чеченскими террористами в 1995 году. Тогда вся страна многократно видела на телеэкранах Черномырдина, говорившего по телефону с чеченцами, а не Ельцина. По мнению «семьи», подобное уже вообще «выходило за все рамки».
Мне хотелось как-то по-человечески поддержать Черномырдина после его мартовской отставки. Случай представился через несколько дней. Черномырдину устроили грандиозное празднование шестидесятилетнего юбилея — старались задобрить «низвергнутого».
Прием состоялся в государственном особняке с приглашением российской элиты, с чудесным концертом, ломящимися от кулинарного изобилия столами и, конечно, с букетом в шестьдесят алых роз, который преподнес юбиляру сам президент. Черномырдин был явно «не в своей тарелке». Недалеко от него за столом сидел новый премьер Кириенко, который через некоторое время вместе с Ельциным покинул застолье. Шестидесятилетнему Виктору Степановичу, как мне показалось, не очень импонировали речи о необходимости «дать дорогу молодежи». Тогда я подошел к его столу и произнес тост (не имея в виду Кириенко, которого уважаю как человека весьма способного и, что не менее важно, порядочного):
— Пожилой и молодой поспорили, кто умелее. Пожилой предложил влезть на дерево и вытащить из гнезда яйцо так, чтобы высиживающая яйца птичка не сдвинулась с места. Молодой попробовал — птичка улетела. Пожилой сказал: смотри, как это делается. Снял шубу, соболью шапку, залез и действительно вынул яйцо из-под нешелохнувшейся птички. Спустился вниз, а там уже нет ни шубы, ни собольей шапки. Так выпьем за молодое поколение!
Все, в том числе и молодые, громко смеялись.
А 12 сентября 1999 года мне было не до смеха. Выйдя из кабинета президента, в коридоре натолкнулся на поджидавших меня людей: главу администрации Юмашева, руководителя протокола президента Шевченко и дочь Бориса Николаевича Дьяченко. Я развел руками — сказал, что не мог согласиться. Тогда Володя Шевченко, с которым меня связывают годы приятельских отношений, буквально взорвался — я никогда не видел его в таком возбужденном состоянии.
— Да как вы можете думать только о себе, разве вам не понятно, перед чем мы стоим?! 17 августа обрушило экономику. Правительства нет. Дума будет распущена. Президент физически может не выдержать в любой момент. Есть ли у вас чувство ответственности?!
Я отреагировал вопросом:
— Но почему я?
— Да потому, что Думу и всех остальных сегодня устроит именно ваша кандидатура, и потому, что вы сможете.
После моего спонтанного согласия меня начали обнимать. Кто-то побежал сообщить президенту.
Нас, несомненно, связывали с Ельциным добрые отношения. К моменту сделанного мне предложения за всю многолетнюю практику работы с ним я ни разу не испытал на себе подозрительности, раздражения или даже начальственного тона с его стороны, а ведь он далеко не славился ровным отношением к своим подчиненным. Правда, я не входил в узкий круг окружавших его людей, кстати, постоянно менявшихся, и не стремился к этому. Определенную дистанцию выдерживал и он, никогда не приглашая к себе домой или на товарищеские застолья. Однако были все основания считать, что Ельцин ценил меня как работника, коллегу, выдвигал на самые ответственные посты. Очевидно, не многие получили в новой России, как я, два высших ордена — «За службу Отечеству» III степени, а затем II степени. И в тот момент мне даже не приходила в голову мысль, что я тоже могу рассматриваться лишь как временная фигура, призванная остановить выплескивавшуюся наружу стихию. Представляется, что и Ельцин в тот момент не уготавливал для меня такую участь. Даже после всего пережитого мною трудно поверить, что при упорном выдвижении моей кандидатуры на пост премьера движущей силой с его стороны было коварство.
Не буду подробно описывать, как отнеслись к моему согласию родные и друзья. Супруге пришлось сказать: «Что сделано, то сделано — прекрати лить слезы». Друзья разделились на две части — одни считали, что я поступил правильно, другие — нет. Но негативная реакция тут же уступила место иному настроению, сориентированному на безусловную поддержку со стороны жены, детей и взрослых внуков, всех друзей без исключения.
Президент в тот же день, 12 сентября, направил представление в Государственную думу.
При рассмотрении моей кандидатуры я не выступил с широковещательными обещаниями. Более того, сказал, что «не волшебник» и что возглавляемое мною правительство не сможет в короткие сроки принести благополучие и процветание стране, находящейся в тяжелейшем кризисе. А в заключение с языка сорвалось: не знаю, что для меня лично лучше — проголосуете вы за меня как за главу правительства или нет.
При голосовании получил 317 «за» — больше конституционного большинства. Это был своеобразный рекорд. «Против» консолидированно голосовала только фракция ЛДПР Жириновского, который через несколько дней пришел ко мне в Белый дом (так принято называть Дом Правительства), чтобы сказать: «Не обращайте внимания, это политика, а сам я к вам отношусь превосходно и буду вас поддерживать».
Столь сильно выраженная поддержка Государственной думы способствовала нормальному процессу создания правительства. Положение облегчалось и тем, что я решал эту задачу в условиях отказа президента и действующего через Ельцина его окружения от навязывания — такая практика имела место до меня и после меня — главе правительства тех или иных лиц на посты его заместителей, министров и других высших государственных чиновников. За непривычным дистанцированием Кремля от формирования кабинета стояли и растерянность, и опасения того, что я могу «взбрыкнуть» — тогда этого хотели избежать, — и нежелание брать на себя ответственность за трагически тяжелую экономическую ситуацию в стране, да еще и неспособность выплачивать многомиллиардную задолженность, накопленную в предшествующий период и усугубленную отказом Международного валютного фонда (МВФ) и Мирового банка реконструкции и развития (МБРР) выполнять ранее взятые на себя обязательства по кредитам. Пусть расхлебывают все это новый глава кабинета и им самим подобранные министры.
Мне было ясно, что правительство не может работать без тесной связи с Думой. Но как сделать эту связь органичной? В некоторых странах вопрос решается просто — создается правительство большинства. В других, как в США, кабинет формирует под своим руководством избранный президент. В ряде стран парламентское большинство создает коалиционное правительство. В России не было ни конституционных, ни политических условий для одного из таких решений. При формировании правительства я стремился исходить прежде всего из профессионализма в качестве основного критерия. Вместе с тем нельзя было не учитывать и принадлежность того или иного профессионала к партиям или движениям, представленным в Государственной думе.
Однако необходимо было сделать все, чтобы правительство не стало «заложником» партий, представленных в парламенте.
С Маслюковым вопрос был предрешен — предложил ему быть первым заместителем председателя, ведающим в целом экономическими вопросами. И не только потому, что он входил во фракцию КПРФ, самую большую в Госдуме. Я видел в нем хорошего специалиста, детально разбирающегося