Читать интересную книгу О, этот вьюноша летучий! - Василий Аксенов

Дамы смеются: каков моряк!

Ливрейные лакеи величественно проносят фантастических волжских осетров.

– Каким кораблем вы командуете, капитан? – спрашивает одна из светских дам.

– Миноносец «Арго» к вашим услугам, мадам, – Филип берет с подноса бокал шампанского. – Как видите, мы аргонавты.

– Что же будет здесь вашим золотым руном? – спрашивает другая дама.

– Неосторожный вопрос, мадам, – смеется Филип.

Тем временем Роже Клаксон, слегка приободрившись, взялся за свое дело – подражать кумиру. Таким же непринужденным жестом он взял шампанское и выпил залпом, слегка, правда, пролив на мундир.

Тут же ухватил лакея за фалду, схватил второй бокал и опрокинул его.

– Наше золотое руно – вы, мадам, – «светским» тоном сказал он дамам и обвел их всех большим пальцем. Петербуржанки расхохотались: так нелеп был маленький Клаксон.

И вдруг Филип Деланкур увидел свою мечту. По лестнице поднималась молодая красавица в скромном синем платье. Ни единого драгоценного камешка не было на ней. Если не считать таковыми пары чудесных глаз, которые спокойно, улыбчиво, но не очень-то весело озирали толпу. Разительнейшим образом отличалась эта скромница от шикарных светских львиц Санкт-Петербурга, но тем не менее это была она, та, что привиделась Филипу «в огне бубенцов», в грохоте копыт и звоне гитар.

Ее сопровождал статный пожилой господин в мундире свитского генерала. Почему-то эта пара привлекла всеобщее внимание. Они прошли через толпу к губернатору, который в это время беседовал с адмиралом Де Бертиа.

– Кто это? – спросил Филип.

– Его сиятельство граф Опоясов, – сказала одна из дам.

– С ним его дочь? – быстро спросил Филип.

Дамы пришли в возбуждение. Филип только крутил головой, чтобы уловить нить разговора.

– …Ха-ха, хорошенькая дочка… а где она проводит ночки?.. Орловцева Екатерина, такая скромная ундина… Она гетера, без сомненья… Медам, представьте, в воскресенье мы ехали от Деволяя… я видела ее в трамвае… свои скрывает похожденья… достойно это сожаленья… граф Опоясов так богат… богат, всесилен и рогат… Катюша – львица, куртизанка… в трамвае ездит спозаранку… должно быть, ночь на островах… ах, эта Катенька, ах-ах…

В это время губернатор представляет адмиралу вновь прибывших.

– Позвольте представить, ваше превосходительство. Генерал свиты Его Величества граф Опоясов.

Граф представляет адмиралу свою спутницу.

– Дочь моего покойного друга Екатерина Орловцева.

Седины, видимо, не помеха адмиралу: он тут же рассыпается в комплиментах – шарман, шарман, тре жолли…

Капитан Филип Деланкур, не сводивший глаз с Кати, принимает решение. Не вполне церемонно простившись с дамами, он направляется к высокопоставленным персонам. Останавливается неподалеку и выразительно смотрит на адмирала. Тот понимающе улыбается. Между ними может произойти диалог такого рода.

– Мой адмирал, я растерялся.

– Мой капитан, меняйте галсы.

– Я не представлен русским шишкам!

– Особенно одной малышке?

– Вы не рискнете офицером!

– Сошлю нахала на галеры!

Адмирал делает знак капитану – подойдите.

– Разрешите представить, господа – это мой лучший офицер, командир миноносца «Арго» Филип Деланкур.

Небрежно кивнув губернатору и графу Опоясову, Филип склонился к Катиной ручке. Де Бертиа незаметно вздыхает – его любимец неисправим.

– Лейтенант Роже Клаксон, – представляет он ухудшенную копию Деланкура.

Роже, пытаясь как всегда подражать Филипу, уже отдавил пару ног и прибился к величественной фигуре графа Опоясова.

Граф – вальяжный русский барин, но с маленькими холодным глазками дельца. Похоже на то, что он сразу разобрался в ситуации: цепко и неприязненно оглядел Филипа и широко дружелюбно улыбнулся Клаксону.

– Мадмуазель Орловцева, вы непременно должны посетить «Арго». Это необыкновенный корабль. – Филип самоуверенно обольщал Катю.

– Что же в нем необыкновенно, кроме названия? – улыбнулась молодая дама.

И вдруг Филип слегка смешался под ее взглядом. Фантастика – он покраснел!

– Чудесные торпеды, мины… – забормотал он.

Она засмеялась.

– Кажется, вальс? – взбодрился Филип. – Вы разрешите?

Вальс. Медный оркестр усачей. Катя и Филип скользят по паркету.

– Мадмуазель Орловцева… Катя… – повторяет капитан, как бы запоминая трудные звукосочетания.

