меня нет дома?
— Не радуюсь, конечно. Я люблю, когда мы дома, все вместе. Но мне не нужен спутник для похода в гости или на концерт, потому что я не люблю ни в гости ходить, ни на концерты, я слишком сильно устаю от людей, от толпы, мне этого на работе хватает. А уж для того, чтобы поболтать с подругой, ты мне тем более не нужен, даже будешь мешать. Я тебя огорчила?
Гордеев чмокнул жену в щеку.
— Ты сняла камень с моей души. До вечера, Надюша. Только не знаю, до сегодняшнего или до завтрашнего.
— Да я уж поняла.
По дороге в Институт судебной психиатрии имени Сербского Гордеев размышлял: почему же так вышло, что он сам не сообразил вовремя, где и как нужно искать Сергея Смелянского? «Потому что опыта не хватает», — ответил он сам себе. На Петровке занимаются розыском пропавших без вести взрослых, да и то не всех подряд, а только важных, значительных, но в основном все-таки ищут преступников, скрывающихся от следствия и суда, подозреваемых, обвиняемых и подсудимых, а также тех, кто бежал из мест лишения свободы или с «химии». Дела о пропавших подростках попадают на городской уровень крайне редко, ими чаще всего занимаются на «земле». Для того чтобы подростка искали оперативники из МУРа, нужно, чтобы случай был экстраординарным. Скольких несовершеннолетних довелось искать майору Гордееву? Да по пальцам пересчитать можно. Один раз сынок высокого начальника из Госплана пропал — его нашли через пару дней в каком-то притоне, где парень накачался наркотиками, которые в последнее время стали поступать из Афганистана. В другой раз пропала девушка шестнадцати лет, тоже чья-то дочка: разругалась с родителями, которым не нравился ее парень, и уехала со своим кавалером на каникулы в Ленинград. Что и как делать в таких случаях, Виктор отлично знал. А тут…
Галина Георгиевна, врач-психиатр, уже ждала Гордеева, который созвонился с ней, прежде чем ехать, но сразу предупредила, что времени у нее мало, самое большее — минут пятнадцать. Выслушав вводные, которыми он смог поделиться, подумала немного, кивнула, написала на листке бумаги несколько слов и протянула Виктору.
— Вот варианты диагнозов. Дальше сами. Разумеется, на самом деле может быть все, что угодно, ибо человеческий мозг — штука малоизученная пока и столь же малопредсказуемая. Но эти диагнозы наиболее вероятны.
— Спасибо.
Галина Георгиевна внимательно посмотрела на него.
— Плохо выглядите, Виктор Алексеевич. С вами все в порядке?
Гордеев вымученно улыбнулся.
— Работал всю ночь, не спал.
— И все?
— Еще гастрит замучил. А может, и язва уже.
— А до поликлиники дойти не судьба?
— Времени нет, Галина Георгиевна, вот как на духу. Если выдается свободный вечер, так я лучше его с семьей проведу, сыновей и так почти не вижу.
— Понятно. Как у всех. Сколько я вашего брата, оперов и следователей, перевидала на своей работе — и ни одного здорового среди вас. И отговорки у всех одинаковые: служба, нагрузка, ненормированный рабочий день, семья. Скучно слушать.
— А у врачей разве не так? Мне говорили, что врачи сами вовремя к докторам не обращаются и не лечатся.
Она невесело рассмеялась и машинальным жестом не то проверила, не то поправила высокую прическу.
— Увы, у врачей точно так же. Только мы, медики, оправдываем присловье про сапожника без сапог, а вы какой народной мудрости соответствуете?
— «Прежде думай о Родине, а потом о себе», — бодро отрапортовал Гордеев.
— По-моему, там не «прежде», а «раньше», — усмехнулась Галина Георгиевна. — «Раньше думай о Родине». Но не суть важно. Комсомольская традиция, слова Игоря Шаферана. Наслушалась по радио.
Да уж… Все должны думать только о Родине и ни в коем случае не о себе. Потом — р-раз! — все свалились и умерли от не выявленных вовремя и нелеченых болезней. Кто будет со злодеями бороться? Молодые придут, здоровые? Ну, придут, конечно, да только кто ж их научит, кто им опыт передаст, если старые все померли? Интересно, а что станет делать Родина, если все следователи и оперативники разом начнут заниматься своим здоровьем? Обедать строго по расписанию, брать больничный при недомоганиях, не выходить на работу с соплями, кашлем, больным горлом, температурой, болями в сердце? Хороший вопрос. А часики процессуальных сроков, прописанных в кодексе, буду тикать, тикать, отмеривать сутки…
***
И снова майор Гордеев ехал в Дмитров. По обычному распорядку уголовное дело расписывалось тому же следователю, который его возбудил, но исключения из правил случались куда чаще, чем соблюдалось само правило. Виктор очень надеялся, что придется иметь дело с тем пожилым следователем, который ночью выезжал в Канавино. Хотя если он сутки отдежурил, то сейчас, по идее, должен отдыхать.
Однако следователь Рыкалов не отдыхал. И даже, как ни странно, не выглядел уставшим и невыспавшимся.
— Я боялся, что вы отсыпаетесь после дежурства, — признался Гордеев. — Или что дело другому следователю передали.
— Так успеют еще передать, — усмехнулся Игорь Иванович Рыкалов. — Там, наверху, сейчас решают. Оперативно-следственную бригаду создают, совместную, город и область, еще и с Тулой поляну делят. Никак договориться не могут, кто будет старшим, а кто на подпевках. Даже странно: с процессуальной точки зрения ничего сложного, механизм давным-давно отработан, решения должны приниматься типовые, а что-то у них притормаживает, закавыка какая-то случилась. Ты не в курсе, случаем, в чем вопрос-то?
— К делу проявлен интерес, — коротко ответил Гордеев, стараясь придать голосу побольше выразительности. — Очень важны психологические характеристики следователя.
— А-а… Ну, понял. Тогда точно дело у меня заберут, мои психологические характеристики обычно никого не устраивают. У меня только один плюс: возрастная бессонница, поэтому легко могу после суток оставаться работать. А все остальное — сплошные минусы и недостатки.
Выслушав соображения Гордеева, Игорь Иванович удивленно покачал головой.
— Сам додумался? Или подсказал кто?
— И то и другое. С источниками мы отработали на совесть, с транспортной милицией тоже: в среде бродяг и побегушников мальчик не засветился. Участковые ориентированы, проверили все подвалы и чердаки. В общем, я подумал, что Сережа Смелянский может просто жить у кого-то, и стал прикидывать, каким должен быть человек, который приютит у себя незнакомого паренька и никому об этом не скажет, не обратится в милицию, не попытается найти его родителей, не поможет добраться до дома. Понимаете мою логику?
— Кажется, да, — задумчиво протянул Рыкалов. — Человек в здравом уме и твердой памяти так себя вести не станет. Он увидит, что мальчик явно не бездомный, чистенький, с хорошей речью, без дурных пацанских замашек, значит, у него есть семья, родители, которые с ума сходят от волнения, ищут его. А уж если мальчик расскажет, кто такие его папа и мама, то любому станет ясно, что будут задействованы связи на высоком уровне и милиция выше головы прыгнет, но ребенка найдет. Нет, ни один нормальный человек не будет прятать у себя такого подростка.
— Вот! — торжествующе воскликнул Виктор. — А если он не в здравом уме, то дальше все понятно. Более того, он должен быть одиноким и, вероятнее всего, иметь инвалидность. Потому что если он живет не один, то кто-нибудь из его семьи давно уже поступил бы как здоровый нормальный человек и сообщил бы о мальчике. Не могут же в семье