– Значить, так! Кипятильник не включать, музыку не ихрать, радива не слушать, блядей не водить… Понятно?
Злой измученный Леон протянул:
– Поня-а-атно!
– Чего тебе понятно?!
– А то, – сказал Леон, – что пошел ты на хуй!
– Дим-Дим-Дим! – всполошились друзья, которых перспектива тащить и дальше тяжеленного Леона пугала гораздо больше строгих правил хозяина. – Дим-Дим, не надо, а? Все нормально, Дим… все отлично!
– Ну ладно, ребята, – вдруг проговорил хозяин вполне доброжелательно. – Я щас принесу вам простыни-подушки… Устраивайтесь тут… отдыхайте!
А наутро, когда оба приятеля улизнули на пляж, а Дима тосковал со своей гипсовой ногой на хлипкой раскладухе, в дверь аккуратно постучали; вошел хозяин-алкаш с подносом, накрытым салфеткой. Присел на табурет возле Леона, аккуратно снял салфетку – под ней оказалась бутылка водки, стаканы, два соленых помидора…
– Ну, вот что, Митрий, – сказал он. – Выпьем, пока жиды загорают.
– Немного довлатовская история. Как там у него: «Прислали нового инженера. Думали, еврей, а оказался пьющим человеком…» А что, собственно, собой представляет «простой человек» в Израиле?
– О, это хорошая теплая компания… Само собой, об операх-симфониях с ними лучше речь не заводить и «Черный квадрат» Малевича обсуждать не стоит.
Тут у меня мама на днях притащила новенький телефонный справочник «Иерусалим: золотые страницы». Мама любит всякие нововведения и, главное, верит всему безгранично.
– Вот, – говорит торжествующе, – это поистине золотое дно: вся информация о всех сторонах жизни в Иерусалиме! Пожалуйста: все, что касается, скажем, кондиционеров… тут больше трехсот фирм! Или вот, фирмы перевозок, фирмы по изготовлению и продаже ковровых покрытий… по продаже электротоваров…
Вдруг она замолчала, вглядываясь в страницу.
– А вот художники… – слегка растерянно проговорила она.
Я заглянула через ее плечо на страницу: под крупным подзаголовком «Художники» был написан всего один телефон: «Элюль Моше. Татуировки».
Понимаете, «простой человек» в Израиле вряд ли упьется до потери нормального облика и в этом виде вряд ли станет гоняться с топором за любимой женой… К слову, вряд ли в пьяном виде он станет решать вопросы бытия и веры… Он действительно прост, брутален, практичен… Как правило, не подвержен депрессиям. Разительно отличается от привычного советскому человеку образа «еврейского интеллигента». Во всяком случае, мучительные размышления на тему «удобно-неудобно» по любому поводу ни на мгновение не омрачат его отличный аппетит. Да и прочие естественные надобности.
Картинка по теме:
Одна моя знакомая работает в Иерусалимском муниципалитете «измерителем площади». То есть обязана ходить по квартирам и проверять: не пристроил ли владелец незаконной кладовки или балкона… От того, что она напишет в служебном донесении, зависит сумма муниципального налога, который человек платит за метраж своего жилья. Поэтому владельцы квартир принимают ее уважительно.
И вот – разгар рабочего дня. Обходя подъезд типового дома, Сара поднимается на второй этаж и звонит в дверь очередной квартиры.
– Кто там? – доносится мужской голос откуда-то из комнат.
– Я из муниципалитета, – громко отвечает Сара.
– Чего тебе нужно?
– Измерить площадь помещения.
– Ну, так входи и измеряй…
Она толкнула дверь и вошла – никого не видно. «Бывает», – подумала Сара. Может, человек в душе, в туалете… Приступила к своим обязанностям. Измерила площадь столовой, завернула в спальню и отшатнулась: там в полном разгаре упоенная сцена любви.
Абсолютно шокированная, в полуобмороке Сара отвалила из этой страстной обители. Однако… дело-то надо делать. Не приходить же завтра специально еще раз обмерять площадь этих маньяков!
Под стоны и вздохи она замерила ванную, туалет… и ушла. Направилась дальше по соседним квартирам, провозилась в этом доме, как обычно, часа полтора… Измерив последнюю квартиру, вышла из подъезда, семенит по двору… На балконе второго этажа той самой квартиры сидит мужик в трусах, лузгает семечки.
Она подняла голову и говорит:
– Слушай, я у тебя спальню так и не измерила. Можно я зайду, померяю?