В это время боцман Жанпьер Формидабль, привлекая всеобщее внимание, гуляет по луна-парку на Елагином острове. Он одержим мечтой – найти свой идеал, могучую русскую «ле баба», но, увы, все дамочки здесь в луна-парке вроде француженок – «спички с ножками».

И вдруг возле цирка-шапито Формидабль носом к носу сталкивается со своей мечтой. На огромной афише изображена титаническая женщина, разрывающая цепи. Надпись гласит: «Женщина-феномен госпожа Агриппина! Слабонервные не приглашаются!»

Формидабль, как вкопанный, останавливается у афиши, шепчет «черти с жабрами, это она» и бросается к кассе, рассекая толпу, словно дредноут.

Белая ночь. Разъезд карет от генерал-губернаторского дворца.

– Автомобиль его сиятельства графа Опоясова к подъезду! – зычно кричит офицер стражи.

Огромный открытый «паккард» подкатывает к сияющей лестнице. За рулем серьезный мужчина в коже – шофер Пушечный.

Граф Опоясов быстро и сердито уводит Катю, что-то ей на ходу выговаривая.

Филип, а вслед за ним Роже сбегают с лестницы, но видят лишь облако дыма из выхлопной трубы «паккарда».

Два светских хлыща, поблескивая моноклями, обменялись впечатленьями.

ПЕРВЫЙ: Катюша скушала француза…

ВТОРОЙ: Во имя нашего союза…

Филип идет через площадь, зачарованным взглядом смотрит на контуры соборов, памятников и шпилей, четко вырисовывающихся на фоне светлого перламутрового неба.

В странном городе на бочкуМой корабль встал.Странный бал под странной ночью,Странный карнавал.Вальс кружит, слепит пыльцойИз полярной сказки…Вижу лишь одно лицо,Остальное – маски.

Шагах в двадцати за Филипом тащится Роже, хлюпает носом, ревниво бормочет:

– …а ведь сам говорил – никаких женщин, никакой романтики!

Все ожидания Формидабля оправдались. Циркачка Агриппина оказалась вне всяких сравнений: гигантская красавица в серебристой короткой тунике с величественным надменным лицом, обнаженными мускулистыми руками рвала цепи и жонглировала чугунными шарами.

Формидабль гулко аплодировал, прижимал руки к сердцу, вздыхал на весь цирк и, кажется, был замечен, удостоен надменного взгляда.

Наконец шпрехшталмейстер поднял руки в белых перчатках.

– Дамы и господа! Внимание! Апофеоз!

Агриппина вышла, держа над головой огромный помост, на котором кривлялись и делали комплименты публике шестеро молодчиков в лиловых трико и цилиндрах.

– Шестерых мужчин одним махом! О моя любовь! О ле баба! – прошептал Жанпьер. У него закружилась голова.

Автомобиль графа Опоясова остановился на пустынном проспекте. Все дома здесь были погружены в сон, лишь один почему-то ярко сверкал всеми этажами.

– Благодарю, ваше сиятельство. Это был действительно чудесный вечер.

Катя соскочила с подножки, но граф задержал ее за руку.

– Катя, прошу тебя, не ходи туда!

– Простите, ваше сиятельство, но я должна там быть.

– Катя, почему ты не принимаешь моего предложения?

– Потому что я не люблю вас, Петр Степанович.

– Ах, Катя, какой вздор! XX век идет, а ты о любви. Я мечтаю о тебе, а ты нуждаешься в защите, в деньгах, в титуле…

– Я должна идти.

– Екатерина Орловцева зарабатывает деньги таким унизительным образом. Что сказал бы твой отец?

Катя сердито вырвала руку.

– Об этом уж позвольте мне судить!

Она побежала к ярко освещенному дому и скрылась в подъезде.

Граф сердито смотрел ей вслед, потом буркнул шоферу:

– Пошел, дурак! Чего стоишь?

Шофер повернулся скрипучей кожей.

– Я вам не дурак, а механик.

«Паккард» покатил по проспекту. Шофер обиженно задирал подбородок.

– О XX веке говорите, а сами без понятия.

– Молчи, дурак! – раздраженно крикнул граф.

– Дурак у нас кое-кто другой, – сказал шофер.

– Кто же? – крикнул граф.

– Ваше сиятельство.

– Да как ты смеешь, дурак?

– От дурака слышу.

– Ах ты дурак!

– Сами вы дурак!

– Дурак!

– Дурак!

Так они катили по пустынному Санкт-Петербургу, перебрасываясь «дураком», пока наконец граф не сдался.

– Ну довольно вам, господин Пушечный. Беру свои слова обратно.

– То-то, ваше сиятельство, – удовлетворенно подбоченился шофер. – Механика требует уважения. XX век!

Продолжается белая ночь, и в ней призрачно висят горбатые мостики Мойки с застывшими фигурами бродяг, поэтов, легкомысленных девиц. Ночь, улица, канал, аптека…

По узкой набережной медленно шли два французских офицера.