Читать интересную книгу Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд

С Хобхаусом Байрон прожил в Ла-Мире до ноября, когда холодные ночи в насквозь продуваемых ветром комнатах старого дворца вынудили их вернуться в Венецию. В день отъезда они отправились на гондоле к Лидо, чтобы подышать воздухом Адриатики и полюбоваться закатом над лагуной. 21 ноября лошади Байрона и сено для них из Ла-Миры были паромом переправлены в Лидо. После этого Байрон с Хобхаусом наслаждались бешеной скачкой по песку.

10 декабря Байрон получил долгожданные вести о том, что Ньюстед был продан его товарищу по Хэрроу, майору, а впоследствии полковнику Томасу Уайлдману за девяносто четыре с половиной тысячи фунтов[24]. Мысль о возможности наконец-то уплатить долги, которые составляли более тридцати тысяч фунтов, и о появлении устойчивого источника дохода принесла облегчение, и Байрону стало легче думать о других обязательствах. Он написал Шелли, что желает принять участие в воспитании дочери и просит прислать девочку в Италию. Шелли собирался провести зиму в Пизе и сам хотел привезти девочку, но обстоятельства помешали ему. Он сообщал, что Клер подумывала назвать дочь своим именем, но «откладывает эту важную церемонию, пока не узнает, нет ли у вас склонности к другому имени». У Байрона она и в самом деле была. Он написал Киннэрду: «Шелли написал мне из Марлоу о моей дочери, последней незаконнорожденной, которая, кажется, уже красавица. Не придумаешь ли, куда поместить ее здесь или в Англии? Я признаю и буду сам воспитывать ее, дам ей свою фамилию, но в другом написании (Biron, а не Byron), чтобы отличать от законной дочери, и назову ее Аллегра, венецианское имя».

Во время последних недель пребывания Хобхауса в Венеции Байрон вел более насыщенную светскую жизнь, чем обычно. Со своим другом он посещал литературный салон графини Альбрицци. Они часто ужинали на постоялом дворе Пеллегрино или у Хоппнеров, ходили в театр или в оперу в Сан-Бенедетто, большей частью смотреть комедии или фарсы, и их излюбленным драматургом был Гольдони. 20-го числа они были в Сан-Лукке и слушали Сгриччи, импровизатора. 29 декабря в ложе Хоппнера они слушали оперу Россини.

7 января Хобхаус последний раз отправился с Байроном в Лидо. В своем дневнике он писал: «Провел вечер с Байроном, который завершил «Чайльд Гарольда», и расстался с моим милым другом в полночь. Незадолго до ухода он сказал мне, что всегда жил чувствами, но скрывал их, думаю, первая часть этого утверждения истинна. Да хранит его Бог!» На следующее утро Хобхаус отправился в Англию, забрав с собой рукопись Байрона.

Глава 19

Дон Жуан на Большом канале

1818–1819

Карнавал начался в январе, вскоре после отъезда Хобхауса из Венеции. В прошлом году Байрон был слишком увлечен Марианной Сегати, чтобы принимать участие в маскарадах или вечерах музыки и танцев. Но теперь, хотя он по-прежнему жил в комнатах торговца мануфактурными изделиями на Фреццерии, капризы его темноволосой возлюбленной, ее вспышки ревности и ярости и желание заставить его ревновать начали надоедать Байрону. По словам Мура, больше всего Байрона разочаровало то, что Марианна продала некоторые драгоценности, подаренные им ей.

Байрон начал искать утешения в карнавальных приключениях. Хотя он скучал без Хобхауса, но зато исчезла скованность, имевшаяся в обществе его благоразумного друга. Уже захваченный весельем карнавала, Байрон 8 января послал Меррею остроумное и смелое стихотворение, смысл которого можно передать так:

Мой дорогой Меррей,Вы слишком уверены,Что издадите последнюю песню…Но если нас не ограбят,Вы увидите, что мистер ХобхаусДоставит ее благополучно в своем портмоне.

А далее Байрон насмешливо писал:

Сейчас я задую свечу…Рядом со мной красавица,Потому что мне ночью писать нравится,Когда поблизости чернильницы кровать.

Магомет учил, что веселиеУсиливает к молитве рвение.Если пророку удавалось это,То так же удастся и поэту.

Однако в разгар маскарада и веселья Байрон нашел время, чтобы закончить переписывать поэму «Беппо», и 19 января отправил ее Меррею. Но на следующей неделе он написал, что карнавал по-прежнему продолжается, «и я опять под властью очередной интриги, не знаю точно, с кем или с чем, кроме того, что она страстна и не хочет брать денег, у нее светлые волосы и голубые глаза, что здесь встретишь нечасто, и что я увидел ее на маскараде. Когда она снимет маску, я опять вернусь к нормальной жизни. Хочу наслаждаться своей молодостью до конца и, подобно Августу, умереть стоя».

