Читать интересную книгу Обретение крыльев - Сью Кидд

Я открыла рот, и слова полились. Проговорив несколько минут, я взглянула на Нину: «Я не запинаюсь!» Она кивнула, ее глаза сияли.

В детстве мое заикание таинственно начиналось и прекращалось, как и сейчас, но оно было со мной так долго, что казалось постоянным. А я все говорила и говорила. Негромко рассказывала об ужасах рабства, которые видела собственными глазами. Поведала слушателям о Подарочке, о ее матери и сестре. Я ничего от них не утаила.

В конце я посмотрела поверх очков, став на миг одним целым с залом:

– Мы больше не будем молчать. Мы, женщины, заявим рабам о себе и не замолчим, пока не освободим их.

Потом повернулась и пошла к своему месту, а женщины встали, взорвав зал аплодисментами.

* * *

Несколько недель мы выступали перед аудиториями в Нью-Йорке, а затем продолжили кампанию в Нью-Джерси, путешествовали по городам на берегах Гудзона. Женщины приходили на лекции толпами, разрастающимися, словно хлеба и рыбы из Библии. В церкви города Покипси собралась такая толпа, что обрушилась галерея и людей пришлось эвакуировать. Мы вынуждены были выступать на улице в февральском холоде и сумраке, но никто не ушел. В каждом городе мы призывали женщин создавать собственные антирабовладельческие общества и собирать подписи под петициями. Мое заикание иногда появлялось, потом пропадало, но, к счастью, большинство выступлений обходилось без него.

Мы обретали скромную славу и скандальную известность. Всю зиму и весну практически все газеты страны сообщали о наших деяниях. В антирабовладельческих изданиях публиковались наши речи, печати ожидали десятки тысяч наших памфлетов. С нами даже согласился встретиться Джон Куинси Адамс. Бывший президент обещал представить конгрессу петиции, собранные женщинами. Наряду с этим в некоторых городах Юга рядом с чучелом мистера Гаррисона вывесили наши чучела. Мать прислала записку с предупреждением о том, что, если мы появимся в Чарльстоне, нас посадят в тюрьму.

Нашей опорой стал мистер Уэлд. Он присылал письма, в которых хвалил за усилия. Называл нас смелыми, доблестными и упорными. Время от времени прилагал постскриптум для Нины. «Ангелина, люди говорят, вы покоряете аудиторию. Как ваш наставник, я хотел бы приписать эту заслугу себе, но она – полностью ваша».

Однажды теплым апрельским днем он появился без предупреждения в сельском доме Джеррита Смита в Питерборо, штат Нью-Йорк, где мы с Ниной остановились на несколько дней – на время последнего цикла лекций. По его словам, он приехал, чтобы обсудить финансы Общества с мистером Смитом, крупнейшим благотворителем нашей организации, но в истинной цели визита сомневаться не приходилось. Каждое утро они с Ниной гуляли по тропе во фруктовых садах. Он приглашал и меня, но я, мельком взглянув на Нину, отказалась. Он провожал нас на дневные лекции, ожидал окончания, а по вечерам мы трое сидели в гостиной с мистером и миссис Смит, обсуждая стратегию наших действий и рассказывая о своих приключениях. Когда миссис Смит сообщала, что женщинам пора желать спокойной ночи, Теодор и Нина обменивались выразительными взглядами, не желая расставаться.

– Что ж… Вам пора отдыхать, – вздыхал Теодор.

И Нина с мучительной медлительностью выходила из комнаты.

В день его отъезда я наблюдала из окна, как пара возвращается с прогулки. Пока они гуляли, начался дождь – внезапный ливень, которому даже солнце не помеха, – и он держал над их головами свое пальто. Они шли, нисколько не торопясь. И смеялись.

Затем поднялись на крыльцо и отряхнулись от водяных брызг, он наклонился и поцеловал мою сестру в щеку.

* * *

В июне мы прибыли в Эймсбери, штат Массачусетс, чтобы передохнуть пару недель, и поселились в обшитом вагонкой коттедже некой миссис Уитьер. Нам предстояло продолжить крестовый поход против рабства в Новой Англии, он должен был продлиться всю осень, но мы сильно устали, а я стала покашливать и никак не могла излечиться. Кроме того, нам нужна была одежда по сезону. Миссис Уитьер, краснощекая и пухлая, кормила нас густыми супами с тресковой печенью, отказывала всем посетителям и заставляла нас ложиться спать до восхода луны.

Только через несколько дней мы узнали, что она мать Джона Гринлифа Уитьера, близкого друга Теодора. Мы сидели в гостиной и пили чай, а она заговорила о сыне и его долгой дружбе с Теодором. Тогда мы поняли, почему она взяла нас на постой.

