Читать интересную книгу Современная зарубежная проза - Коллектив авторов

Не меньшую отстраненность демонстрирует и Томас Хеттхе в своем романе «NOX». В этой постмодернистской криминальной истории главный герой романа — жертва убийства, наблюдающая за событиями, происходящими в ночь объединения, со стороны. Язык рассказчика бесстрастен, отстранен и фотографически точен. Тематически роман имеет много общего с романом «Временное пристанище» Хильбига — провизорность и бренность, умирание, «законсервированность» прошлого. Тем разительней различие выбранного языка — Хеттхе постмодернистичен, как емко суммирует М. С. Потемина в статье, посвященной роману, его «осуждают, с одной стороны, за радикальную теоретико-интеллектуальную саморефлексивность, с другой — за элиминирование субъекта и наполнение ткани романа метафорами насилия и сексуальности. Особо его критикуют за откровенный, в прямом и переносном смысле, анатомически точный язык» [7].

Однако неудивительно, что в период объединения появляется множество авторов с непроницаемо-сложным, нагруженным языком — новое время требует новых слов. Особенно сильна эта тенденция среди авторов бывшего Восточного блока, которым на протяжении десятилетий приходилось вплетать свой творческий мир в усредненный язык допустимого цензурой, оставляя несказанным больше, чем сказанным. Говоря об изобретателях нового языка, нельзя не упомянуть Райнхарда Йиргля. Как пишет Татьяна Баскакова, «у части читательской аудитории он вызывает резкое неприятие: не только у любителей “легкого чтива”, но и у некоторых немецких интеллектуалов, недовольных тем, что им приходится с трудом продираться сквозь написанный на их родном языке текст, и обвиняющих автора в “маньеризме”» [6]. Йиргль, по понятным причинам не публиковавшийся в ГДР, становится известным после объединения, с выходом его романов «В открытом море» и «Прощание с врагами» — за первый он был удостоен премии им. Анны Зегерс, за второй — премии им. Альфреда Деблина и самой престижной немецкой премии им. Георга Бюхнера. Герои романа «Прощание с врагами» — два брата. Один уезжает на Запад, другой устраивается в Штази, в остальном различий между ними не так уж много. Каждый рассказывает историю другого. Однако «рассказывать», наверное, не самый подходящий глагол. Это уже не рассказ, не сообщение, не ролевая проза, а, как описывает Ирис Радиш, «потерянный в кошмарах поток речи, литургическое многоголосое пение, хорал ненависти, музыка расплаты, написанная поэтически-бюрократическим искусственным языком, настроенная на экспрессивный тон конца света» [4, 23].

Йиргль депрессивен, переполнен ненавистью к своей родине и, если быть откровенным, практически нечитабелен — редкий читатель сможет продраться сквозь его лексические и пунктуационные новообразования. Но удивительным образом в его романах куда лучше распознаются черты современности, чем во многих бесстрастно расслабленных, «хорошо написанных» романах-однодневках.

Создается ощущение, что в современной Германии существуют две литературы, живущие совершенно обособленно друг от друга. Невозможно себе представить, чтобы какой-либо молодой западный автор написал роман, похожий, например, на так называемый «поэтический роман» Инго Шрамма. Его непривычный, перегруженный текст, разрывающий, преобразующий и усложняющий язык, имеет мало общего с текстами молодых западных писателей.

Западная литература удобно устроилась в зоне минимальных художественных требований, будничности и фетишизма потребления. Возникающие романы больше не утопии, не наброски и размышления, не разрозненные картины, а красиво упакованные дополнения к существующему. Авторы противопоставляют печальной тщетности литературы старших поколений бодрый «поп-сингл-нигилизм» и позитивистскую эстетику. По мнению Ирис Радиш, современная литература Западной Германии свидетельствует об «отмене дифференциации литературы, о сокращении литературной комплексности, о прощании с высокой литературой, т. е. о наиболее радикальной делитературизации» [4, 24]. Моралисты и идеологи прошлых поколений хотели объяснить и интерпретировать мир, для молодых авторов куда более важным представляется просто писать о мире. Так, по мнению Райнальда Гетца, литература должна стать чем-то вроде прессы. Больше не нужно смотреть за феномены, вещи и события, нужно смотреть прямо на них.