Неудивительно, что к середине февраля, как только закончился карнавал, Байрон, к своей досаде, обнаружил у себя древнюю болезнь служителей Венеры, которая не беспокоила его со времени пребывания в Греции в 1811 году, когда она перемежалась кровотечениями и лихорадкой, делая переход через Гибралтар мучительным. Байрон писал Хобхаусу, что «Елена да Моста, светская дама, тоже заразилась, но, к счастью для меня, это была первая гонорея, за которую не пришлось платить».

Из-за болезни Байрону пришлось прервать конные поездки, но не светские развлечения. В Сан-Бенедетто звучали оратории Гайдна и Генделя, и время от времени в начале года Байрон регулярно посещал литературный салон графини Марины Бенцони, стареющей красавицы, которая не желала распрощаться с развлечениями юности и иллюзией того, что даже в шестьдесят лет она обладала очарованием, которому не могла противиться вся Венеция и которое делало ее всеобщей любимицей. Когда-то она танцевала с Уго Фосколо вокруг дерева свободы на празднике в честь Французской революции. Она было одета в афинскую юбку с разрезами по бокам и накидку, которая оставляла обнаженной левую грудь. Ламберти сделал ее героиней известной баллады «Биондина из Гондолетты». Кавалер Джузеппе Рангоне отказался от дипломатической карьеры, чтобы служить своей даме, был ее поклонником тридцать лет и наконец женился на ней, когда ей было почти семьдесят.

Когда как-то утром Байрон спросил кавалера о его супруге, тот ответил одним великолепным словом «Rugiadosa» («Свежая»).

Салон Марины был более свободным, чем салон графини Альбрицци, которая тщательно отбирала только служителей литературы. Возможно, поэтому Байрон постепенно перестал посещать графиню. Он разочаровался в Пиндемонте и многих других поэтах, встреченных им.

Вскоре Байрон с новой силой возобновил свои связи с венецианками. Больше всего его восхищали представительницы среднего и низшего классов – их блестящие глаза, бурные страсти, крестьянский юмор. Предаваясь с этими женщинами плотским утехам, он хотел отомстить холодной и расчетливой Аннабелле. Байрон находил удовольствие в естественных утехах, которые некоторым его друзьям и даже Хобхаусу казались слишком примитивными и грубыми. Его любовь к боксу и дружба с «Джентльменом» Джексоном, учителем фехтования Генри Анжело и его приятелями по кабаку, вероятно, проистекала из того же источника, что и пристрастие Байрона к «красивым животным», которых он искал среди итальянок. Но что бы он потом ни рассказывал своим английским друзьям, большинство его связей и даже мимолетные знакомства окрашены в романтические тона. Женщиной, которая больше других поразила его воображение в то время из-за своей жизнерадостности, страстности и красоты, была Маргарита Коньи, жена булочника. Байрон описывал ее как высокую женщину ростом около пяти футов десяти дюймов, с прекрасным телом, «достойным произвести на свет гладиаторов».

Возможно, разрыв с Марианной побудил Байрона искать другое место жительства. Он любил просторные дома, и только привязанность к Сегати могла так долго удерживать его в узких кварталах Фреццерии. По сравнению с Англией дворцы в Венеции были относительно дешевы. Байрон начал переговоры с графом Гритти, но не пришел к соглашению и согласился на палаццо семьи Мосениго, куда и переехал в начале июня[25].

Дворец Мосениго, который Байрон взял в трехгодичную аренду за 4800 франков (200 луидоров, или около 190 фунтов) в год, представлял собой мощное серое здание, реликт времен богатых купцов, расположенное за первым поворотом Большого канала в форме буквы «S», если смотреть со стороны Академии, поблизости от моста Риальто и в нескольких сотнях ярдов от площади Сан-Марко. Третий дворец (все три здания выходили на Большой канал) был построен после 1600 года. У него было три этажа. Первый, сырой и холодный, этаж выходил на пристань для гондол. На втором этаже располагалась огромная гостиная с высоким потолком. Балконы каждого этажа также выходили на канал. Дюжина больших и маленьких комнат давала возможность Байрону принимать гостей и размещать большое количество слуг.

Дополнительной причиной для выбора такого большого дворца было то, что Шелли должны были привезти из Англии незаконнорожденную дочь Байрона. Хотя он и пытался скрыть свои отцовские чувства под циничной бравадой, но сам с нетерпением ожидал прибытия ребенка. До приезда Шелли он весело написал Хобхаусу: «Чиновник может доставить бумаги, которые надо подписать в связи с продажей Ньюстеда, и одновременно может прибыть мой ребенок от Клер. Молю тебя, накажи Шелли хорошенько его упаковать и снабдить зубным порошком, обязательно красным, магнезией, содой, зубными щетками, свинцовым пластырем и какими-нибудь новыми романами».