Затем, выкрикнув эту блестящую, но с явным намеком, пословицу во всю высоту своего голоса, он ударил лошадь прикладом ружья и умчался галопом раньше, чем я успел ему ответить.
В этот момент я ненавидел Анри Марэ, так как никого до этих пор не ненавидел… даже его племянника Эрнана. Я уже чуть было не поехал к коменданту Ретифу, чтобы пожаловаться ему, но потом сам себя отговорил от этой мысли, во-первых, потому что Марэ вне всякого сомнения был полусумасшедшим и, следовательно, не отвечал за свои поступки, а во-вторых, лучше бы он находился с нами, нежели в одном лагере с моей женой, — такая неожиданная мысль пришла мне в голову. Но увы!.. Этот полусумасшедший более опасен, чем даже лунатики!..
Ханс, который наблюдал за этой сценой и прослушал всю болтовню Марэ, будучи прекрасно осведомленным о положении всего этого дела, подошел бочком к моей лошади и шепнул льстивым голосом:
— Баас, я думаю, что старый баас болен и небезопасен. Он выглядит как человек, который намерен повредить кому-нибудь что-нибудь. Теперь, баас, давайте я разряжу свое ружье, чтобы не получился несчастный случай: ведь вы же знаете, что мы, цветные люди, очень осторожны с ружьями! Хеер Марэ никогда больше не беспокоил бы никого какими-либо поручениями и вы, и мисси Мари, и все мы были бы в безопасности… Также и вас никто не мог бы ругать, ведь несчастному случаю помешать невозможно… Ружья иногда разряжаются, баас, когда вы не хотите этого…
— Убирайся, — ответил я.
Однако, если бы ружье Ханса тогда действительно «случайно» выстрелило, я полагаю, что это могло бы спасти множество человеческих жизней…
ГЛАВА XVIII
Договор
Наше путешествие в Умгингундхлову было успешным и без всяких инцидентов. Когда нам оставалось каких-нибудь полтора дня марша до Большого Крааля, мы обогнали стадо скота, который мы отобрали у Сиконьелы, ибо этих животных гнали медленно и давали им хорошо отдохнуть и отъесться, чтобы они прибыли в хорошем состоянии. Также комендант очень хотел, чтобы мы сами подарили этот скот королю. Погоняя это множество животных впереди себя, их было более пяти тысяч голов, — мы достигли места в субботу 3-го февраля около полудня и прогнали стадо через ворота города и крааль для скота. Затем мы спешились и пообедали под теми самыми двумя молочными деревьями недалеко от ворот крааля, где я недавно простился с Дингааном.
После обеда прибыли посланцы, чтобы просить нас посетить крааль, и с ними юный Томас Холстед, который сказал коменданту, что все оружие должно быть оставлено, так как существует зулусский закон, что ни один человек не может предстать перед королем вооруженным. Ретиф отклонил это, в связи с чем посланцы апеллировали ко мне, которого узнали, чтобы я подтвердил их слова.
Я ответил, что был здесь не так долго, чтобы знать все законы. Тогда воцарилась пауза, во время которой они послали за кем-то, чтобы принести необходимые доказательства. Я не знал, за кем послали, так как я не был достаточно близок с Томасом Холстедом, чтобы это выяснить. И сейчас этот некто явился и оказался никем иным, как Эрнаном Перейрой…
Он подходил к нам, сопровождаемый зулусом, так важно, как если бы являлся каким-нибудь вождем. Вид у него был весьма здоровым, и он казался еще более красивым, чем когда-либо. Заметив Ретифа, он поднял шляпу и помахал ею, а затем протянул для рукопожатия руку, которую, как с удовлетворением я отметил, комендант не принял.
— Так вы все еще здесь, минхеер Перейра! — сказал холодно Ретиф. — Тогда будьте настолько добры и скажите мне, что это за выдумка с оружием?
— Король поручил мне сказать… — начал он.
— Поручил вам сказать? Разве вы являетесь слугой этого черного человека? Однако, продолжайте…
— Король сказал, что никто не должен входить в его личное помещение с оружием.
— Ладно, минхеер, тогда будьте любезны пойти и сказать этому королю, что мы не желаем входить в его личное помещение. Я привел скот, который он попросил меня доставить, и я хочу передать животных ему лично, где бы он не захотел, но мы не желаем разоружаться ради этого.
Теперь начались разговоры, после которых посланники ушли, а потом возвратились, чтобы сказать, что Дингаан примет буров на большой площади для танцев в центре крааля и что они могут взять с собой свои ружья, поскольку он, король, желает видеть, как они стреляют из них.
Так мы и въехали в крааль, делая это насколько возможно красиво, и обнаружив, что занимающая много акров площадь окружена тысячами воинов с плюмажами, но невооруженных, построенных полками.
— Вот видите, — услышал я, как сказал Ретифу Перейра, — у них нет даже копий.
— Вижу, — ответил комендант, — но зато у них есть палки, которыми они прекрасно умеют пользоваться.
В это время вся масса скота двумя потоками прогонялась мимо находившейся в центре площади группы людей, а затем через ворота назад. Когда все животные прошли, мы приблизились к этим людям, между которыми я различил тучные формы Дингаана, задрапированного в украшенный бусами плащ. Мы расположились полукругом перед ним и стояли так, пока он ощупывал нас своими острыми глазами. Вдруг он заметил меня и послал советника сказать, что я должен подойти к нему и служить ему переводчиком.
Так что, спешившись, я пошел с Ретифом, Томасом Холстедом и еще несколькими из числа влиятельных буров.
— Сакубона (добрый день), Макумазан, — сказал Дингаан. — Я доволен, что ты приехал, ибо я знаю, что ты будешь переводить мои слова правильно, будучи одним из народа Георга, которого я люблю, потому что Тоо-маасу, который, здесь, я не доверяю, хотя он тоже является сыном Георга.
Я перевел Ретифу его слова.
— О! — проворчал он. — Кажется вы, англичане, на шаг впереди нас, буров, даже здесь…
Затем он пошел вперед и потряс руки короля, которого, как вы помните, он уже посетил перед этим.
После этого начался разговор, или индаба, который я не намереваюсь излагать подробно, ибо это дело истории. Достаточно сказать, что Дингаан, после того как он поблагодарил Ретифа за возвращение скота, спросил, где находится сейчас Сиконьела, поскольку Дингаан имел в виду расправиться с ним. Когда Дингаан узнал, что Сиконьела находится на территории его собственной страны, он страшно разгневался, или сделал вид, что сердится. Потом он спросил, где шестьдесят лошадей, которые, слышал он, мы захватили у Сиконьелы, так как этих лошадей, мол, тоже следовало бы отдать ему, Дингаану. Ретиф в виде ответа коснулся своих седых волос и спросил, не принимает ли Дингаан его за ребенка: если он, Дингаан, счел возможным потребовать себе лошадей, которые ему не принадлежали и не принадлежат. Он добавил, что эти лошади возвращены бурам, у которых их украл Сиконьела.