плачут о прекрасной жизни, – ответил Джордж.
– Si, profesor[113]. Вы можете читать стихи на испанском.
– Достану книгу на двух языках.
– Хорошо.
Она почти ничего не говорила весь остаток пути, молчала вечером за ужином, а утром он с гидом отправился на другие плантации в горы. Выезжая с ранчо, он видел, как она стоит у ворот. Она проводила их взглядом, развернулась и направилась в лес. Не помахала вслед, не улыбнулась. Он понял: она ждала там, чтобы показать ему, что передаст деньги.
Он возвращался домой, гид отвез его в Уахаку, откуда прямым рейсом он долетел до Хьюстона. Когда он только прилетел сюда, ему пришлось лететь в Веракрус, затем на одномоторном самолете в Такстлу, затем брать напрокат машину до Тапачулы. Он никак не мог забыть того, что видел: горы, облака над их вершинами, розовое небо, звуки, доносившиеся из глубин тропического леса, то, как шумели птицы, насекомые, обезьяны и все прочие твари по ночам. Он не мог понять, зачем европейцы пришли сюда и все засрали. Хотя иначе его бы здесь не было, не так ли?
Вернувшись, он сказал Берку про двадцать тысяч долларов, которые передал ей, и тот чуть не взлетел со своего директорского кресла.
– Ты… что ты сделал?
– Это мои собственные деньги. Перевел через банк.
– Чувак, да ты, должно быть, конкретно на эту девку запал. След оставил почище, чем Шерман на марше через Джорджию. Ты просто ебнутый.
– Это благотворительный взнос в пользу бедноты, что живет возле ранчо. Я был тронут их силой и благородством. Не вижу в этом ничего плохого.
– Ага, теперь жди полицейский спецназ в гости. Это куда хуже, чем передать засекреченные сведения газетчикам. Тебя, наверное, просто пристрелят.
– Плакать по мне будешь.
– Ага, щас.
Планировалось открытие новых магазинов: в Денвере, Портленде, Лос-Анджелесе. На востоке: в Чарльстоне, Джорджтауне, Нью-Хейвене, Бостоне (трех), Берлингтоне. Велись дискуссии о том, стоит ли открываться в торговых центрах. Джордж настаивал на том, что иного способа пробиться на рынок в пригородах нет. Маленькие пригородные торговые центры. Отдельные здания на стоянках. Берк был против, но не на сто процентов, и собрания продолжались. Джордж обвинял Берка в снобизме.
– Элитные бренды основаны на том, что ты называешь снобизмом, – ответил тот.
Прохладительные напитки: холодный чай, холодный кофе средней обжарки, холодный американо (эспрессо с холодной водой). Холодные травяные чаи, сезонные.
Горячий чай и разные сорта кофе с парным молоком, вспененным молоком, теплым молоком (обезжиренным, однопроцентным, обычной жирности, смесью молока и сливок), соевым молоком, миндальным молоком. Или тот, что всегда предпочитали Джордж и Берк: черный. Клюквенный, померанцевый, мятный чай. Ромашковый, любимый чай кролика Питера, когда он объедался овощами из сада мистера Макгрегора. Джордж так и не мог забыть, что миссис Макгрегор испекла ебаный пирог с начинкой из отца Питера. Дети, слушая эту сказку, никак на это не реагировали – он спрашивал их после того, как прочел ее Нейту. Они принимали это как должное.
Джордж придумал продавать чай с липовым цветом. Сезонный, как блюда из тыквы. Он пользовался огромным успехом. Как горячий, так и холодный.
– Ты откуда его взял? – спросил Берк.
– Няня его заваривает. Собирает цветы в парке в июне. Хотя она совершенно серьезно сказала мне, что сама из Эквадора, но липовый чай в Эквадоре не пьют, только на Кубе. Ей такой заваривала tía abuela[114] родом с Кубы. С сахаром.
Прошло несколько лет, и липовый чай вместе со всем остальным стали продавать в семи сотнях магазинов в шестнадцати странах.
Some girl’s gonna see that dress and crave that day like crazy…[115]
Была середина девяностых, ей было уже почти сорок, и она решила смириться с фактом собственной бездетности; она не ожидала, что все выйдет вот так, не думала, что брак окажется столь недолгим и все так плохо кончится; во времена учебы в колледже она была весьма амбициозной и, как думали некоторые, пугающе умной, но никогда она не была повернута на мужчинах, браке или семье… Оказалось, все были такими заурядными. Когда ей было двадцать и она училась в Барнарде, после того, как она переспала со Сьюзен и ее парнем, всего один раз, несмотря на настойчивые уговоры повторить, у нее был роман с девушкой, со студенткой последнего курса философского факультета, которая, как догадывалась Анна, все еще не закончила свою диссертацию, что-то по феноменологии, Тейяр де Шарден в свете Хайдеггера или наоборот, она точно не помнила. И вот Анна снова взялась за прежнее, но знала, что долго все это не продлится. Следующую интрижку с женщиной стоит завести, когда ей будет шестьдесят. То есть в 2017 году. Этот год казался ей невообразимо далеким. Ей придется потрудиться, чтобы стхранить фигуру, и в шестьдесят женщины бывают привлекательными. Вот о чем она сейчас думала. Раз уж детей у нее не будет. Женщину звали Хелен, она была на шесть или семь лет старше Анны, рано стала знаменитой благодаря тому, что ее выгнали из частной подготовительной школы в 1970-м: сначала она отказалась снимать черные кожаные перчатки и солнцезащитные очки на занятиях, а во время футбольного матча подняла вьетконговский флаг под звуки национального гимна. Она помоталась по стране. Ездила автостопом. Мужчины, машины. То время оставило свой след в ее психике. Как и на теле, и в сексуальных предпочтениях. Кое-что она обернула себе на пользу: шесть лет или около того она зарабатывала себе на хлеб, будучи доминатрикс в Бруклине.
– Ты что, себе белье в «Таргет» покупаешь? – спросила Хелен. Хелен стояла перед ней на коленях, Анна положила руки ей на голову: странно было слышать ее голос и чувствовать, как слова вибрируют в ее черепе… Вибрации гласных. Беее-льеее… Хелен начала стягивать с нее трусики. Обычные черные трусики-бикини, кружево на талии, хлопок и лайкра.
Анна посмотрела на них.
– Что, неужели такие плохие? Мне кажется, выглядят вполне ничего.
– Нет, мне они нравятся, – сказала Хелен. – Конечно, больше мне нравится, когда они лежат на полу.
Она спустила трусики до самых стоп Анны, и та высвободила ноги: сперва левую, затем правую.
– Нет, ну в самом деле, «Таргет»?
– Да все с ними нормально, – сказала Анна. – Говоришь прямо как ебаные буржуа. Ты же была революционеркой, разве нет?
Слово буржуа породило в обеих разряд агрессии. Анна чувствовала прилив возбуждения, набегавшего волнами и откатывавшегося назад, затухая, нерегулярно, возникая вновь, встречаясь у берега, и что-то тянуло ее, влекло, словно подводное течение, словно губы Хелен что-то искали,