Очень скоро его мобилизовали в Красную армию, оттуда он перебежал к белым, потом был у зеленых, дальше – сменил документы и опять покраснел. Гражданскую войну закончил красным командиром полка на Дальнем Востоке. В 25-м, когда начали вычищать из армии бывших офицеров, его посадили. На сам Соловецкий остров он не попал, не удостоился, но оказался неподалеку. И скоро бежал.
– Тогда ведь почти все еще надеялись на здравый смысл, мол, возобладает, разберутся, поймут, не может быть иначе, потому что просто не может быть. Нужно только чуть-чуть потерпеть. Это затягивает, Сашок, только разреши себе потерпеть, дай слабину и уже не остановишься, так и покатишься вниз. Так и катились бывшие вожди революционных кружков и отставные господа, превращались в бессильную лагерную ветошь. А я в лагере сразу понял – надеяться не на что, нужно выживать самому любыми путями. Уходить, пока еще есть силы. И желательно как можно дальше оттуда. Немецкий плен научил, наверное, да и последующие скитания. Именно тогда я понял, что с государственными машинами в лоб бодаться не стоит, тут нужно просачиваться сквозь щели. А они всегда есть, везде, в любом механизме. В этом было мое огромнейшее преимущество. Один против всех – это сильная позиция. Когда за плечами одни кресты на могилах, а впереди – пропади все пропадом! На свою смерть – плевать, от чужой – тем более не вздрагиваешь… Попробуй, удержи такого…
Из лагеря будущий Хранитель бежал придушив демобилизованного красноармейца-вохровца. Окопался с его документами за Уралом. Через три года попытался перейти границу с Китаем. Поймали как контрабандиста, дали срок под новым именем. Опять бежал. Перешел все-таки границу и попал в Китай. На этот раз, действительно, сошелся с контрабандистами и даже стал чем-то вроде атамана шайки. Несколько лет промышлял переправкой нелегальных грузов, потом – надоело. Случайно попал в Тибет. И остался там еще на много лет.
– Там масса интересного, Сашок. Сказок вокруг этого много, люди всегда любили откровенные чудеса, но и чему поучиться – всё там есть. Чудеса есть, скажу тебе сразу, но они другие, не откровенные. Даосский фатализм, с его глубинной идеей всеобщей целостности и непрерывной цикличности бытия, был мне всегда близок, увлечение востоком – это ведь не поветрие конца прошлого века, в конце позапрошлого было то же самое. А когда увидел, как тамошние учителя работают с собственной энергией, то и загорелся окончательно. Многому у них научился, многое понял, наконец-то стал задумываться, куда меня несет по жизни…
На родину он вернулся уже с четвертыми документами. Думал – не надолго.
– Трудно объяснить, Сашок, потянуло, и всё. Без всякого формального повода, просто почувствовал вдруг – нужно вернуться. Осмотреться. Вдохнуть воздух родных краев. Вспомнить прошлую жизнь и посмотреть на теперешнюю. А что мне границы, с моим-то контрабандистским опытом…
Было это весной 1941 года. А летом он уже маршировал по плацу сержантом и командиром отделения 315-й стрелковой сибирской дивизии. В бой вступил под Москвой, а закончил войну под Берлином, капитаном и командиром роты разведки. Но на последний штурм так и не попал, набил морду замполиту, тот давно присматривался, не нравились ему кое-какие высказывания лихого разведчика. Наконец, нарвался, допек по пьяной лавочке. И покатил бравый капитан в зарешеченном вагоне обратно на заключенные параллели.
– Не привыкать, Сашок. На этот раз сбежал прямо с этапа. Система была рассчитана на нормальных людей, привыкших от «а» до «я» под козырек, а такого бродягу-скитальца, запросто меняющего биографии и имена, – попробуй удержи!.. Одного жопастого конвоира удавил руками, трех других пристрелил их же оружием – и нет больше никакого гвардии капитана Ерохина, полного кавалера орденов Славы. Одни ордена остались, да и те в архиве МГБ, в личном деле…
Таким образом, раздобыв очередные бумаги на имя Федора Синюкина, промыслового охотника, уволенного вчистую по ранению в 1944-м, Иннокентий двинулся по тайге. Искал скиты староверов, затерянные еще с дореволюционных времен, хотел с ними поговорить о Боге и смысле жизни. А забрел в Ващеру, к старцу Азарию, предыдущему Хранителю идола.
