Мне потребовалась неделя, чтобы привести в порядок свои дела, собрать необходимые материалы, связать концы с концами. В каком-то смысле я боялся приехать сюда. Но была и другая часть меня, которая испытывала странное, первобытное чувство облегчения, когда она прижималась ко мне. Как будто был восстановлен какой-то недостающий фрагмент головоломки.
Я был удивлен тем, как сильно я по ней скучал. И здесь, в этот момент, в размытости моего изнеможения и предрассветной тишины, было так нервирующе легко забыть, почему мы здесь.
Так легко забыть, что несколько часов назад я слушал, как она проживает мое самое ужасное воспоминание.
Назвать это странным было бы преуменьшением. Слышать фрагменты самого ужасного дня в моей жизни, прошептанные мне в ответ из уст человека, который стал мне так дорог. Вспоминать обо всем, что я уже потерял, глядя в глаза всему, что мне еще предстоит потерять.
Я боялся утра.
Интересно, как она посмотрит на меня? Теперь, когда она знала о том, что я сделал, и о монстре, который теперь жил внутри нее? Эта мысль пугала меня.
Но не так сильно, как следующая: Существо, разрушившее мою жизнь, теперь скрывалось за этими пленительными несовпадающими глазами. Я боялся того, как она посмотрит на меня, да. Но я боялся того, как я буду смотреть на нее, и того, что я буду чувствовать при этом.
Поэтому пока что меня устраивало только это — тишина.
Я не был уверен, сколько часов прошло, когда почувствовал, как она прижалась ко мне. Я приготовился выскользнуть из-под нее. Я мог только предположить, что как только она проснется, все станет невероятно неловко. А у нас и без того было чертовски много забот, не касающихся… чего бы это ни было.
Тисана подняла голову и посмотрела на меня, и я замер.
Я сразу понял, что это не она.
Глаза слишком сильно двигались. У Тисаны был ровный, пронзительный взгляд, но этот был повсюду, перескакивая с потолка на пол, с одеяла на меня.
Уголки ее рта изогнулись в нечто, лишь смутно напоминающее улыбку.
— Привет, Максантариус. — у нее не было акцента. От звука ее голоса без акцента у меня по позвоночнику пробежала огненная спираль.
— Решайе. — это слово прозвучало как низкое, задушенное рычание.
Ее взгляд устремился на меня, и то, как он внезапно стал пристальным, как-то еще более нервировало.
— Я скучала по тебе, — прошептала она, грубо и задыхаясь. — Я всегда знала, что наша история не была… завершена…
Ей — этому — пришлось с усилием вымолвить последнее слово, как будто она уже теряла контроль над собой. И прежде чем я успел отреагировать, выражение лица исчезло, ее глаза закатились и закрылись. Она стала настолько неподвижной, что я засомневался, двигалась ли она вообще.
Я откинул пряди черно-серебристых волос с ее лица. Вышла. Полностью. Почему-то она выглядела более спокойной, чем раньше.
Я резко выдохнул и привалился спиной к изголовью кровати, мое сердце колотилось. Мои руки сами собой сжались вокруг плеч Тисаны.
Возможно, именно в этот момент я понял, что совершил ужасную ошибку.
Вместо этого я почувствовал, как ярость другого рода опаляет мои вены, поджигая меня.
Возможно, Решайе был прав. Наша история, очевидно, не была завершена. И я бы солгал, если бы сказал, что не боюсь. Но я также был зол.
Мои пальцы обхватили пальцы Тисаны. Сжал.
Если это был не конец, то на этот раз я был готов написать лучшее, мать его, заключение.
Чего бы это ни стоило.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Тисана.
Когда я проснулась, мои глаза были зажмурены, и я едва не запаниковала в темноте, испугавшись того, что я могла увидеть или услышать в ней. Но, к моему облегчению, никаких признаков Решайе не было. Кусочек за кусочком все возвращалось ко мне. Мои сны — мои воспоминания. Сарлазай и то, что было потом. Каждое лицо мертвого Фарлиона. И…
Я открыла глаза (треск!) от ослепительной яркости и увидела Макса, который вышагивал по комнате с таким видом, будто делал это уже долгое время. Было что-то в его поведении, что так отличалось от нашей близости прошлой ночью — даже по сравнению с обычной, повседневной близостью нашей дружбы до начала этой ужасной недели. Какая-то отстраненная, сосредоточенная интенсивность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он выглядел ужасно. И в то же время он был самым прекрасным, что я когда-либо видела. Эта вторая мысль, промелькнувшая у меня в голове, показалась мне немного предательской.
