женщины и трое мужчин, все в брендовой одежде, из тех, кого Люси называла «корпи», типичные сотрудники корпораций, недавно из колледжа, из тех, что не останутся в Нью-Йорке надолго после свадьбы, и так хотелось, ужасно хотелось, чтобы и здесь их сейчас не было. У четырех из пяти на барной стойке лежали последние модели «Моторолы» – двенадцать тысяч долларов мобильных технологий среди их коктейлей «Космополитен» в семь унций. Анна подумала, что телефоны, наверное, служебные. Один из телефонов зажужжал, задергался на стойке, и схватившая его женщина почти что завизжала: «О боже, поверить не могу, он мне
позвонил, о боже!» И они передавали друг другу телефон, смотрели на номер несчастного дурачка на экране, смеялись, вопили и отпускали шуточки. За последние несколько месяцев это была одна из самых отвратительных сценок, отдававшая горечью деградирующего общества и города; зрелище было, если она еще могла использовать подобные слова, безнравственным, губительным, и тогда она подумала: «А что я вообще здесь делаю?» Но она, конечно же, осталась.
Прошло еще несколько недель, как-то вечером она затемно возвращалась домой – была у кадровиков по поводу Джона, заключив, что дни ее сочтены, и отпраздновала начало конца, выпив с Люси и Миком. Те двое хотели потом пойти в клуб, где должна была играть какая-то блюзовая группа, но Анне хотелось домой, в душ и переодеться. Она шла по бульвару Фредерика Дагласса «от станции на один-два-пять», как у Лу Рида[108], а прямо перед ней по улице шли четыре паренька, мальчишки, своей пацанской походкой, свесив плечи, не сгибая колен, с напускной самоуверенностью юности, лет, может, по двенадцать, учились держаться, футболки висят до колен, шорты до голени, кроссовки расшнурованы, у одного на руках черная кошка, чей зад тяжело свисал над его локтем, хвост болтается и дергается, как у кота из «Кролика Питера» Беатрис Поттер, что наблюдал за золотыми рыбками в пруду. Анна шла быстрее, чем они, – люди здесь ходили так медленно, что это ее бесило, – поравнялась с мальчишками, кошачий хвост двигался туда-сюда, черная кошка, черная ночь, и эта кошка была самой черной на угольно-черной улице. Она обогнала их и услышала, как один из них говорил: «Короче, ты ему скажи, что копы заявятся, ок? Скажи, что они стопорят просто так, а потом мозги ебут…» Картина была совсем как у Нормана Роквелла, если бы тот имел хоть какое-то представление об этой стороне американской жизни. И все же это было чем-то большим: она восприняла это духовно, это был один из случаев, когда понимаешь, что это происходит здесь и сейчас, что это реальность, что так было всегда и так всегда будет, что это был таинственный, полный покоя момент настоящего. И она с удивлением поняла, что всего на несколько минут стала счастливой, что ее наполняла радость.
Первичное публичное размещение акций «Браун и Ко» состоялось в 1994 году, открывались магазины в Канаде и Европе, Джордж получил приглашение на премьерный показ и афтепати в честь новой постановки Луиса, которая, судя по предварительным обзорам, уже стала важным событием. Его старый друг становился знаменитостью. Он и раньше был человеком известным, но теперь игра шла по-крупному. В офис Джорджа прислали письмо с восковой печатью, где говорилось о двух билетах, получить которые можно было в окне выдачи. Джордж изучил печать, позаимствовал лупу у дизайнеров, чтобы рассмотреть ее подробнее: какая-то порнография эпохи Великих Моголов, животное о двух спинах, еле различимое. На почте бы точно ужаснулись.
Джордж наслаждался моментом: ему нравилось, как он выглядит в дорогой одежде. В костюмах и черных кашемировых рубашках. Нейт все еще был в Вашингтоне у Марины, и он часто ходил в театр, в кино, на выставки и т.д. Отношения меж ними были необременительными, и он знал, что долго они так не протянут. На вечеринке после спектакля к нему подошел Луис. Джордж стоял в сторонке с бокалом в руке – некий инстинкт подсказал ему, что стоит прийти одному.
– Какой же ты красавчик в этом костюме! – воскликнул Луис. – Свободен? Или у тебя кто-то есть? У тебя что, виски седеют? И тебе почти сорок, как и мне? Отвечай, но по очереди.
– Насколько я помню, я моложе тебя, – сказал Джордж. – Костюм мне сшили в Боготе. У меня есть сын, бывшая жена, иногда появляются любовницы, так что давай, попытка не пытка. Я мужчинами не увлекаюсь, так что шансов у тебя маловато. Но чем черт не шутит.
– Да уж, не пытка, – сказал Луис.
Джордж улыбнулся, кивнул и сделал большой глоток вина.
– Я уже пытался как-то раз, помнишь? – спросил Луис. – «Ночь была темной и бурной».
– Ничего такого не помню, да и между нами ничего такого не было. И я не под кайфом, не пьяный и меня не развезло в тепле.
– Вы, натуралы, все время врете.
– Все еще хочешь умереть в дверях стейк-хауса «Тедс»? – спросил Джордж.
– «Тедс»!
– Я столько лет об этом вспоминал. Каждый раз смеялся, когда мимо проходил.
– А что, они еще где-то остались? Ты там был?
– Я там ни разу не был. А вот ты был.
– Всего один раз, – сказал Луис.
– Тогда ты по-другому говорил. Говорил, что тебе там нравится.
– Преувеличивал. И это ошибка. В самой идее, в существовании и предположении стейк-хаусов «Тедс» была ироническая притягательность. Но мясо там несъедобное. Я, кстати, вообще больше мяса не ем. Я совершенно, абсолютно здоров. В зал хожу. А ты, как всегда, отлично выглядишь.
– Я тоже в зал хожу, раз или два в неделю. Борьба с жировыми отложениями идет вничью.
– Да нет у тебя никаких жировых отложений, – сказал Луис.
– Есть.
– Ловко же ты их прячешь. Кстати, а ты Артура видел?
– Давно уже. Пять, может, шесть лет прошло.
– Он здоровый, как дом. Как особняк. Это печально. Он классный фотограф, ты же знаешь. Очень крутой, в смысле. Но он так разжирел, что я не понимаю, как он вообще передвигается.
К Луису подошло несколько людей поздороваться. Он перекинулся с каждым парой слов, чтобы от них отделаться, затем повернулся к Джорджу:
– Я бы тебя представил, но не помню, кто это такие. Вернемся к нашей снежной, снежной ночи.
Джордж посмотрел на него:
– Пьеса получилась что надо. Поздравляю.
– Спасибо. Можешь менять тему на лету, если только хвалишь меня.
– Призрак Уайльда за столом, я чуть с кресла не упал. Ассистент очень хорош. И вообще, люди вокруг плакали.
– Знаю. А ты нет.
– Я не плачу на спектаклях, я плачу в кино, – сказал