагаю его тебе.
– Я…
Дальше говорить просто не могу. Мысли бушуют, как в урагане. Интервью давно забыто. С таким же успехом он мог бы сказать мне, что прилетел с другой планеты. Паскаль без своего фургона – этот образ просто не укладывается у меня в голове.
Он в ожидании смотрит на меня, и я понимаю, что так ему и не ответила. Хочу ли я забрать фургон? Хочу ли вырваться из своей жизни и два года колесить по стране, только чтобы в конце концов прийти к выводу, что место – каким бы красивым оно ни было – без правильных людей никогда не сможет стать домом? Разве я не знаю об этом давным-давно?
– Я не хочу фургон, – тихо отвечаю ему я.
Паскаль подается вперед:
– А чего ты хочешь?
Вся неразбериха у меня в душе уступает место уверенности, которую я уже несколько дней ношу в сердце, просто не осмеливаясь высказать. Но сейчас, сейчас настало время стать храброй. Воспользоваться шансом, который он мне предлагает, оставить в покое прошлое и взять счастье в свои руки.
– Тебя, – шепчу я. – Я хочу тебя.
32
Паскаль
Лос-Анджелес, Калифорния
В автобусе пахнет затхлостью, напоминая мне о школьных временах. Я отвлекаю себя мыслями о вчерашнем вечере, снова и снова прокручиваю в голове слова Холли, пока они не врезаются мне в память: «Тебя. Я хочу тебя». Два шага вперед, один назад… Когда я вспомнил, как она устроена, то понял, что она отталкивала меня из страха. А не потому, что ничего ко мне не испытывает.
Мой план предложить Холли фургон, чтобы она осознала, чего на самом деле хочет в жизни, сработал. Слава богу. Я правда боялся потерять ее еще до того, как мы вообще по-настоящему друг друга нашли. Как бы мне хотелось, чтобы наш обмен наконец закончился! Чтобы я снова мог ее обнять. Пока кажется почти нереальным, что она действительно хочет быть со мной, словно мне просто приснился наш вчерашний разговор. Но нет, у меня сохранилась история переписки за ту ночь, которая доказывает обратное.
Но прежде чем я успеваю вытащить телефон и перечитать слова, которыми мы попрощались ранним утром, автобус останавливается, взвизгнув шинами. Подхватив свой рюкзак и махнув рукой водителю, я выхожу на такой знакомой остановке. Пара минут пешком возвращает меня в прошлое. С каждым шагом я иду все медленнее, пока наконец не замираю перед низкой каменной стеной, по которой так часто ходил в детстве, стараясь не потерять равновесие. Трава за ней высохла: неудивительно, после такой-то жары. Высокое дерево и кусты вдоль дорожки срочно нужно подстричь.
На подъездной дорожке стоит папина «тойота», а прямо рядом с ней прислонен к фасаду дома велосипед Мики. Морально подготовившись к приливной волне воспоминаний, я толкаю ворота и иду по дорожке к входной двери. Хотя у меня остались ключи, мне кажется, что будет странно ими воспользоваться. Я больше не чувствую себя здесь как дома, но и чужим тоже не чувствую. Две ступеньки по-прежнему перекошены, а повернувшись направо, я обнаруживаю его: кресло-качалку, в котором всегда сидела мама и ждала, когда вечером мы вернемся домой.
Такое ощущение, что она все еще там. Я вижу ее перед собой – на плечах лежит серый шерстяной плед, на коленях вязание. Она бы отругала меня за то, что так долго не приезжал, а потом вскочила бы на ноги и с любовью стиснула меня в объятиях. Но она больше никогда так не сделает, с болью осознаю я.
– Наконец-то! Вот и ты. Папа, Паскаль приехал! – Мика открывает входную дверь и делает шаг ко мне на веранду. Потом закидывает руки мне на плечи и тянет в дом. Этого хватает, чтобы отвлечься и больше не думать о маме.
– Мой потерянный сын, – раскидывает руки отец.
Я обнимаю его и с облегчением отмечаю, что от него все так же пахнет перечной мятой.
– Привет, пап. – Я еще раз прижимаю отца к груди и отстраняюсь, чтобы взглянуть на него. В его карих глазах до сих пор отражается темная тень, но он выглядит лучше, чем в тот день, когда я уезжал. – Как ты?
– То лучше, то хуже. – Папа потирает седеющую бороду, длинную и не такую аккуратную, как у Мики. Кажется, я ни разу в жизни не видел его без бороды. – Проходи! Салли узнала, что ты сегодня приедешь, и приготовила чечевичное рагу.
– О, надеюсь, по-вегетариански, – потирает ладони Мика. – Почему она никогда ничего не готовит, когда я тебя навещаю?
– Потому что она папина соседка, а не экономка, – отвечаю я.
Закатив глаза, брат топает прямиком на кухню. Папа следует за ним, и только я еще на пару секунд задерживаюсь в прихожей. Здесь все такое же знакомое, как раньше. Разуваюсь перед гардеробом и снимаю рюкзак со своей аппаратурой для съемки. Взгляд цепляется за фотографии над тумбой для обуви, которые мы развесили там много лет назад.
При виде сияющей маминой улыбки в голове возникает вопрос, как отцу удается каждый день проходить мимо ее фото и не сходить с ума. Я провел тут всего несколько минут и уже чувствую, что в любой момент могу разрыдаться.
– Ты идешь, Паскаль? – зовет Мика. – Выглядит божественно.
– Конечно. – Оторвавшись от снимков, иду за ними на кухню, где тоже мало что изменилось. Но, к своему удивлению, обнаруживаю, что папа накрыл стол на кухне. Тот самый стол, за который мы не садились после смерти мамы. – Будем есть здесь?
Отец кивает и указывает на стул, на котором я всегда сидел раньше.
– Что будешь пить? Club-Mate? Я специально купил пару бутылок.
– Конечно, спасибо.
Я с изумлением наблюдаю, как Мика невозмутимо разогревает рагу, а папа между тем занимается напитками. Они даже обмениваются шуточками, а у меня возникает ощущение, будто я очутился в прошлом. То и дело ловлю себя на том, что поглядываю на дверь и жду, когда придут мама и Аллегра и мы снова все вместе сядем за стол. Однако такого больше не повторится, и именно из-за этого в конце концов рушатся мои защитные стены. Когда папа ставит передо мной тарелку с рагу, я больше не могу сдерживать слез.
* * *
Я аккуратно касаюсь верхней