— Я вижу, что любая дорога, Человек, ведет тебя к смерти. Потеряв равновесие, ты не способен ни на что, кроме как спасать свою шкуру. Спасать любой ценой, когда она уже ничего не стоит. Спасать, не спросив себя, почему оказался над пропастью без опоры? Все ли ты сделал в жизни, что предназначено было?
— Когда Человек идет над пропастью, Ангел мой, он действительно смотрит вниз. Но не потому что ищет пологий спуск. Он просто не хочет видеть бессовестных глаз Создателя. Давай меняться: я тебе судьбу, а ты мне свои ненужные крылья, которые хранятся в шкафу с нафталином?
— Тебе так сильно не хватает свободы, Человек, что в твоем романе начинают появляться люди без судеб. Но пропасть на их пути возникает раньше, чем вырастают крылья, потому что крылатое существо нельзя водить по сюжету.
— Боишься, мой Ангел, что крылатый Человек займет твое место?
— Сначала он загубит тебе роман. Персонаж, который, потеряв равновесие, смотрит на небо и видит бессовестные глаза Создателя. Тебе придется толкнуть его вниз. Сначала одного, потом другого. Каждый, кто посмеет поднять глаза, полетит вверх тормашками в мусорную корзину, останутся слепые и немощные. Они дождутся милости Творца, и душа твоя успокоится, потому что обретет утраченный смысл.
— Уж не ходатайствуешь ли ты за Боровского, Ангел?
— Персонаж, который однажды ослушался твоей воли, может погубить идею романа. Но где она, эта идея? Ты садишься писать о времени, но они доказывают тебе, что это пустая затея. Ты выбираешь героев, но они не хотят тебе подчиняться. На их место приходят кроткие, но они тебе не нужны. Каждый персонаж решает свои проблемы, и однажды ты понимаешь, что они управляют тобой. С кем сводишь счеты ты, Автор? Кому мстишь за собственное бессилие?
— Тебе жаль профессора, Валех… Ты развел демагогию только из-за него. А с чего ты решил, что я собираюсь его убить?
— А разве не собираешься?
— Бедный мой Ангел. Много раз тебе говорю одно и то же, но ты веришь Человеку меньше, чем атеист святому писанию: они давно не делятся со мной планами, потому что воюют против меня. В моем лице они обозначили монстра, а я стараюсь его олицетворять, как умею, потому что ничего другого уже не могу для них сделать. Но если сейчас я стану подхватывать налету дураков, сорвавшихся в пропасть, то лишу их смысла существования. Если ты не понимаешь Человека, мой Ангел, где же тебе понять его иллюзорный мир. Читай дальше, Валех, и ни о чем не печалься.
В коридоре перед отделением реанимации больницы Академгородка сидела бледная, как смерть, Розалия Львовна и заплаканный Лео, который во всем обвинил себя. Алиса Натановна из аэропорта примчалась в больницу. Она украдкой курила на лестнице под вывеской «не курить» и стряхивала пепел в ведро, доверху набитое окурками. Юля принесла Розалии чашку с жидкостью, которую намешала дежурная медсестра. Время шло. Тикали на стене часы. За окном стояла непролазная ночь, похожая на кому, из которой вчерашний день не может выйти после инсульта. Розалия пила раствор. Лео с распухшими глазами сидел рядом с матерью. Последние несколько часов он не общался ни с кем, только повторял фразу на иврите, понятную лишь старшей сестре: «Я во всем виноват, я во всем виноват…»
— Лео, заткнись! — приказала сестра и села рядом. — Мам, давай я домой его отвезу…
— Пусть приедет Эрнест. Почему он не едет? — беспокоилась женщина.
— Потому, что играет. Проиграет — приедет.
— Как играет? В такое позднее время? Зачем играет, если папе так плохо? Алиса, детка… Поди туда, узнай, что с папой.
— Женя пошел.
— Теперь ты поди.
Алиса приоткрыла дверь в отделение, но Женя уже шел ей навстречу.
— Надо набраться терпения, — сказал он Розалии Львовне, подождал, пока женщина расплачется, полезет в сумочку за свежим платочком и перестанет с надеждой смотреть в глаза. — Держитесь, держитесь… Они делают все, что нужно.
Женя вышел на лестницу и наткнулся на Оскара.
— Зачем явился?! — возмутился доктор, расстегивая халат и шаря по карманам. — Тебе велено было лежать.
— Как Учитель?
— Дрянь-дело, — признался он по секрету. — Телефон не могу найти.
— На, — Оскар достал из кармана мобильник.
— Дело пошло по самому хреновому сценарию. Надеяться особенно не на что. Даже если выкарабкается, будет «овощ». — Женя взял у товарища телефон, но шарить по карманам не перестал. — Есть один вариант… Черт! Я этот телефон помнил, как отче наш, пока не очухалась Серафима. Я даже не уверен, что записал его… — Женя взял себя в руки. — Первые восемь цифр — полная дата моего рождения: день, месяц, год. Когда увидел, решил, что Мирка надо мной издевается. Но последние две… — он еще раз ощупал карманы. — Неужели оставил дома старый блокнот?
— Последние две цифры — всего-то сотня возможных вариантов.
— Сто вариантов? Ну да, точно… — согласился доктор. — Можно подобрать. Я только помню, что не ноли и не единицы.
— Значит меньше, — Оскар взял телефон. — Диктуй свою дату рождения!
Алиса высунулась на лестницу, чтобы посмотреть в глаза Жене.
— Пока ничего, — сказал доктор. — Надо ждать.
— И ты здесь? — заметила она Оскара. — И тебя к отцу не пускают? Оскар, что делать?
— Не знаю.
— Женя…
— И Женя не знает. Он такой же импотент в медицине, как я в физике. Что сказать, если дозвонюсь? — спросил Оскар. — Кого позвать к телефону? Алиска, брысь отсюда!
Девушка хлопнула дверью, и гул прокатился по сонным этажам больницы.
— Передай привет от Мирославы, скажи, что нужна его помощь и назови адрес. Если он согласится помочь, явится быстро.
— Частный портал?
— Не наше дело, Оскар! Моли Бога, чтоб мы ему дозвонились, и не спорь со мной сейчас. А с ним… тем более, не спорь.
— Телефон какой дурацкий… — ворчал Оскар. — Нет таких кодов. Даже гудка не дает. Можешь мне по-человечески объяснить, что с Учителем?
— Кома. Кровоизлияние в мозг. Сейчас такая ситуация, что надо молиться, а не консилиум устраивать.
Женя сел на ступеньки и прислонил горячую голову к холодной больничной стене. За окнами стояла ночь. На лестнице — тишина, в которой слышались только щелчки телефонных клавиш, за каждым из которых — молчание.
— Если я перся сюда среди ночи, значит не просто так, — сказал Оскар. — Если спрашиваю, значит не для того, чтоб поддержать беседу.
— Не понял? — доктор оторвал голову от стены. — Ты запустил Греаль?
Первый гудок громом рассек тишину. Женя вскочил со ступенек, выхватил аппарат из рук Оскара и зачем-то взбежал на верхний этаж.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});