Я не должна быть счастлива, что он здесь. В конце концов, он жил в одной комнате с тем же существом, которое убило его семью.
Той тварью, которая теперь жила внутри меня.
— Ты не должен быть здесь, — сказала я ему. Мой голос был хриплым.
Он едва признал меня. Даже почти не смотрел на меня. Вместо этого он сел на край кровати, положил руку на мой потный лоб и практически допрашивал меня о моем самочувствии. (Головная боль? Терпимо. Озноб? Нет. Тошнота? Умеренная. Жар? Умеренная — и так далее).
Я отвечала ему все более отрывистыми ответами. Затем я провела языком по сухим губам и прошептала:
— Почему ты вернулся?
Он отвернулся.
— Твоя энергия должна быть направлена на заботу о себе. Вот где тебе нужно сосредоточить всю эту неумолимую грубую силу, потому что тебе понадобится каждая ее частичка.
Какая-то часть меня погрузилась в слабую симпатию от того, как он сказал «неумолимая грубая сила», как бы отдаленно это ни было. Но это было быстро заглушено, когда в моем животе образовался узел.
— Макс…
— Это произошло прошлой ночью, — резко сказал он. — Недолго. Всего на минуту, пока ты спала. Но ты должна знать об этом.
Он сказал все это с напряженной, ровной фактичностью, которую, как я знала, ему пришлось навязать.
Я почувствовала, что мой желудок провалился сквозь пол.
— Что… что это? — прошептала я.
Но Макс просто сказал:
— Ты чувствуешь это сейчас? В своей голове?
Я начала качать головой, но он продолжил.
— Не отвечай так быстро. Действительно почувствуй это. Успокой себя. Прислушайся.
Я сделала паузу. Закрыла глаза. И, медленно, во мне зародилось свечение — мой собственный разум, светящийся как карта, как и души в башне Таирна в тот день битвы.
Я провела пальцами по всей карте, по каждому скоплению теней. И я действительно нашла Решайе — сложенную в углу, совершенно темную, совершенно безмолвную. Это… присутствие.
— Оно как будто спит, — пробормотал я.
— Вначале оно такое же больное и слабое, как и ты. То, что оно сделало прошлой ночью, забрало всю его энергию.
— Воспоминания или… — я даже не мог придумать, как это сформулировать.
— И то, и другое. Все. — я открыла глаза, и Макс смотрел на меня спокойно, резко.
— Обращай внимание на то, как он реагирует на эти вещи, и всегда, всегда знай, где он находится. Благодаря твоим дарам тебе будет легче, чем мне.
«Надеюсь» было непроизнесено, но мы оба его услышали.
— Теперь мы воспользуемся этой возможностью, чтобы научиться отгораживаться от него. Сейчас это должно быть легко для тебя.
Голова все еще раскалывалась, но по сравнению с тем, как я чувствовал себя после получения Решайе, я чувствовала себя готовой к плаванию по морям Арана. И уж точно более чем достаточно, чтобы погрузиться в наставления Макса, который описывал, как привязать Решайе к ее собственной маленькой комнате, уединенной в отдельном уголке моего сознания. Его, сказал он мне, была похожа на чулан — дверь, которую он мог представить себе закрытой, а затем запертой на засов. Примитивный, простой образ для соларианца, который слабо разбирался в ментальной магии.
Но я видела все по-другому. Мой разум был не лабиринтом, а паутиной — катушки и катушки мыслей, которые становились тем сложнее, чем больше я на них смотрела, а мое внимание высвечивало нити, как скопления светлячков. Там, где находился Решайе, было темно, как будто он вдыхал нити через горло. Я представила, как заворачиваю его в ряд переплетов, заковываю в кандалы, запираю на ключ, который прячу в глубинах собственных мыслей.