Анатоль Ера стал «зитц-директором» в большой фирме, основанной земляками Мошковича. Ничего не делая, он получал около пяти тысяч марок, располагал служебным «мерседесом» и играл роль серьезного человека на ответственном посту, как того требовали интересы фирмы. Прикрываясь обычными торговыми операциями, фирма поддерживала какие-то связи с международными аферистами, специализирующимися на контрабанде золота, ценных бумаг и наркотиков. Я познакомился с Ерой случайно, через Гевеля. Он производил впечатление веселого человека, охотно заглядывающего в рюмку и увлекающегося женщинами, высоко оценивающими свои достоинства в марках и долларах.
— Что мне теперь делать? — говорил он довольно откровенно. — Из Польши я смылся. Обратиться в полицию и заявить, что я «выбираю свободу», было простым делом. Но одной свободой человек долго не проживет. Вот я и принял эту директорскую должность, и теперь другого пути для меня нет. Вернуться в Польшу? Это нетрудно. Я бы отсидел свои два года, а что потом? Машину мне там никто не даст, и за то, что я пойду в тюрьму, никто мне не заплатит. Теперь я живу вовсю, хотя и знаю, чем это кончится. Здесь тюрьма, и там тюрьма, но, но крайней мере, у меня здесь пока сладкая жизнь.
Ера был очень похож на человека, заключившего договор с дьяволом. Те, кто доверил ему пост директора, заранее знали, что в один прекрасный день их преступления будут раскрыты и Ера предстанет за них перед судом. Он сам соглашался на такие условия, но, наверное, под влиянием «сладкой жизни» решил перехитрить дьявола. Не дожидаясь, пока его хозяева попадутся с поличным, он сам совершил преступление. Вечерние бульварные газеты поместили фотографии Еры под большими заголовками: «Присвоил полтора миллиона марок и сбежал», «Директор фирмы — мошенник».
Один мюнхенский юрист объяснил мне, что в таких учреждениях, как фирма, в которой Ера был «зитц-директором», неизвестно, что́ является обычным преступлением, а что́ — заранее спланированной операцией. Поэтому трудно сказать, действительно ли Ера украл целых полтора миллиона или же только сто пятьдесят тысяч марок. Можно было намеренно завысить сумму пропажи и даже доказать ее с помощью подложных бухгалтерских записей, чтобы получить высокую страховую премию. Нельзя исключать и того, что Ера вообще ничего не украл, а получил несколько тысяч марок за свое исчезновение. Ему приписывают кражу денег, которые два совладельца заранее решили получить от третьего. Вариантов, как мне объяснил упомянутый уже юрист, может быть много, и не такие еще истории происходят в Федеративной Республике Германии, стране, где мошенники часто становились сказочно богатыми людьми.
Я так никогда и не прочитал ни в одной западногерманской газете, чем закончилось дело Еры. Только ли пассивностью западногерманской полиции следует объяснить это обстоятельство?
ВСЕ ЛИ Я ОПИСАЛ?
Когда я садился писать свои воспоминания, единственное, что у меня было уже готово, это окончание. Я предполагал, что последние предложения будут звучать примерно так:
«Сегодня я получил из Центра сообщение, которое ждал несколько лет. Через три дня я должен быть в Варшаве. Я возвращаюсь дорогой Z. Эти три дня не будут легкими. Я должен урегулировать все дела, требующие завершения, причем сделать это я должен незаметно, не обращая на себя внимания. Не знаю еще, как это сделаю, но мыслями я уже в Польше. Земляки, Варшава, Центр… Скорее бы это наступило, скорее бы мне войти в кабинет начальника и доложить: «Поручник Чехович задание выполнил!» Действительно ли у меня есть полное право сказать, что я выполнил задание?
Такое окончание представлялось мне наиболее подходящим, когда я намеревался писать свои воспоминания в форме дневника. Конечно, я не собирался описывать свои переживания день за днем, но хотел сохранить хронологию событий, рассказать, как постепенно возрастали мой опыт и трудности в выполнении данного мне задания.
Но в ходе работы над воспоминаниями (точнее говоря, после нескольких первых десятков страниц) я убедился в том, что мое первоначальное намерение нереально. Такой дневник был бы слишком обширным, представляющим интерес, быть может, для моей будущей научной работы, но не для читателя, который пожелает обратиться к моим воспоминаниям. Поэтому я решил изменить форму своей книги и сконцентрировать внимание на отдельных проблемах, хотя обилие событий часто вынуждало меня отходить от принятой линии изложения.