К апологетам этой постмодернистской имманентности можно, без сомнения, отнести Маттиаса Политики. Его произведения «Женский роман» и «Мужчина сорока лет» — романы о юности в «благополучной» Германии. В этих прозаичных, влюбленных в детали реконструкциях молодости, он пытается вычитать дух времени исключительно из повседневных событий. Но к концу романов остается с сожалением констатировать только одно — мечте, понять время с помощью наиболее подробного инвентарного списка вещей, сбыться не суждено. Нельзя отрицать, что и у такого романа есть свои заслуги — он сохраняет свидетельства времени, знаки, запахи, жесты, мелодии — однако о непосредственной функции литературы — углублении, размышлении, превращении — роман не напоминает ни одним предложением.

Стремление поставить знак равенства между литературой и жизнью, или, скорее, стилем жизни, воплощается и другими способами. Так, например, роман Райнальда Гетца «Мусор для всех. Роман одного года» является ничем иным, как бумажной версией интернет-дневника, который писатель вел на протяжении года (и который весь этот год был открыт для читателей).

«С основным названием сложно не согласиться», иронически замечает Эберхард Ратгеб, «Но является ли эта книга романом? Да и почему она должна им быть?» [5]. Тем более что и сам автор великодушно поощряет читателей начинать чтение с любой страницы — попробуйте проделать подобное с каким-нибудь другим романом — пожалуй, вы столкнетесь с немалыми сложностями.

Литература молодого Запада обосновалась на поверхности всех событий и дискурсов и не имеет ни малейшего намерения заходить глубже. «Если подумать», — говорит герой романа Маттиаса Альтенбурга «Пейзаж с волками», — «жизнь совсем не так неприятна. Чем меньше об этом думаешь, тем она приятней». И, может быть, именно такая литература и отражает лучше всего современное положение дел западной части Германии. Как бы то ни было, литературу своего времени не выбирают.

Говоря о современной немецкоязычной литературе нельзя ограничиться только условным делением на «восточников» и «западников», еще один писательский пласт в последнее время актуален как никогда — литература мигрантов. В новом тысячелетии, когда «традиционно немецкие» конфликты уже несколько поистрепались и, вероятно, приелись публике, привнесение чужеродной проблематики пользуется спросом.

Так, например, любим и известен в Германии наш бывший соотечественник Владимир Каминер. Легко и иронично он описывает немецкую действительность «глазами русского». Его рассказы совсем не лишены стереотипов, не отличаются замысловатым языком и, пожалуй, не претендуют на причастность к высокой литературе, однако они дают немецкому читателю то, чего ему давно не хватало — возможность очищающего смеха над самим собой, освобождение от извечной серьезности.

Абсолютно иначе конфронтируют с немецкой действительностью авторы турецкого происхождения — Яде Кара («Салам, Берлин») и Эмине Севги Оздамар («Жизнь — караван-сарай, у него две двери, я вошла в одну и вышла в другую»). В своих произведениях они поднимают темы актуальные, пожалуй, для всех мигрантов — проблему интеграции, вопрос самоидентификации (кто я: турецкий писатель, живущий в Германии? немецкий писатель турецкого происхождения?). Актуален и вопрос языка — ведь язык определяет в значительной мере и способ мышления, и восприятие мира. Эмине Севги Оздамар пытается в своих романах сохранить память о своем родном языке, о его звучании и ритме.

Неудивительно, что большинство произведений литературы мигрантов автобиографичны — с одной стороны, чужой язык заставляет выбирать знакомые ситуации, с другой — именно события повседневности содержат для этих авторов главные конфликты. Воспоминания служат материалом для литературной обработки и для Ханса-Юргена Массакуа, писателя немецколиберийского происхождения. В автобиографическом романе «Негр, негр, трубочист!» он описывает свое детство и юность в Гамбурге во времена национал-социализма, рассматривая проблемы дискриминации, предрассудков, угнетения и самоидентификации. Любопытно, что этот роман был написан на английском языке, тогда как второй роман Массакуа «Хансик пошел в одиночку гулять…», посвященный жизни в США — на немецком.

Литература мигрантов остается проблематичной как сюжетно, так и типологически. Это сравнительно новое явление в литературе еще не может однозначно ответить на вопрос: каких авторов стоит причислять к этому течению? Так, например, можно поспорить с тем, что родившегося и выросшего в Германии Массакуа причисляют к мигрантам, тогда как приехавшая из Румынии Герта Мюллер считается именно немецкой писательницей. Однако оставим этот вопрос на совести немецких критиков и теоретиков литературы.