– А… – говорит он приветливо, – это ты приходила?
– Я, – понурив голову, отвечает Сара, готовая провалиться сквозь землю.
– Так почему ж ты не замерила спальню? – искренне удивился он, поплевывая вниз шелухой.
– Всяко бывало, – рассказывает бедная Сара. – Куда только меня работа не заносит. Однажды я бордель измеряла. Пожилая бандерша, которая своих подопечных называла только «девочки», спокойно регулировала мою работу:
– Теперь туда иди, – говорила она, кивая на дверь комнаты. – Нет, не туда! Там девочка в процессе…
А я слушала Сару и дико завидовала – вот как человеку везет, и все без пользы! Я-то вряд ли в борделе окажусь… а какая дивная ситуация, какие возможности для писателя!
– Неужели Вы могли бы невозмутимо измерять квадратуру спальни, в то время как?..
– О, конечно же, конечно! Вспомните, как Бабель просил у знакомых женщин их сумочки – порыться в содержимом. Ему было важно и интересно – что носят с собой дамы в сумочках.
Понимаете, важно принять весь этот огромный мир, быть с ним в ладу, изнемогать от любопытства, любоваться его малейшей черточкой; рассматривать любую ситуацию так, словно ты ее и придумал.
Главное же – чувствовать себя наравне с этим миром и не бояться оказаться в смешном положении. Мы и так все ужасно смешные.
Мне один парень из Батуми – очень талантливый композитор – рассказывал, как много лет назад впервые приехал из провинциального Батуми в столичный Тбилиси. Попал в тамошние интеллектуальные круги и страшно испугался, заробел, поник. Отовсюду слышал: Пикассо, Дали, импрессионизм…
– Слушай, – говорит, – я заперся дома и два месяца все эти слова зубрил. Стыдно, да? Потом долго еще в разных компаниях посреди разговора вдруг как закричу: «А дадаизм?!»
Люди пугались, умолкали, смотрели на меня, как на чокнутого: что – «дадаизм»? к чему – «дадаизм»? при чем – «дадаизм»?
Когда попадаю в какую-нибудь забавную «непонятку», я одновременно становлюсь и действующим лицом, и словно бы вверх взмываю, и наблюдаю оттуда с улыбкой за всеми этими куклами – в том числе и за собой, – мысленно приговаривая:
«Всех вас я создала…»
Глава шестая
«Папа не для того повесился…»
Детей нет, есть люди.
Януш Корчак– Мне бы хотелось задать Вам несколько «детских» вопросов, да вот думаю – как плавно перейти от ненормативной лексики к розовому детству.
– Бросьте: во-первых, ни розовым, ни голубым детство не бывает. Это очень сложный, подчас мучительный период жизни человека, знакомство вновь явленной души со всем этим нелепым, странным и удивительным миром. Мы не можем полностью защитить ребенка от жизни, со всеми ее мифами, бомжами, ненормативной лексикой… Все очень близко одно к другому находится в этом мире, все тесно переплетено.
Да и вспомните: ведь существует целый пласт анекдотов, связывающих прекрасное детство с ужасной жизнью. Помните: «Папа не для того повесился, чтобы на нем раскачивались»?
Не говоря уже о том, что существуют и «псевдодетские» стишки-страшилки, вроде стихов Олега Григорьева. Есть и замечательные четверостишия Владимира Орлова, пародирующие пылкие пионерские речевки:
Под красным знаменем старикПо улице идет.Исаак не просто – большевик!Он просто идиот!
И его же:
Балконы обходите стороной,Чтоб сверху не тряхнули стариной…
– «Если бы только родители могли себе представить, как они надоедают своим детям». Это высказывание Бернарда Шоу, и, похоже, известный юморист в этом случае не шутил. Можете ли Вы отнести к себе это замечание?
– Лет сорок-пятьдесят назад могла бы подтвердить эти слова лично. Даже давала себе слово, что вот когда у меня будут дети… Сегодня это высказывание уже не кажется мне совершенно бесспорным. Сегодня я полагаю, что можно и послушать своих, битых судьбою стариков. Хотя бы чтоб уклониться от грабель – в ряде случаев. Но – увы! – «возвращается ветер на круги своя», «ничто не ново под луной»… – и с бессильной горечью наблюдаешь на любимом девичьем лбу своей дочери ту же шишку, что когда-то украшала и твой лоб… лет тридцать назад…