Итак, партия начинается. А пока – пока на разноцветном игровом поле расставляют фигуры – можно подумать о чем-нибудь возвышенном: о музыке, о живописи, о философии. Об этом можно думать по-французски: немецкий язык – это язык войны, язык приказов, язык непобедимых воинов.
* * *
Главные силы прусской армии обходили левый фланг русских. Впереди – эскадроны Зейдлица, за ними, держа равнение, как на параде в Берлине, – батальоны гренадер. Солдаты шли, как машины – по кочкам, по несжатым полям, с монотонностью часового механизма: семьдесят пять шагов в минуту. Военная машина – машина победы.
Машина споткнулась на прудах Кунгрунда – по карте никаких прудов здесь не было. Король был зол – король неистовствовал, хотя внешне это было заметно только по его глазам и по длинному носу, казавшемуся еще длиннее от надвинутой на левую бровь черной треуголки. Но генералы хорошо знали «Фрица», как звали короля солдаты, и не сомневались: окажись сейчас здесь кто-нибудь из картографов, этот «кто-нибудь» уже дрыгал бы ногами на первой же мало-мальски подходящей осине, вздернутый за шею веревкой.
Пруды казались бесконечными, словно кто-то, издеваясь, бросал и бросал их один за другим под ноги солдатам армии прусского короля. Пять часов солдаты обходили блестящие кляксы прудов, изнывая от жары – поднявшееся солнце раскалило медные бляхи высоких гренадерских шапок. А за прудами Коровьей лощины начался лес, где застряла артиллерия: конным упряжкам трудно было разворачиваться между деревьев, и солдатам приходилось выпрягать лошадей и катить орудия на руках.
А впереди уже вовсю гремели пушки: генерал Финк, выполняя план короля и вводя русских в заблуждение, открыл огонь по Мельничной горе. Русская артиллерия ответила незамедлительно – гром канонады густел, потянуло дымом от горящих домов Кунерсдорфа, подожженных русскими брандскугелями[6]. Но только к полудню непобедимые батальоны короля Фридриха вышли из леса на простор кунерсдорфских полей и начали готовиться к своей сокрушительной «косой» атаке.
* * *
Салтыков тоже поднял свою армию рано – в четвертом часу утра. Казачья разведка донесла о движении прусских колонн, и атаки врага можно было ждать с минуты на минуту. Солдаты успели сварить кашу, позавтракать и выпить по чарке водки, когда в шесть часов за Гюнером послышались выстрелы – казачьи пикеты столкнулись там с передовыми частями неприятеля.
Русский лагерь зашевелился – «Пруссак идет!» Врага еще не было видно – только в зрительные трубы офицеры штаба наблюдали, как отходили казаки, нахлестывая нагайками коней и поминутно оглядываясь назад.
В девять часов утра началось. С третинских высот по Мюльбергу ударили прусские пушки, и зарычали в ответ шуваловские единороги – глухо и ворчливо, словно медведь, вырванный из зимней спячки. Орудия гремели с обеих сторон, Мельничную гору заволокло пороховым дымом – князь Голицын, командовавший стоявшим на горе Обсервационным корпусом, отвечал тремя выстрелами на каждый выстрел пруссаков, – но немцы не начинали атаку: они чего-то ждали.
– Ожидают прибытия его величества, – сказал Салтыков, меривший шагами вершину холма, – но оне что-то запаздывать изволят.
После полудня наконец на Малом Шпице появились пушки, за ними маячила конница, за ней показались колонны пехоты.
– Вот вы где, голубчики, – проговорил русский главнокомандующий, не отрываясь от подзорной трубы, – а мы вас уже заждались…
А пруссаки, словно наверстывая потерянное время, пошли в атаку – без промедления. Они шли, презирая сильный огонь войск князя Голицына, шли уступами, неправдоподобно четкими и правильными: военная машина прусского короля демонстрировала свою мощь. Гренадеры Фридриха – высокие, плотные, как на подбор, – шли стеной. Если кто-нибудь из них падал, выбитый пулей, ряд тут же смыкался, затягивая брешь, и мерное наступление продолжалось. Время от времени прусские шеренги вспыхивали огнем – гренадеры стреляли залпами, по команде.
Пруссаки вошли в мертвую зону у подножия горы, и огонь оборонявшихся разом стих. А стройные прямоугольники прусских батальонов надвигались на Мюльберг не только с фронта, но и с флангов, со стороны Третина и Малого Шпица – генерал Финк тоже пошел в атаку.
– Как они стоят? – заволновались в свите командующего, имея в виду солдат князя Голицына. – Их же сейчас зажмут в клещи!
На Мельничной горе заметили опасность, угрожавшую Обсервационному корпусу, – видно было, как там засуетились, перестраивая ряды. Но в русской армии и в мирное время перестроение проходило не слишком гладко, а тут, перед лицом надвигавшегося с трех сторон врага, мушкатеры не столько перестроились поперек горы, сколько сбились в кучу. А тем временем на артиллеристов-шуваловцев обрушился тяжкий удар наступавших прусских батальонов, и пушкари не выдержали – побежали. Четыре пехотных полка Обсервационного корпуса, наполовину укомплектованные наспех обученными и необстрелянными рекрутами, положения не спасли. Они продержались недолго и вскоре побежали вслед за шуваловцами по склонам Мюльберга вниз, к болоту и к берегам Одера.
Король Фридрих имел все основания быть довольным. Миттельшпиль разыгран успешно – все левое крыло русских войск разгромлено. Оставалось только закрепить успех и довершить дело.
И вскоре вновь загрохотали барабаны: прусские батальоны снова пошли в атаку.
* * *
Прусские каре атаковали Большой Шпиц – центр армии Салтыкова. Граф послал туда подкрепления – Азовский и Низовский полки, стоявшие на склоне Юденберга, побежали к Большому Шпицу, тарахтя на бегу амуницией.
Пруссаки шли все так же – безукоризненно ровно, быстро и неумолимо: военная машина короля Фридриха работала без сбоев – пока.
«Машина, тупая, бездушная машина, помилуй бог! – думал сухощавый подполковник, состоявший при штабе Салтыкова, наблюдая за механической поступью прусских шеренг. – Солдат идет, как заведенный, не ведая, куда и зачем он идет. В голове у него одна забота – как бы линию соблюсти. А как только этот строй рассыплется на кочках да в кустиках, тут-то им и конец. Эх, дали бы мне хотя бы полк, я бы всю эту прусскую позитуру – в кашу! Нет, нужно всю нашу армию переделать, и тогда…».
Пруссаки шли вперед, привыкшие к тому, что неприятель не выдерживал одного вида их слитного строя, не обращавшего внимания на выпадавших из него убитых и раненых и надвигавшегося с неудержимостью морской волны, и бежал при звуках их воинственного гимна: «Ich bin ja, Herr, in deiner Macht!»[7] Но этот противник – русские – оказался иным.
Сломав строй, гренадеры Фридриха начали карабкаться вверх по крутым склонам Большого Шпица. И тут среди визга ядер и треска ружейной пальбы прокатилось русское «ура!» – азовцы и низовцы бросились в штыки. И хваленая прусская пехота дрогнула и побежала, забыв и про строй, и про жалованье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});