Читать интересную книгу Belov.indd - Гомзяков Владимир

В этой ситуации вся команда — лидеры, запасные, ветераны, новички — стеной встала на пути соперника. Ценой чудовищных усилий после ряда точных бросков Сашки Белова, Толи Поливоды и моих к концу тайма мы сократили отрыв до одного очка — 35:36. Сразу после перерыва точный дальний бросок Паулаускаса вывел нас вперед и, похоже, надломил сборную Кубы. Нет, она продолжала отчаянно биться, но как-то сникла. Видимо, кубинцы просто разуверились в своем успехе, столкнувшись с подлинным монолитом в лице нашей команды.

Удачно проведенная концовка игры позволила нам уверенно довести матч до победы — 67:61. В этой игре 16 очков было моих, 15 — Жара, 14 — Сашки, 11 — Модестаса. Все без исключения внесли свою лепту. Полностью опустошенные и выжатые мы уходили в раздевалку. Но эта тяжелая победа, помимо собственно турнирного, имела важное психологическое значение. Это было настоящее испытание для сборной, и она его выдержала.

Испытание огнем

У Гомельского была теория о «худшем матче», который команда неизбежно должна сыграть на каждом турнире. Не знаю, насколько она верна в целом, но в отношении самого ее автора она много раз работала исправно. В том смысле, что сборная под его руководством действительно неоднократно играла на ответственных соревнованиях очень плохие матчи, и приходились они на полуфиналы. Лишь однажды теория сработала «в плюс» — в 88-м в Сеуле, когда «худший матч» пришелся на первую же игру против югославов. Не сомневаюсь, что не проиграй Гомельский «югам», он не выиграл бы Олимпиаду — снова сжег бы команду на полуфинальной или, в лучшем случае, финальной стадии.

Для сборной СССР в Мюнхене игры против Пуэрто-Рико и Кубы, от которых никто не ждал особых неприятностей, стали истинным испытанием, которое закалило и сплотило команду. Вспоминая Игры-72, все, как правило, сразу переходят к финалу против Штатов (часто — непосредственно к его последним 3 секундам). Но никто не думает о том, что до этого финала еще надо было добраться, и сделать это было не так-то просто. Неважно, по каким причинам — были ослаблены мы, или сильнее сыграл соперник, — но победы в этих двух матчах потребовали от нас полной мобилизации.

Важно было то, что даже в эти непростые моменты Кондрашин не задергался, не перебрал в смене тактических вариантов, составов и т. д., сохранял абсолютное спокойствие. Это тоже было признаком класса команды и реальности ее претензий на олимпийское золото.

Нам нужно было пройти это испытание — не сломаться, преодолеть себя, вытащить игру всей командой. Эти игры встряхнули нас, вернули в полностью рабочее состояние. В какие-то моменты они были даже сложнее, чем знаменитый финал. Именно в этих играх мы окончательно закалили характер, доказав, что можем побеждать при любых обстоятельствах.

Избавившись от неуместной эйфории от легких побед и всеобщего олимпийского праздника, пройдя через боль сурового соперничества и трагедии 5 сентября, сборная СССР во всеоружии подошла к решающему матчу против самого грозного и мощного соперника. До олимпийской вершины оставался всего один, последний шаг. Но каким же тяжелым ему суждено было стать!

Последние часы

На протяжении всего турнира я постепенно входил в состояние «натянутой струны» — полной мобилизации всех возможностей, абсолютной настроенности на результат. И к последнему матчу Олимпиады я был идеально настроен на победу. Специальных методик приведения себя в такое состояние у меня не было. Оно было скорее следствием чувства ответственности за дело, которое я делаю, общей психологической организации и общего высокого настроя на игру.

К этому матчу я шел долгие годы, готовя себя к суровым испытаниям, к игре против сверхжесткой удушающей защиты. Я чувствовал, что нахожусь в идеальной форме, знал, что Штаты — «моя» команда, против которой я могу сыграть эффективно и полезно, так, как могут немногие. Я привык и умел брать на себя ответственность в важнейших играх, готов был сыграть так, как потребуется сборной СССР.

Состояние «натянутой струны», которое я описывал, окончательно пришло ко мне вечером 8 сентября, накануне решающего матча. Я был абсолютно готов к игре, буквально звенел от напряжения. Как я говорил, для меня всегда был важен не только результат, мне был интересен процесс. Я знал, что эта игра будет сопровождаться бешеным драйвом, и предвкушал это. Можно сказать, что я вошел в оптимальное, как считают специалисты, состояние спортсмена перед ответственным стартом — небольшое беспокойство и напряжение плюс страстное желание состязаться и победить.

