Пока я была в ванной, он сменил окровавленную футболку на майку без рукавов и вынул вату из носа. Дырявые штаны он сменил на нормальные. Мой взгляд касается его плеч и мощной груди, гладит его татуированные руки. На запястье у него красная нитка, и по непонятным причинам меня это возбуждает. Я могла бы сейчас наслаждаться этими руками. Если бы он все не испортил.
Его ладонь сжимается в кулак, и я возвращаюсь к побитому лицу. Оно напряжено. Очевидно, мои мысли слишком легко прочесть. Отворачиваюсь и прикрываюсь волосами. Не хочу, чтобы он лез мне в голову.
Вадик отчаливает спустя полчаса. Я хочу попросить его прихватить и своего работодателя заодно, но ведь это бессмысленно. Наумов-кукловод. Всех нас крутит вертит, как ему нужно. Когда за его прислужником закрывается дверь, мы погружаемся в тишину.
Я не собираюсь играть в молчанку до завтра.
Ковыляю на кухню с целью заварить себе чаю. Наумов плетется следом. Остановившись за моей спиной, кладет руки на столешницу по обе стороны от меня. Пытаюсь сохранить мысли ясными. Наши тела едва соприкасаются, но я чувствую все, что нужно – тепло и грейпфрут. Он убирает мои волосы в сторону и, склонивши, целует мою шею. Очень легко и очень нежно. Чувствую его дыхание на своей коже. Мои руки зависают в воздухе, а веко опускается.
– Прости меня… – тихо говорит Наумов мне на ухо.
– За что? – уточняю я, приходя в себя.
– За глаз.
Резко разворачиваюсь и толкаю его в грудь.
– И все? – рычу я.
Он опирается об обеденный стол и складывает руки на груди.
– За субботу я уже извинился.
Ах, вот как? Извинился? Я в негодовании.
– Извиняйся еще, – требую, складывая руки в зеркальном жесте.
Он молчит.
Что, Бес Наумов не привык извиняться?
– Ты оглох? – подталкиваю я.
– Не страдай хе*й, – просит он в ответ.
Смотрю на него некоторое время, а потом отворачиваюсь и возвращаюсь к прерванному занятию. Возвращаюсь к своему чаю.
– Я хочу, чтобы ты ушел, – говорю, жмурясь и моля его сделать так, как я прошу: извиниться по-человечески.
За моей спиной раздается тяжкий вздох.
Не выдерживаю и говорю:
– Ты столько раз оскорбил меня за эти дни, и даже извиниться не можешь? – оборачиваюсь, чтобы взглянуть ему в лицо. – Назвал меня шлюхой, потом дурой, потом выкинул из своей квартиры…
На последнем слове мой голос немного хрипит, и я откашливаюсь.
– Я не называл тебя шлюхой и дурой! – рычит Наумов, хлопнув рукой по бедру.
– Ты наехал на меня за то, что я разговаривала с парнем в туалете! А когда я сказала, что люблю тебя, ты посмеялся надо мной! Ты два раза бросил мне в лицо мое признание! – выпаливаю и добавляю тихо. – Я… я уже жалею о нем…
– Алёна… – тихо молвит Бес.
Качаю головой и шепчу, глядя в пространство:
– Могу заверить тебя, больше ты его от меня никогда не услышишь… – обещаю ему.
– Спорим, что услышу? – спрашивает этот невообразимый мудак, отталкиваясь от стола и делая шаг ко мне.
Выставляю руку вперед, и он упирается в нее грудью.
– Фиг тебе, – заверяю я.
Наумов лишь ухмыляется. Превращаюсь в дикую кошку.
– Вали к своей Снежинке Вере! – шиплю я, толкая его назад. – Вы с ней созданы друг для друга! Будете с утра до вечера поливать друг друга дерьмом, а к вечеру мириться! Так в твоем мире все устроено?
Он накрывает мою руку своей теплой ладонью и говорит:
– Нет, Алёнушка. Не так.
– Тогда какого хрена ты так поступил со мной?! – спрашиваю я и вырываю руку.
Хочу уйти от него подальше, но он опять кладет ладони на столешницу, пленя меня своим телом. Я соплю и смотрю в одну точку. Смотрю на его кадык. Он пока не сказал ничего из того, что я предпочла бы услышать.
Ничегошеньки!
Вместо этого он касается своими губами моего лба, и я судорожно сглатываю. Его коварный план заключается в том, чтобы сломить меня своей искренней нежностью? Что ж, отличный план.
– Я могу хоть весь день извиняться, – вдруг говорит Антон, обдавая мой висок своим дыханием. – Если это то, чего ты хочешь.
Это не то, чего я хочу. Я хочу крови Снежинки Веры. И еще я хочу проучить его самого. Кладу руки в карманы халата и говорю:
– Я хочу знать, что она тебе сказала?
Антон запрокидывает голову, открывая мне прекрасный вид на свою жилистую шею. Стараюсь не думать о том, как хочу коснуться ее губами. Он снова смотрит на меня и чешет большим пальцем бровь, а потом говорит:
– Сказала, что ты в туалете клеишь Ковзика.
Сука.
– И что заставило тебя переменить мнение?
Антон вздыхает и начинает ходить по моей крошечной кухне.