А дальше прозвучали такие слова: «Сегодня для нас наступило тяжелое и трагическое время: мы уже не гонимые (для Церкви гонение это норма). Сейчас самый ужасный момент — занавес отдернули и сказали: можете делать что хотите. Есть великий риск обнаружить нашу недееспособность и все человеческие слабости. Не уверен, что у нас найдется многое, что предложить людям. Сейчас для нашей Церкви наступил почти Страшный Суд, и потому мы должны почувствовать свою ответственность». Мне кажется, что эти слова были провидческими.
В конце встречи отец сказал: «Храм — это таинство. Внехрамовая молитва — молитва близких людей. Должна быть одна душа, духовная семья. Семья — не идиллия, а сложная система отношений, но все‑таки Церковь — единая семья. Это и укрепляет, и вдохновляет, и учит, и изобличает нашу слепоту и наши немощи. Необходим и новый подход. Раньше у нас было подполье, сейчас — совместная молитва для совместного деяния. Несмотря на все испытания, большая часть прихода устояла и сохранила братство и сплоченность». Основная заслуга в этом принадлежала, конечно, отцу Александру, его многолетнему пастырскому труду.
Один из бывших новодеревенских прихожан, перебежавших в лагерь его врагов, уже после гибели отца обвинил его в том, что он создавал для своих духовных детей некий «иллюзорный контрмир», «альтернативную реальность», укрытие, в котором можно было спрятаться от большого мира. Не хочу называть имя этого человека (я ему в свое время ответил печатно и публично), но вот как раз с реальностью эти утверждения не имеют ничего общего.
Всё обстояло ровно наоборот. Отец осуждал бегство от мира. Он был против замыкания в рамках общины. Он призывал нас к активности и вне прихода, в большом мире. Он говорил, что вера должна реализовываться вовне, выплескиваться в нашу повседневную деятельность. Он говорил, что «христианство — богочеловеческая религия. Значит, активность человека здесь должна быть полной… от нас ждут постоянных и активных усилий. И если человек не входит в этот мир Христов, если он не черпает силу в благодати, он может тысячу раз числиться христианином, католиком, баптистом — и оставаться им только формально. Таких номинальных христиан у нас полно». Не одобрял он и так называемых «воскресных христиан», «которые час–полтора где‑то там помлеют в храме, а потом приходят и живут как обыкновенные язычники».
Отец Александр скептически относился и к устаревшим формам монастырской жизни с их отгораживанием от мира. Он полагал, что требованиям нашего времени отвечает монашество в миру. Нас, своих прихожан, он побуждал к творческой работе по преображению мира. Неслучайно вокруг него возникло и заклубилось целое облако талантов — писателей, поэтов, художников, музыкантов.
Он много раз говорил нам, что христианство — это не теплая лежанка, не убежище, не тихая пристань. Это трудная и опасная экспедиция. «Принимая христианство, мы принимаем риск! Риск кризисов, богооставленности, борьбы». Вот он и рисковал и делал это осознанно, шел на риск с открытыми глазами. Он ведь знал, в каком мире и в какой стране он живет: в злом мире, в недоброй стране. Она и сейчас остается недоброй. Обыски, допросы, угрозы, клевету — всё это он принимал без ропота, как должное. И за церковной оградой, и в самой Церкви ему — много лет — давали урок ненависти, а он дал всем урок любви.
Было бы неверно считать, что отец Александр был только пастырем прихожан новодеревенской церкви или даже московской интеллигенции. К нему приезжали за помощью, советом и духовной поддержкой люди со всей страны. Его апостольское служение стало особенно очевидным, когда он вышел с проповедью на центральное телевидение. Я уже говорил и писал, что Александр Мень был духовным лидером России. Такое лидерство кардинально отличается от лидерства политического. Политический лидер думает прежде всего о себе, об укреплении своей власти, о славе, величии и могуществе. Ничего этого у отца Александра не было. Было другое — самопожертвование.
Вслед за Христом он сеял на земле семена Царства Божия. Он говорил, что христианство — это стрела, нацеленная в будущее. Он был из тех святых, кто направлял эту стрелу. Великие святые всегда работают на будущее.
Отец Александр торопился завершить свой пастырский, свой христианский труд: он знал, что времени осталось мало. Мстительная, бессовестная, злая сила не могла простить вестнику Царства его духовного подвига. Убийство было призвано остановить развитие России по пути живого христианства. Затормозить удалось, остановить — нет. Александр Мень и после своей физической смерти приводит людей ко Христу.