– Наверное, вы хорошо знаете Теодора, – поинтересовалась Нина.

– Тедди? Ах, он для меня как сын, а для Джона словно брат. – Женщина покачала головой. – Полагаю, вы слышали об их ужасной клятве.

– Клятве? – переспросила Нина. – Нет, ничего не слышали.

– Я этого не одобряю. Это уж чересчур. В конце концов, женщине моего возраста хочется внуков. Но эти двое такие принципиальные, не слушают разумных доводов.

Нина, побледнев, выпрямилась на краю стула:

– В чем они поклялись?

– Что ни один из них не женится, пока не будет отменено рабство. По правде сказать, это вряд ли произойдет при их жизни!

В ту ночь после восхода луны меня разбудил стук в дверь. На пороге стояла хмурая, несчастная Нина.

– Я этого не вынесу. – Она уткнулась в мое плечо.

* * *

Летом 1837 года жители Новой Англии тысячами приходили слушать нас, и впервые среди публики появились мужчины. Поначалу горстка, потом человек пятьдесят, потом сотни. Наши публичные разговоры с женщинами бросали вызов обществу, но беседы с мужчинами переворачивали пуританский мир вверх дном.

– Они зажгут погребальный костер, – сказала я Нине при первом появлении мужчин.

Мы рассмеялись, но это было совсем не смешно.

«Учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии». Есть ли в Библии более раздражающий стих? В то лето он звучал с каждой кафедры в Новой Англии с намеком на сестер Гримке. Церкви конгрегации приняли резолюцию об осуждении нас и призвали к бойкотированию наших лекций, и для нас закрыли ряд церквей и публичных залов. В Пепперелле мы вынуждены были читать лекцию в амбаре, рядом с лошадьми и коровами.

– Как видите, на постоялом дворе места не оказалось, – заметила Нина. – Но мудрецы все же пришли.

Мы старались быть храбрыми, доблестными и упорными, как написал о нас в письме Теодор. Мы использовали отрывки из наших лекций, чтобы защитить наше право на выступления. «То, чего мы требуем для себя, мы требуем для каждой женщины!»

Эти слова стали объединяющим девизом в Лоуэлле, Ворстере и Даксбери – повсюду, куда мы приезжали. Вы бы видели этих женщин, как они толпой стекались к нам, а некоторые, как те отважные леди из Андовера, писали публичные письма в нашу защиту. Моя старая подруга Лукреция отправила из Филадельфии послание из трех слов: «Так держать, сестры!»

Сами того не желая, мы вызвали в стране волнение. Тема обретения женщинами определенных прав была новой, странной и подвергалась порицанию, но ее вдруг стали обсуждать по всей стране вплоть до Огайо. Мою сестру вместо Ангелины назвали Девилиной, поминая дьявола. Нас окрестили «поджигательницами». И действительно, нам каким-то образом удалось поджечь запал.

В последнюю неделю августа мы вернулись в коттедж миссис Уитьер как после битвы. Я чувствовала себя изможденной и загнанной в угол и сомневалась, смогу ли продолжить лекции осенью. Остатки боевого духа испарились. Последнее летнее выступление закончилось тем, что дюжины рассерженных мужчин взобрались на повозки у дверей зала и с криками «Девилина!» забросали нас камнями. Один угодил мне в нижнюю губу, превратив ее в толстую красную сосиску. Вид у меня был тот еще. Я не знала, что скажет на это миссис Уитьер и не откажет ли нам в приюте – мы ведь превратились в парий, – но она притянула нас к себе и поцеловала каждую в лоб.

На третий день нашего затворничества, вернувшись с прогулки вдоль берега реки Мерримак, я застала Нину стоящей у окна. Она прислонилась к стеклу, закрыла глаза, руки висели вдоль тела. Сестра стала похожа на остановившийся волчок.

Услышав мои шаги, она обернулась и указала на чайный столик, где лежала раскрытая газета «Бостон морнинг пост». Миссис Уитьер старалась прятать от нас периодику, но Нина нашла газету в хлебнице.

«25 августа

Девицы Гримке уже давно произносят речи, пишут памфлеты и ведут себя на публике так, как не подобает женщине, но они до сих пор не замужем. Почему все старые курицы – аболиционистки? Потому что, не имея возможности найти мужей, они надеются заполучить негра, если только смешанные браки войдут в моду…»

Я не смогла дочитать статью.

– И это еще не все. Сегодня днем приезжает Теодор с Элизаром Райтом и сыном миссис Уитьер Джоном. Пока тебя не было, пришло письмо. Миссис Уитьер печет сладкие пирожки.