как их девушки строго одеты, всё тело до самой шеи платьем закрыто, стало быть, так здесь принято и с этим надо считаться.
— Строго-то строго, — тут же смирилась Елена, — да их наряды, пожалуй, подороже твоих, самим папой оплаченных, стоят. Вон, посмотри, у дочери воеводы всё жемчугом да золотом расшито. А в ушах алмазы сверкают, — мне такие и не снились!
— Погоди, не спеши, надеюсь, и нас Бог не обидит. Теперь не это главное. Я чувствую, мы не должны этим людям своим иноземным происхождением глаза мозолить. Ты заметила, как зло они на кардинала нашего поглядывали? Вот это не к добру. Я же хочу, чтобы меня в этой стране своей признали, полюбили.
Царевна помолчала, а про себя подумала: и не только платьем придётся поступиться. Из бесед с великокняжеским сватом она поняла, что наврал Вольпе папе Сиксту IV и кардиналу Виссариону: русский государь не только не собирается переходить в католичество, но и уверен, что его невеста не является католичкой и должна будет подтвердить верность православию — вере своих предков. И ещё она поняла: вопрос отстаивания своей независимости от папы римского для русичей весьма важен, и тут они не уступят ни в чём. Внутренне она уже была готова отречься от католичества и от самого папы.
— Да, подруга, — подвела итог своим размышлениям Софья, — бывают в жизни ситуации, когда приходится выбирать из двух дорог одну, помня, что назад пути нет.
Елена с удивлением посмотрела на царевну, не понимая смысла сказанного. Но та не стала разъяснять.
Они помолчали, думая каждая о своём, глядя на горящие в каюте яркие светильники. Прошло ещё несколько минут, и на пороге появилась порозовевшая от быстрого бега и волнения Марфа, в руках её виднелся большой ключ.
— Так будем открывать сундук, царевна? — спросила она тонким взволнованным голосом.
— Сундук, сундук, — повторила несколько раз Софья новое для неё незнакомое слово, которое она наконец-то запомнила.
Вот уже второй год, со времени первого приезда великокняжеского посла Джьана Баттиста делла Вольпе, который заверил царевну в серьёзности намерений государя Московского жениться на ней, она начала настойчиво изучать русский язык. Первые уроки ей дал сам посол, присутствовавший при написании её портрета для жениха. Потом она начала усердно учиться русскому языку у братьев Дмитрия и Юрия Траханиотов, бояр, служивших ещё её отцу. У них была русская наполовину мать, которая с детства обучила их родной речи. Особенно охотно занимался с Софьей младший из братьев, Юрий, бывший послом и её сватом в Московии. Он написал для неё азбуку, составил словарь, учил целым фразам, помогал освоить основы чужой речи. Но особенно усердно начала она заниматься, после того как за ней приехало посольство от великого князя, и вопрос о её замужестве был решён окончательно. Она просто загорелась желанием выучить русский ещё до встречи со своим супругом настолько хорошо, чтобы понимать его, чтобы вести с ним беседу. В этом она тоже видела один из путей к покорению сердца будущего мужа. Она хотела понравиться ему, стать не только государыней, но и любимой женщиной, она желала слышать и сама говорить слова любви: она много лет мечтала об этом и не хотела упустить свой шанс. Оттого сил не жалела. Охотно общалась она и пыталась разговаривать непосредственно с русичами. Понравилось ей заниматься языком с юным Фёдором Курицыным. Времени у них в пути для этого было предостаточно.
Фёдор относился к делу обучения царевны ответственно и очень серьёзно. Он раздобыл у членов посольства несколько книг на русском языке, среди которых оказались Псалтырь и ещё несколько библейских книг. У самого же Фёдора при себе была книга с рассказами об истории Древней Руси: «Повесть временных лет».
— Я чувствовал, что она мне пригодится! — несколько раз говорил он царевне, весьма довольный собой, и та одобрительно кивала ему, с интересом знакомясь с этой книгой.
Фёдор также рассказывал ей по пути о традициях своего народа, о литературе, монастырях, об особенностях религии. Он свободно говорил по-латыни, к которой она более всего привыкла за годы жизни в Ватикане. Фрязин меж тем серчал, что государева жена-невеста предпочитает общаться с мальчишкой, а не с ним, умным и солидным человеком.
Как бы там ни было, ко времени приезда в Псков Софья могла уже почти свободно высказать на языке своего супруга любую, даже весьма сложную мысль и с окружающими старалась говорить по-русски. Безусловно, то и дело встречались ей новые слова, и она расспрашивала об их значении, что-то записывала, что-то повторяла, стараясь запомнить сразу. Слово «сундук» звучало смешно и осязаемо и было вполне похоже на то, что оно обозначало: большое, деревянное, вместительное.
Марфа с Еленой медленно открыли массивную, округлую сверху крышку. И все сразу ахнули. То, что они увидели, не нуждалось в переводе и объяснении. Даже сдержанность Софьи на мгновение улетучилась. Всё верхнее пространство сундука занимала шуба из прекрасного, не виданного ею прежде меха тёмного блестящего соболя. Она медленно подняла её, и мех потёк плавной волной через край сундука в руки царевны. Сверху шуба была отделана багряной тканью-поволокою. Она оказалась столь лёгкой, красивой и соблазнительной, что царевна не вытерпела и накинула её на плечи. Нежный мех ласково прильнул к шее, к рукам. Но тут же внимание Софьи привлекло сияние других вещей, и она немедленно извлекла шитую золотым узором со сверкающими каменьями шапочку с меховой опушкой из такого же соболя, как и шуба. С помощью Марфы достала искусно расшитое по шее, рукавам и подолу достаточно тяжёлое платье из золочёной ткани с золотыми застёжками на груди. Затем ещё одно, полегче, тоже красиво изукрашенное узорочьем, но из более тонкой ткани, без пуговиц. Сбоку, завёрнутые в тряпицу, лежали красные сафьяновые сапожки на небольших каблучках, также расшитые золотом. Отдельно, в шкатулке, находились драгоценности — сверкающее ожерелье, запястье, серьги и золочёный пояс на тесьме.
— Это наряды, которые надобно перед въездом в Псков надеть, но это не все подарки, присланные великим князем, — пояснила Марфа. — Ещё один сундук тебя в Пскове дожидается.
— Очень приятно, — говорила одновременно радостно и смущённо Софья.
Ей уже не было жаль своих платьев, старательно выбранных и сшитых наспех у лучших портных и торговцев Рима. Красота и роскошь русского наряда покорили её. И в то же время чем-то они напоминали одежду, которую носили когда-то в Византии, были достаточно удобны и просторны.
Не откладывая, Софья