class="p1">Быстрый шумный ручей, берущий начало в горах Чжан-Гуан-Цайлин, вырываясь из каменных тисков дикого, заросшего дремучим кедровником, ущелья, несет свои светлые холодные воды по широкой долине и вливает их в мутный, но такой же быстрый течением Мудандзян. Эта горная река, носящая название Сандахезы, отличается богатством золота в наносных песках ее. С незапамятных време сюда стекались из ближних и дальних мест любители легкой наживы, беглые китайские солдаты, хунхузы, преступники, ускользнувшие от правосудия и всякий сброд, в силу различных превратностей судьбы, и беспросветной жизни, потерявший образ и подобие Божие. Большинство, конечно, погибало здесь, или от рук своих же звероподобных товарищей, или от руки дикого первобытного правосудия, в лице выборного старшины, или от эпидемических болезней и неумеренного курения опиума.
Главный поток золотоносных песков обыкновенно залегает в среднем течении реки на глубине двух-трех-пяти аршин. Здесь глубина золотоносного слоя находится не глубже трех аршин и вся площадь струи не превышает шести верст в длину и двухсот сажен в ширину. Мощность россыпей неизвестна, но, по всей вероятности, она весьма значительна, если судить по тому факту, что разработка, хотя и примитивным способом, не могла истощить богатство этих драгоценных песков.
Разработка производится только летом, с апреля по сентябрь. Вся площадь разбита на участки. Отведенная плотиной, вода реки по деревянным желобам поступает на каждый участок, где и служит для промывки песка, приносимого рабочими из глубины земли. Таежный драгоценный металл осаждается на дне деревянных корыт, вся муть, мелкий песок и гравий уносятся водою. Один человек в день таким способом намывает золотого песку на 3–5 рублей. Большею частью работают артелями по 5–8 человек.
Все артели входят таким образом в состав своеобразной дикой Таежной республики, подчиняющейся особым законам обычного права. Всякое нарушение этого закона карается жестоким наказанием, при чем смертная казнь считается одним из мягких и гуманных.
Выборный старшина пользуется неограниченной властью, но сам в то же время подчиняется неумолимому обычному праву.
Все члены этой оригинальной республики должны быть вооружены, для самозащиты против посягательств со стороны других партий на обладание россыпями.
Вся долина, где промывается золотой песок, была изрыта ямами и канавами; там и сям копошились под жгучим весенним солнцем полуголые бронзовые фигуры китайцев-хищников; одни стояли с лопаточками у водоприемных корыт и взбалтывали в них жидкую желтоватую грязь, содержащую золото, другие носили в круглых корзиночках на тонких коромыслах песок и бросали его в желоба, третьи копали лопатами и кирками наносимую землю и складывали ее в кучи.
Кое-где по долине виднелись дымки из примитивных, наскоро сложенных из дикого камня, очагов: там приготовляли обед, состящий из лапши, чумизной каши и пшеничных пампушек. Между кустами и деревьями разбросаны были шалаши из кедровой коры, где золотоискатели проводили ночи и часы послеобеденного отдыха.
Невысокие горы и холмы, окружавшие долину, пестрели свежей весенней зеленью и яркими полевыми цветами.
По синему небу неслись белые кучевые облака, бросая причудливые тени на ярко освещенные склоны зеленых сопок.
Ни один звук не нарушал тишину этой мирной долины, только быстрая горная река, встречая на пути своем преграду, ревела и, клубясь и пенясь, неслась вбок, в узкое, отведенное ей ложе.
В одной из хижин набралось много народу. Тут были и молодые и старые, простые рабочие и богатые промышленники. Шест с подвешенной красной тряпкой долженствовал служить вывеской торговли. Здесь была мелочная лавочка, где нетребовательный китаец мог достать все необходимое для своего обихода.
Кроме того, здесь же корявый юркий китаец торговал ханшином (китайская водка). Торговля велась исключительно на золотой песок, принимаемый к учету на вес. Конечно, не обходилось без того, чтобы купец не обманул и не обвесил покупателя, хотя комбинация эта была рискована и грозила жесточайшим самосудом необузданной дикой толпы.
Вместо прилавка посреди хижины стоял полуразбитый ящик из под американских консервов с надписью: «Калифорния». Вдоль стен в таких же открытых ящиках разложены были товары; вместе с плетеными корзинами бобового масла, виднелись разноцветные жестяные банки консервов, пачки японских спичек, коробки русских папирос, гвозди, мыло, синяя бумажная материя, кожаные китайские туфли, шаровары, куртки, шапки, веера, резиновые калоши, маленькие зеркальца, вермишель, сахар, чай, лопаты, иголки, нитки, конфеты, и чего-чего только не было в этой универсальной таежной торговле!
Рядом с лавкой в длинной, врытой в землю фанзе, играли в банчек и кости.
Народу здесь было еще больше, чем в лавке.
Играющие полуголые и совершенно голые китайцы, лежали и сидели на корточках на канах и на полу, бросали кости и вели своеобразный счет очков. Все были серьезны, сосредоточены и молчаливы, только одни глаза выдавали азарт, кипучую страсть, радость и отчаяние. Изредка слышались возгласы банкометов и стук костяшек.
В одной партии между бронзовыми телами китайцев белела ситцевая рубаха русского покроя. В полутьме фанзы едва можно было различить лица игроков, но белокурая всклокоченная голова одного из них и рыжая козлиная бородка выдавали национальность. Это был несомненно русский. Китайцы называли его Иваном, другой клички у него не было. Беглый солдат одного из Восточно-Сибирских полков, после всяких приключений и скитания по свету, попал хищником на золотые прииски и обжился здесь. Преступная натура, с дикими необузданными наклонностями, нашла здесь наиболее подходящие условия жизни, опускаясь все ниже и ниже.
Хозяин этого почтенного учреждения суетился тут же. Это был китаец, худой, высокий, с исковерканным безобразным лицом, на котором был всего один глаз, с суровым зверским выражением. Другой глаз и соответствующее ухо отсутствовали; через лоб, шеку и губы проходила глубокая темносиняя борозда, след его темного прошлого, полного убийств и зверских преступлений. В молодости своей это был один из известных хунхузских вождей; теперь же под старость, больной и расслабленный, он принужден был добывать себе пропитание содержанием игорного дома. Угрюмый и молчаливый, он пользовался еще среди таежных бродяг и хунхузов большим влиянием.
Хитрость лисицы, кровожадность волка и многолетняя опытность старого Сун-ли-гоо славились далеко за пределами дремучих лесов Сандахэзы.
– Эй, Иван! – обратился по русски хозяин фанзы к одному из игроков, – тaм тебя зовет кто-то, выйди, посмотри!
Иван, в засаленной ситцевой pyбaxe, игравший в это время в кости, мельком взглянул на старого китайца и продолжал свое дело.
Костяшки подпрыгивали на грязной доске, ударялись друг о друга и закрывались большой рукой бронзового цвета.
Посидев еще немного у игорного стола, или вернее доски, русский вынул из кармана брюк кошелек, достал засаленную трехрублевку и положил ее на доску.
Выйдя из фанзы, он наткнулся на китайца, сравнительно хорошо и чисто одетого. При одном взгляде на него Иван преобразился.