Накануне игры Кондрашин оградил нас от любых контактов с прессой, членами нашей олимпийской команды, тем более с посторонними. Ему удалось даже избавить нас от общения со спортивным руководством. Видимо, тренер сумел убедить функционеров поверить ему и спортсменам. Может показаться удивительным, но накануне решающего матча за золото в самом престижном виде Олимпиады никаких «накачек» не было!

Не было как такового и собрания команды с мотивирующими выступлениями, клятвами «умереть, но победить» и т. д. Сам Кондрашин не был любителем этого жанра, а мы в большинстве своем были опытными профессионалами, ветеранами, которых просто не нужно было мотивировать. Мы были в нужном накануне игры психологическом и функциональном состоянии, задачей тренера в этой ситуации было не мешать, не дергать команду без нужды. Состояния «пожара» в расположении сборной не было. Мы сохранили обычный распорядок дня, стандартную подготовку к игре. И это тоже было проявлением класса команды.

Конечно, мы собирались на тактические занятия, на которых разбирали особенности игры соперника, прорабатывали схемы игрового взаимодействия и т. д. Видеозаписями игр мы в ту пору не располагали; об игре американцев могли судить по нескольким их матчам, которые смотрели в Мюнхене «вживую». Впрочем, я и сейчас, когда любые игры любого соперника собраны в фильмотеках, не считаю их просмотр панацеей и обязательным элементом подготовки игроков. Записи должен внимательно отсмотреть тренер, чтобы проанализировать тактику соперника. Игрок главным образом должен настроить себя самого на свое лучшее выступление.

Помогать настраиваться товарищу по команде было не принято. В этом не было нужды. Даже ветераны — такие как мы с Модей, Сако, Геша — не имели привычки лезть в душу другому, настраивать и накачивать менее опытных игроков. Мы не брали на себя лишнего. Гораздо важнее было довести до оптимального состояния самого себя, самому не стать обузой для коллектива. «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи», — так, о чем я узнал позднее, говорил Серафим Саровский.

Общекомандных «ритуалов», которыми сейчас увлекаются игроки, у нас тоже не было. Наверное, у каждого были какие-то индивидуальные способы настроя на игру, включая соблюдение примет, привычек и т. д. Для меня, например, таким «обрядом» была привычка особым образом бинтовать голеностопы перед игрой, надевать кроссовки всегда с одной ноги — левой. Впрочем, это никогда не принимало самодовлеющего характера, главным в психологической подготовке к игре было другое.

Должен окончательно разочаровать читателя — даже с соседом по комнате Паулаускасом мы не обсуждали предстоящий финал. Это, впрочем, едва ли удивительно: больших молчунов, чем мы с Модей, не было, наверное, ни в сборной, ни во всем отечественном баскетболе. Модестасу молчаливость была свойственна как прибалту, я, как уже говорил, до 30 лет вообще рта не раскрывал. Однако на площадке и в жизни мы понимали друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда. И даже самую главную игру в жизни нам не было нужды обсуждать.

Не хотел бы, чтобы сложилось впечатление, будто в сборной СССР были собраны роботы, лишенные всяких человеческих проявлений, как это представляла американская пропаганда. Конечно, у нас были и нервы, и эмоции, и переживания. Наверное, мы просто были другими людьми — иначе воспитанными, иначе мыслящими, иначе мотивированными. Нас всегда учили быть сдержанными, контролировать себя, ставить во главу угла интересы команды, страны и спортивный результат. Именно так мы и делали, и наша молчаливая сосредоточенность была свидетельством не отсутствия эмоций, а сверхконцентрации, готовности намотать собственные кишки на кулак и умереть для достижения победы.

Накануне игры я спал, как обычно. Должен сказать, что я вообще не умею крепко спать. Мне это не мешает, я могу высыпаться, даже если просыпаюсь по нескольку раз за ночь. Конечно, накануне ответственной игры нервное напряжение усугубляет и обостряет ощущения. В течение дня 9 сентября меня беспокоила небольшая головная боль, но все напряжение прошло, как только мы вышли на площадку для разминки.

В день игры нам дали как следует выспаться, поскольку финал должен был начаться беспрецедентно поздно — где-то после 23 часов. Организаторы Игр пошли навстречу американцам, которые стремились по возможности приблизить к прайм-тайм телевизионную трансляцию. Позавтракали всей командой в одно время, не спеша поехали на тренировку. Тренировались спокойно, с хорошим настроением, без подавленности.