будет наказан ужасной смертью.
- Доставьте мне ассирийца живым! - взревел он, не подозревая, что его враг не был ничем подобным. - Я хочу убить его медленно и услышать, как он визжит.
Но под яростью в его голосе Хуэй услышал первый намек на сомнение.
Женщины-рабыни съежились на своих спальных циновках, прикрыв головы платками. Они визжали и выли. Бандиты топтались вокруг них, не обращая на них почти никакого внимания, едва не растоптав их, когда тысячная армия Шрайков, наконец, ворвалась во двор.
Теперь настанет расплата. Какими бы храбрыми и умелыми ни были эти защитники, они не смогли бы противостоять такому множеству.
Начался перелом.
Сорокопуты зарубили двух воинов, прижатых к алтарю. Третий перебросил меч в левую руку, в то время как его правая рука бессильно повисла и кровоточила. Он долго не протянет.
И все же, несмотря на целую армию бандитов, вторгшихся во двор, красивый лидер этой странной банды смеялся так, как будто это было величайшим развлечением. Неужели ужас смерти свел его с ума?
Вожак вонзил свой клинок в горло другого Сорокопута и вырвал его. Он откинул голову назад и прокричал: - Ко мне, синие!
Взывал ли он к богам или к духам умерших?
И тут Хуэй заметил внезапное движение среди сбившихся в кучу рабынь. Они вскочили как один и отбросили в сторону свои тяжелые одежды. Это были не женщины, а мужчины! Замаскированные!
Ловушка!
Вся эта сцена была приманкой, чтобы привлечь силы Сорокапутов. И ни одна душа не догадалась об этом.
Мечи прыгнули в руки, и эти некогда съежившиеся "женщины" обрушились на тыл орды Сорокапутов. Хуэй наблюдал, как бандиты в замешательстве метались. Даже когда лезвия глубоко вонзались в их плоть, они все еще не понимали, что происходит.
Хуэй, пошатываясь, прислонился к стене храма, охваченный шоком от того, чему он стал свидетелем. Солдаты были подобны буре клинков в пустыне. Бандиты падали под неумолимым натиском. По меньшей мере сотня тел плюхнулась в набухающее багровое озеро, прежде чем Сорокопуты поняли, что на них напали с другой стороны.
Хуэй почувствовал отвращение к этой бойне. В давке у алтаря Сорокопуты изо всех сил пытались развернуться, чтобы встретить новую угрозу. Немногие находили место, чтобы размахивать клинками, и, поворачиваясь, они подставляли спины защитникам, которые яростно сражались в центре круга бандитов.
Вся надежда на Сорокопутов таяла. Хуэй задавался вопросом, выберется ли кто-нибудь из них из этого двора живым. Он восхищался мастерством этих войск, лучших из тех, что он когда-либо видел.
Предводитель на алтаре начал петь боевой гимн, и его люди присоединились к нему, крича во все горло, рубя и нанося удары.
Мы - дыхание Гора,
горячее, как ветер пустыни,
мы - жнецы людей...
***
Клинки, казалось, выбивали ритм песни. Сражение превратилось в бойню.
Некоторые из Сорокопутов побросали свои мечи, упали на колени и сложили руки вместе, умоляя о пощаде. Но ее не было. Мечи были подобны косам, рубящим все, что когда-то стояло высоко.
Боги обратили свое внимание на высокомерие Сорокопутов. Они считали себя неприкасаемыми – что их царство террора по всему Египту будет продолжаться вечно. Но теперь все было сделано.
Хуэй наблюдал за резней, держа меч в свободной руке. Почему он должен верить клятве на крови, которую он дал? Он должен был пережить это ради Ипвет, ради памяти своего отца. Ради мести Исетнофрет.
Отбросив меч, Хуэй бросился ко входу в храм, поскальзываясь на крови, пытаясь устоять на ногах, пытаясь найти путь сквозь хаос мечущихся тел. Когда он достиг другой стороны этой массовой казни, он понял, что другие спасаются бегством. Но пока эти бандиты мчались к выходу, через ворота выстроилась еще одна шеренга стражников с мечами в руках.
Хуэй уже знал правду - выхода не было. Его судьба была решена. Он почувствовал, как его охватывает ужас, и бросился за груду тел у стены. Он научился сражаться на мечах, но никто не научил его, чего ожидать в решающей битве. Постоянное движение, атаки со всех сторон. Кровь. Шум. Ужас.
Хуэй опустил голову. Значит, трус. Это было все, чем он был в конечном счете. Не тот человек, которым он мечтал стать, тот, кем мог бы гордиться его отец. Не будет никакой бури мести. Он был хнычущим ребенком. Слезы защипали ему глаза, когда правда обожгла его.
Пока Хуэй ждал смерти, он вглядывался в трупы и видел хаотичные вспышки битвы. Предводитель солдат смеялся и пел, как сумасшедший, его лицо превратилось в красную маску. Шуфти, мчащийся к груде обломков у разрушенной восточной стены, пытаясь перелезть через нее. Мужчина в ассирийской одежде швыряет глиняный кирпич в повелителя Сорокапутов, раскалывает ему череп, а затем прижимает кинжал к горлу Шуфти, когда тот падает на землю. Кровь. Кровь и смерть.
Мечи упали, а затем замерли. Битва была окончена. Едва ли две сотни Сорокопутов остались в живых, стоя на коленях в крови и умоляя.
Окровавленный лев вождя спрыгнул с алтаря.
- Возьмите головы раненых! - проревел он своим людям. - Мы не будем тратить на них ресурсы. Затем мы займемся головами выживших.
***
Мертвые глаза уставились на него, их было множество. Пирамида голов возвышалась у колодца Галлала, уже источая запах смерти под палящим солнцем. Любой пленник мог заглянуть в ворота храма и узнать, что ждет его в будущем. Во внутреннем дворе озеро крови уже запеклось на потрескавшихся каменных плитах Храма Беза, и единственными звуками были завывания ветра в руинах и рыдания мужчин, которые когда-то насиловали женщин и убивали детей и думали, что они шагают по Египту, как колоссы.
Запястья Хуэя горели. С тех пор как его вытащили из укрытия за кучей тел, его руки были связаны за спиной. Как бы он ни напрягался, он не мог освободить их. Склонив голову, он присел на корточки среди длинной шеренги пленников у северной стены. Он чувствовал, как тень смерти опускается на него.
Он закрыл глаза, и ему приснилось, что он вернулся в Лахун, развалился на крыше своего дома и слушает успокаивающий гул мудрых слов своего отца. Когда доброе лицо Хави всплыло в его сознании, его захлестнули эмоции. Хуэй увидел Кена, а затем Исетнофрет, злорадствующую над страданиями, которые она причинила, и почувствовал