Де Бац, чье имя не было даже упомянуто, отлично это понимал и глубоко страдал. Убийство гражданки Арель не облегчило его мук. Он все время корил себя за то, что не догадался устранить ее раньше. Если бы не эта женщина, горевшая злобой и ненавистью, королева уже была бы в безопасности по другую сторону границы! Мари, к которой он сразу же вернулся, стала свидетельницей бессонных ночей, когда Жан без устали ходил по кабинету или бродил по саду, словно ища между деревьями ответа на вопросы, которые мучили его.
Первые две ночи Мари даже не пыталась вмешиваться. Она уже переживала нечто подобное после казни короля и слишком любила Жана, чтобы не чувствовать его страданий. Она даже забыла о своих собственных тревогах. Но на третью ночь, услышав, как скрипнула высокая стеклянная дверь, Мари накинула легкий капот и вышла следом за Жаном в сад.
Барон сидел, на каменной скамье, поставленной с таким расчетом, чтобы сидящий мог любоваться цветущими розами. Однако де Бацу было не до роз. Он был настолько поглощен своими мрачными мыслями, что даже не услышал легких шагов Мари и не вздрогнул, когда рука молодой женщины коснулась его плеча. Естественным жестом он накрыл ладонью нежные пальчики.
— Ты не спишь?
— Как я могу уснуть, когда ты так мучаешься? Поверь мне, Жан, ты незаслуженно упрекаешь себя. Никого из вас не в чем упрекнуть. Ни Мишони, ни Ружвиля, который сейчас переживает настоящий ад. Ведь он страстно влюблен в королеву.
— Ангел мой, но это не меняет того факта, что мы не приняли необходимых мер предосторожности.
— Вы могли быть осторожнее в сотню, в тысячу раз, но это ничего бы не изменило. Все мы бессильны против Судьбы.
— А ты полагаешь, что участь королевы предрешена? Не отвечая на вопрос, Мари села на скамью рядом с любимым, и Жан обнял ее за плечи.
— Пока тебя не было, — заговорила она, — меня навещал Лагарп. Я его сама об этом попросила.
— Тебе захотелось послушать его стихи? Мне кажется, они не настолько хороши…
— Дело не в стихах. Лагарп никогда не рассказывал тебе о знаменитом ужине у принца де Бово в 1788 году?
— О том самом, на котором Казотт сделал свои странные предсказания? Да, Лагарп как-то говорил мне об этом, но дело было давно. Мне известно, что Казотт предсказал кровавую революцию. Но ты же знаешь, что Лагарп действует мне на нервы и я предпочитаю не вступать с ним в долгие беседы.
— А я его спросила об этом во время обеда с Шабо и попросила приехать, чтобы он мог рассказать мне обо всем подробнее. Так вот, ты должен знать, что Казотт предсказал смерть и короля, и королевы! Не мучай себя, Жан. Что бы ты ни делал, Мария-Антуанетта все равно умрет. Ты можешь только постараться сделать так, чтобы вместе с ней не умерли многие. Тебе известно об аресте Софи Дютийель?
— Подругу Ружвиля арестовали? Бедняжка, она же ни в чем не виновата! Ее единственное преступление в том, что она любит шевалье так же сильно, как он любит королеву.
— Так почему вместо того, чтобы предаваться печали, ты не попробуешь ее спасти? Хотя бы ее! — прошептала Мари и, не сумев справиться со слезами, всхлипнула.
Де Бац обнял ее, прижал к себе и начал целовать печальное, милое лицо.
— Мари, Мари! Прости меня! Ты, как всегда, права. Мне есть чем заняться вместо того, чтобы попусту лить слезы. Я постараюсь устроить ей побег. И потом, еще ребенок… Маленький король! Я должен спасти его и избавить страну от кровавых монстров и их ужасной диктатуры!
Молодая женщина не успела насладиться этим мгновением, а де Бац уже встал, увлекая ее за собой.
— Идем, — нежно прошептал он, — я знаю, только ты способна вернуть мне силы, а они мне еще понадобятся. Завтра я вернусь на поле боя! — Что ты намерен предпринять?
— Я хочу навестить кое-кого. А потом посмотрю, как обстоят дела с Шабо.
— Я хочу попросить тебя: забудь хотя бы на время об этом ужасном человеке. Ночь так прекрасна!
— Но не так прекрасна, как ты…
Позже, когда они, отдыхая, лежали рядом в ее спальне, Мари спросила:
— Раз ты не веришь предсказаниям Казотта, почему бы тебе не навестить Бонавентуру Гийона? Ведь его предсказания сбылись…
— Я ходил к нему, но его не оказалось дома. Ты же помнишь, он священник, и ему небезопасно оставаться в Париже. Мне говорили, что он внезапно исчез, словно испарился. Но ты не зря напомнила мне о нем. Я зайду к Ленуару. Возможно, он что-то знает.
Впервые за много лет отставной генерал-лейтенант полиции не знал, что произошло и куда исчез старый аббат. Впрочем, он и не пытался ничего выяснять: если Бонавентура Гийон решил тайно покинуть Париж, то не стоило оказывать ему медвежью услугу, разыскивая его всюду.
— Не последовать ли и вам его примеру? — со вздохом спросил Ленуар. — Вы должны уехать отсюда сами и увезти с собой Мари. Поезжайте на родину, в Арманьяк. Ваш отец еще жив?
— Я надеюсь… Я давно не получал от него известий.
— Разве вам не хочется его увидеть?
— Это было бы для меня огромной радостью, но вы же знаете, что я не принадлежу себе и не должен думать о собственном счастье. Мари тоже знает об этом…
— Я не сомневаюсь в том, что вы человек чести. Но вы должны понимать: Париж может стать для вас ловушкой. Пока еще ваше имя не прозвучало в связи с «заговором двух гвоздик», но оно фигурирует в весьма опасных для вас досье. Сам Робеспьер скоро начнет считать вас самым опасным врагом!
— Что ж, его ненависть ко мне вполне взаимна. В день его падения я стану самым счастливым человеком на свете.
— Постарайтесь не расстаться с жизнью раньше его! Я надеюсь, вы не станете больше пытаться спасти королеву? Ее участь решена.
— Но ее даже не судили!
— Процесс скоро состоится. Поверьте мне, все будет сделано очень быстро. Как только трибунал вынесет приговор, ее немедленно казнят. Вам не удастся ей помочь!
Де Бац насмешливо улыбнулся.
— Вы опасаетесь, как бы я не повторил то, что мне не удалось, когда короля везли на эшафот? Думаете, я собираюсь попытаться похитить королеву прямо в карете?
— Как вы наивны, мой дорогой друг! Неужели вы и в самом деле полагаете, что Марии-Антуанетте окажут ту же честь, что и ее супругу? Он был королем, несмотря ни на что, своего рода отцом нации. А она всего лишь «австриячка», которую все ненавидят. Ее не пощадят. Уверяю вас, королеву повезут в повозке, чтобы все могли ее видеть. Марии-Антуанетте придется пережить страшный позор, прежде чем она попадет на эшафот.
Улыбка исчезла с лица барона. В глазах появился мрачный блеск, которого всегда так боялась Мари.
— Тогда мне остается только одно. Я должен оказать ей последнюю услугу. Пуля в голову или в сердце на пороге тюрьмы — и она избежит этой участи!