Я хочу закончить это сообщение словами митрополита Антония Сурожского: «Отец Александр жив, такой полнотой жизни, которую и он не знал на земле, и, освободившись от всех ограничений времени, пространства, стоя перед Богом, Которому он всей душой, всем умом и сердцем, всей силой своей посвятил себя, творя дело Божие Божией же силой — не сказал ли Христос апостолу Павлу: «Довлеет тебе благодать Моя: Сила Моя в немощи совершается»? Теперь отец Александр уже не через тусклое стекло, а лицом к Лицу созерцает Спасителя, и не одной своей любовью, как бы она ни была пронизана Божиим Светом, а Любовью Божией обращен к миру, к родной Церкви, ко всем своим духовным чадам, к каждому из них неповторимым образом! Мы не смеем говорить о своей оставленности, об одиночестве, о сиротстве! Отец Александр не умер, а приобщился к Жизни Божественной, остался для своих — знаемых и незнаемых — Пастырем добрым, молитвенником, ходатаем, заступником! И зовет он каждого, кто его любил, кто в нем видел образ истинного христианина, на Путь Крестный и к славе Воскресения! «Будьте мне последователями, как и я последователь Христов!»»
12 сентября 2005 г.[67]
Сегодня день ангела отца Александра. Вчера — день усекновения главы Иоанна Предтечи, в этот день 15 лет назад мы хоронили отца. 9 сентября он был убит. Вообще сентябрь — роковой месяц и в жизни отца Александра, и в жизни страны и даже мира. Многое здесь переплелось. А этот год оказался юбилейным — 70 лет со дня рождения отца Александра, 15 лет со дня его гибели. Казалось бы, сегодня мы должны только горевать — для этого есть все основания. С земной, чисто человеческой точки зрения, так оно и есть, с христианской — нет. Вот мы как бы и разрываемся между этими двумя полюсами. Известно, кого мы потеряли, но известно и другое — кого мы навсегда обрели, и не только мы, Россия, — всё человечество.
9 сентября ко мне подходили многие — и в Новой Деревне, и в Семхозе. И почти все говорили: «С праздником!». 9 сентября город был украшен афишами с портретами отца Александра, особенно большие висели у Дома музыки. Многие из вас были там на концерте, посвященном отцу Александру. Я тоже был. Какие там слова говорились и как трогательно это было, — вы слышали. Расскажу вам по секрету одну вещь. После концерта я подошел к митрополиту Ювеналию. Мы с ним знакомы, он читал мою книгу об отце и по–доброму ко мне относится. Всегда говорит, когда мы прощаемся: «Божие благословение на Вас». Так вот, я подошел и сказал:
«Владыко, у меня есть такая дерзновенная мысль: надо канонизировать отца Александра. Я давно считаю его святым». Он сказал: «Молитесь».
Так вот, я и вам говорю: «Молитесь!». Как вы понимаете, я подошел к митрополиту Ювеналию потому, что он возглавляет Комиссию по канонизации при Московской Патриархии. Мне бы надо было у него спросить: «А Вы будете за это молиться?», но я не спросил. Он опять сказал: «Божие благословение на Вас», и я отошел. Вы знаете, как относится митрополит к отцу Александру: он и при его жизни, как правящий архиерей, старался его как‑то оградить, а после смерти чтит его память, каждый год приезжает 9 сентября в Новую Деревню, служит литургию и литию на могиле отца. Какие слова он говорит при этом, вы слышали — очень теплые — и с каждым годом отзывается об отце во всё более превосходных тонах. Я это высоко ценю, я ему об этом говорил, даже взял на себя смелость сказать это от имени всех духовных детей отца.
Вообще‑то, если бы состоялась канонизация отца Александра, для меня лично в отношении к нему, в восприятии его ничего бы не изменилось. Я считал отца святым и при его жизни, я назвал его святым 11 сентября 1990 г. в надгробном слове у его могилы. Так почему я заговорил об этом с митрополитом? Андрей Рублев ждал своей канонизации 600 лет (если уместно здесь это слово — «ждал»). Серафима Саровского причислили к лику святых почти через 70 лет после смерти. Ну и отец Александр может подождать: Бог все равно знает своих верных, своих святых, что бы о них на Земле ни говорили. Но я заговорил об этом потому, что канонизация отца Александра, если бы она состоялась, изменила бы климат, ситуацию в Русской Православной Церкви, а отчасти и в стране. Страна больная, Церковь болеет теми же болезнями, и такой акт способствовал бы их оздоровлению.