– Вот с ним и поговорил, Сашок. Наговорился за всю свою долгую и одинокую жизнь. Прочистил он мне мозги от накипи. Так я и стал Хранителем. Вместо него. Он сам попросил об этом, ему уже тогда надоело жить, устал очень…
– Ты знаешь, это скорее история какого-то советского Рэмбо, – сказал Саша. – Просто Печорин и Сталлоне в одном лице.
– Да неужели? Хотя, наверное, похоже. До некоторого момента так было. Но знаешь, живя один, поневоле привыкаешь думать за весь мир целиком. Вот я и начал думать…
Саша обмолвился, что для размышлений Иннокентий выбрал странное место.
– Все правильно, Саша, все верно, парадоксы тут, конечно, имеют место быть, но не такие уж они и странные, ты не находишь? Ничего необъяснимого, если разобраться. В мире вообще нет ничего не объяснимого, есть только недалекие головы, которые ничего объяснить не могут. Ты не находишь, Сашок? Без влияния идола тут, конечно, не обходится. Он здесь на всех влияет, только многие этого не замечают. Так что если я кажусь тебе моложе лет на семьдесят – это, понятно, благотворное воздействие его поля. Но не только его, вот в чем штука-то…
Пожалуй, рассказ Хранителя – это были самые необычные мемуары из тех, с которыми Саше доводилось сталкиваться. Потом, в Москве, он начал понимать это еще отчетливее. Даты, цифры, события, встречи – обо всем этом Хранитель вспоминал как бы между делом. О роли себя в истории вообще упоминал с исключительным скептицизмом, да и по самой истории проходился весьма критически.
– Вот все говорят: история, социальные процессы, динамика общества, а что такое история, если разобраться? Кучка охламонов страдает фигней, мается, допустим, с похмелья и так, с дурной головы, отправляется воевать таких же оболтусов, которым, после вчерашнего, жизнь тоже медом не представляется. Самое время гвоздануть кого-нибудь промеж зубов за ради оттяга души. Вот и вся история с географией. Так-то, Сашок!
– Да вы, батенька, ретроград, оказывается. Отрицаете роль науки и все прочее?
– Роль – не отрицаю. Все прочее, кстати, тоже. Я просто говорю о том, что историю надо рассматривать с точки зрения тысячелетий. А все, что в пределах веков, это, мой друг, не история. Так, периодические отклонения от общего вектора движения. Другими словами, кочки на ровном месте. Просто я понимаю, тяжело человеку быстро проживать свою короткую жизнь и мыслить при этом в пределах тысячелетий. Не получается, в таких-то пределах… Вот, скажем, Советская власть. Семьдесят лет продержалась, говорить не о чем! Даже не отклонение, просто вспышка постпохмельной злости, усугубленной общедоступным тогда кокаиновым марафетом. Такие странные, непредсказуемые, как пожар, вспышки, помню, случались у лжебарона Унгерна, когда он мечтал в Забайкальских степях двинуть на Москву и Питер монгольские орды. А если бы, скажем, одному умнику-врачу не пришло в голову лечить опийную зависимость новым лекарством – кокаином, глядишь, и не было бы в России никакой революции… «Если» – великое слово, если вдуматься… Ты никогда не задумывался, что если бы перед расщеплением атома не было Второй мировой, последствия для Земли от изобретения ядреной бомбы могли бы стать куда более катастрофичными? Не навоевавшись перед этим до кровавой отрыжки – пустили бы в дело за милую душу, и гадать нечего, не удержались бы! Так что получается, Вторая мировая – зло или благо? Как ни странно звучит, а стоит задуматься, не находишь? Вот ответы на такие вопросы – это уже история, Сашок… Сталин, Гитлер – дело не в них, это тоже пешки своего рода, просто человечество должно было получить урок в своей потребности подчинять и готовности подчиняться, возведенной в степень механизированной диктатуры. …Так вот, о Советской власти. Как сейчас помню… Впрочем, об этом долго рассказывать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});