Когда наконец я поставил точку после восьмого раздела, то обнаружил, что не обо всем смогу рассказать на этих страницах. Многие вопросы я не затронул, о многих других упомянул лишь мимоходом.
Вопросы, которые я не затронул, могут быть разделены на две группы. К первой из них я отнес бы разные события, известные мне, которые я не мог включить в ход своих воспоминаний, ибо и так мне пришлось сделать много различных отступлений и я опасался, что главная тема отойдет на второй план. Ко второй группе относится все то, о чем я не сказал сознательно по понятным причинам. Мне кажется, что даже машинист локомотива, почтальон или директор магазина не могли бы опубликовать своих воспоминаний, не сохранив за собой право кое о чем умолчать. Тем более это относится ко мне, сотруднику секретной службы, никогда не склонной много рассказывать о закулисной стороне своей деятельности.
Я постараюсь дать примеры не затронутых мною тем, относящихся к первой и второй группе.
Я не нашел места для воспоминаний о том, что охотно посещал Октоберфест — Октябрьский праздник, продолжающееся четырнадцать дней торжество, заканчивающееся в первую неделю октября и проводимое в Мюнхене с 1812 года.
Немцы утверждают, что когда-то октябрь назывался у них Weinmonat — месяц вина. В Баварии винных погребков не много, зато пива всевозможных сортов хватает. Поэтому Октоберфест похож на праздник любителей пива, воспользовавшихся случаем для того, чтобы собраться вместе и выпить.
Все происходит на Терезиенвизе. В определенный день здесь собирается весь Мюнхен. «Свободная Европа» также посылает на это гулянье своих сотрудников разных национальностей, выдавая каждому из них по жетону, за который можно обычно получить половину жареного цыпленка и кружку пива.
В свете прожекторов и цветных лампочек над толпой крутятся чертовы колеса и карусели. В многочисленных лотках продается макрель, огромные леденцы, гигантские кренделя, жаренные на вертелах и сковородах колбаски, а также разных размеров резиновые молотки.
Толпа движется вдоль палаток, больших, как авиационные ангары, и украшенных сверху елками и венками из пихтовых веток, переплетенных разноцветными лентами. Внутри каждой такой гигантской палатки на сцене сидят оркестранты, одетые в праздничные национальные костюмы и играют баварские мелодии. За длинными столами из свежевыструганных досок над кружками пива, горячей колбасой и цыплятами сидят веселящиеся баварцы. То и дело они начинают хоровое пение, напоминающее грохот обрушивающихся скал.
Когда им надоест сидеть в одной палатке, они отправляются в другую. Во время таких переходов устраиваются «Spass» — шутки. Тихонько подбираются к кому-нибудь, кто спокойно пьет пиво, стоя у киоска, и изо всей силы лупят его резиновым молотком по лбу. Когда получивший удар по черепу поперхнется или обольет пивом костюм, толпа взрывается смехом. Шуткой считается здесь даже щипание или похлопывание женщин по пышным ягодицам, на что те реагируют писком или смехом, довольные такой «изысканной» формой ухаживания.
Мюнхенцы из так называемого высшего общества к Октоберфесту относятся без энтузиазма. Они почти никогда не предлагают своим знакомым иностранцам совместно отправиться на Терезиенвизе. Я же охотно ходил на это народное гулянье каждый год, наблюдал за развлечениями баварцев и разговаривал с ними. После всего увиденного и услышанного там мне, кажется, становились значительно более понятными политика ХДС и выступления Ф. Й. Штрауса.
К числу не затронутых мною тем относится также история с культуристами.
Еще в студенческом общежитии на улице Кицкого в Варшаве я подружился с ребятами, занимавшимися тяжелой атлетикой. По их примеру я и сам взялся за штангу и гантели. В Мюнхене я вел малоподвижный образ жизни и, опасаясь последствий, купил гантели. Но лучше все же было заниматься в тренировочном зале, имеющем соответствующее оборудование. Поэтому я записался в клуб культуристов и начал ходить на тренировки, где встречался с представителями различных общественных слоев. О нескольких мужчинах, которые чаще всего упражнялись рядом со мной, у меня сложилось представление как о культурных, образованных и начитанных людях. Иногда наши разговоры затягивались, и мы продолжали их уже в расположенном недалеко от клуба ресторанчике за кофе и вином.