пытаясь хоть что-то понять. По шороху шагов различала, что провожатый не один.
Вскоре меня облепил влажный удушливый запах. Плотный, едкий. Заползал в нос сквозь накидку, оседал в горле так, что хотелось откашляться. Никогда не ощущала такой странной вони, даже не могла с чем-то сравнить. Идти стало труднее. Казалось, мы обходили валуны, спускались в низины и карабкались на пригорки. Вслепую пробираться становилось просто невозможно. Я запиналась, падала. Провожатый то и дело дергал меня за руку, и в итоге просто закинул себе на плечо.
Меня перегнуло пополам, кровь приливала к голове. Я цеплялась за край его темадитовой куртки, боясь упасть и удариться головой. Он держал меня за ноги обеими руками. Одна обхватывала под коленом, а другая забиралась выше и выше под платье. По бедру, мяла зад. Этих движений явно не требовалось, чтобы удержать меня. Я дернулась, но незнакомец лишь сильнее сжал пальцы.
Я потянулась руками к повязке намереваясь содрать ее, увидеть хоть что-то, но тут же почувствовала, как чужая рука перехватила запястье. Мне нажали в центр ладони до такой болезненной ломоты, что я застонала.
— Сказали не рыпаться — вот и будь паинькой. Тут тебе не дворец.
Другой голос. Этот казался мелодичнее и моложе. Впрочем, какая разница.
Меня затрясло, словно мой носильщик перескакивал с валуна на валун. Я снова изо всех сил вцепилась в край его куртки. Вскоре раздался угрожающий гул и скрип железа, и по отражению звуков и почти стеклянной плотности воздуху я поняла, что он вошел в помещение. Раздалось шипение двери. Меня поставили на ноги, но тут же обхватили запястья и завели за спину.
Страх был таким сильным, что я его почти не осознавала. Я просто вязла в нем. Страх замедлял движения, сковывал мысли. Страх отуплял. Казалось, я должна была истошно визжать, вырываться, но стояла истуканом. Будто сквозь марево болезни почувствовала касание к шее ледяного острия. Нож сложно с чем-то спутать. Животный инстинкт вмиг различает опасность.
Старик не намеревался сохранять мне жизнь… Даже на время.
Острие проскребло плашмя с отвратительным ползущим звуком, и дыхание застряло в горле. Смешок раздался прямо за спиной:
— Шея, как у куренка! — тот, второй.
— Зато какие нежные ляжки… И задница хороша.
— Уверен, что и остальное не подкачало.
— Сейчас проверим!
62
Я в какой-то детской запальчивости отчаянно надеялась, что все не так поняла. Да куда там! Неправильно понять было просто невозможно. Я слышала дыхание в затылок, по-прежнему чувствовала на шее холодный металл. Одно неосторожное движение может попросту оборвать мою жизнь. А жить хотелось. Настолько, что шумело в ушах. И эта вынужденная слепота, которая лишь все усугубляла, делала мое положение еще невыносимее. Жизненно важно было оглядеться, чтобы хотя бы оценить обстановку.
По ощущениям незнакомцев было двое. И это не добавляло оптимизма. Я прекрасно понимала, что редкая женщина физически справится с мужчиной. Про двоих и думать нечего. Кажется, единственное, что я могла — говорить. Вселить смятение, напугать, что-то наобещать. Но как подобрать слова? Так, чтобы не разозлить, не вынудить заткнуть мне рот. И что можно наобещать, если им уже наверняка обещано? Не думаю, что старик поскупился. Но если им позволено трогать меня — значит, меня уже списали со счетов. Что бы Максим Тенал не думал обо мне — я законная жена его сына. Он никогда не вернет меня, после того, как эти… Значит, это конец.
Сейчас я жалела, что не надела самые дорогие украшения — теперь мне даже нечем подкупить их. А с другой стороны, если им приказано убить меня, они прекрасно сняли бы драгоценности… уже… после всего…
Нож убрали, и я почувствовала, как вспарывают повязку, закрывающую глаза. Кусок светонепроницаемого полотна со свистящим звуком соскользнул по вуали. Но зрение вернулось не сразу. Сначала перед глазами плыли черные пятна, которые будто подсвечивались багрянцем. Я моргала изо всех сил. Повязка была затянута так плотно, что теперь болели даже глазные яблоки.
Наконец, я различила сумрачное помещение. Тесное, серое. Казалось, кто-то просто задавил краски, как можно сделать в книжной проекции. Перекошенная кровать в утопленной в стене нише, рядом — узкое окно от пола до самого потолка. Сначала я подумала, что стекла закрашены краской, но, приглядевшись, поняла, что это толстый слой налипшей пыли. Над головой — такой же запыленный продолговатый плафон тусклой желтой лампы. На стенах — побуревшие обои с крупным рисунком. Наверное когда-то здесь было даже красиво. Когда-то… много-много лет назад.
Я чувствовала, как накидка медленно сползает с головы — ее тянули сзади.
— Ставлю на то, что под тряпкой красотка. По крайней мере, на ощупь была ею!
Оба расхохотались, а меня словно простреливало картечью. Каждый звук будто оставлял в теле глубокую рану. Я сжала кулаки, выпрямилась, подняла голову. Ткань упала к ногам, я острее почуяла влажную вонь этого странного места.
За спиной присвистнули, хмыкнули. Я услышала, что они медленно обходят с двух сторон. Дыхание застряло в горле, но я не собиралась опускать голову. Если я намеревалась что-то выторговать — не стоит показывать страх. Насколько получится, конечно.
Как я и предполагала — первый был вальдорцем. Высокий, с меня, широкоплечий. С грубым квадратным лицом. Второй — имперец-многосмеска. Шустрый, вертлявый. Лет двадцати пяти. Он бы мог показаться симпатичным, если бы не желчная гримаса.
Мелкий присвистнул:
— Твою мать, принцесса что ли? Уж больно… — он не договорил, лишь многозначительно закатил глаза и глянул на вальдорца.
Второй помрачнел, насупился:
— Да ну ладно…
Я ясно видела их замешательство. А это могло говорить о том, что они понятия не имели, кто я такая. И это было вполне логично. На месте старика я бы тоже не вдавалась в подробности. Тем более, он считал оглашение нашего брака позором. А в таком случае, почему бы мне не побыть принцессой?
Замешательство этих двоих придало смелости. Я выпрямилась еще сильнее, старалась отразить на лице все возможное презрение:
— Ваш наниматель сделал большую ошибку. И подставил вас, втягивая в это дело. Но вы еще можете отказаться. Выведите меня отсюда, и я не стану свидетельствовать о вас.
Они переглянулись, но молчали. Просто смотрели на меня. Наконец, мелкий поднял голову:
— Покажи герб.
Вот и конец крошечному спектаклю… Я не могла предъявить им герб императорского дома. Что уж там, я вообще ничего не могла им предъявить. Я так и