Но вернемся к «заявлению тринадцати». Всех насторожила вызывающая публичность частного капитала. Это выпадало из общепринятых норм внутренней политической жизни любой цивилизованной страны. Капитал, как правило, не претендует на публичность, понимает, что она может лишь навредить бизнесу. И вдруг, сформировавшийся не на идеальном бизнесе капитал, капитал, хотя и весомый, но недостаточный, чтобы обеспечить стартовый рывок страны, заявляет о себе, как о доминирующей политической силе. И тогда слова Владимира Гусинского, якобы сказанные Барсукову: «Если президент нас не будет поддерживать, поставим другого», — не великая новость. Артистической натуре Владимира Гусинского чисто профессионально (по своей первой профессии он театральный режиссер) противопоказано молчание. Его вторая профессия — банкира тоже добавила каких-то черт его характеру, но не изменила основополагающего — способности к эмоциональному взрыву. А потому подобные идеи Гусинский высказывал постоянно и публично. Назовем это «позицией активного избирателя». И все-таки это был упреждающий шаг. Сохраняя полную лояльность президенту, банкиры пустили пробный шар в сторону противоположного берега. Не исключено, этот шаг был санкционирован группой Сосковца и в раздумчивой форме («попробуйте») самим президентом. Это, если можно так выразиться, лояльное толкование ситуации. Вместо выборов — договоренность. А выборы можно и отсрочить. Перенос выборов взамен на коалиционное, с достойным присутствием коммунистов, правительство. Пробный шар до коммунистического лагеря либо не долетел, либо долетел и упал в траву, и его не нашли. Да и особенно не старались найти. Но есть и нелояльное толкование ситуации — банкиры дрогнули. Появилась неуверенность в победе Ельцина. И они решили прозондировать почву: есть ли свободные места для них в зюгановских вагонах. При этом группа Сосковец-Коржаков-Барсуков не исключала пунктирного прощупывания контактов если не с крайними коммунистами, то с патриотами, наверняка полагая, что их объединяют античубайсовские настроения и державные девизы.
Однако ничего продуктивного из затеи тринадцати банкиров не получилось.
Но время шло, предвыборная нервозность нарастала.
И тогда случился Давос. Вдали от родины, в Швейцарии, воздух которой, если вспомнить историю, уже однажды возбуждал страсть российских политиков, после чего последовали действия неординарные — произошла революция.
На этот раз в более ограниченных масштабах вершилось действо прямо противоположное. Семь банкиров — Березовский, Смоленский, Потанин, Ходорковский, Гусинский, Фридман и Авен — заключили некий пакт под девизом: «Коммунизм в России не пройдет». Из чего следовало, что, в силу отсутствия альтернативы, другого пути, как поддержать на выборах Ельцина, у них нет. Возвращаясь к «письму тринадцати», где те же самые семь плюс еще шесть, проявляя холодный прагматизм, советовали Ельцину и Зюганову как бы поделить власть. Здесь еще действовало навязанное представление, что Зюганов образца 1996 года никакой не ортодокс и с ним можно договориться, но…
Нереальность замысла была не в позиции Зюганова, а в степени его влияния на союз коммуно-патриотических сил, от имени которых он был выдвинут как кандидат в президенты. Тут «ахиллесова пята» Зюганова. От своего имени и немногочисленного ядра своих сторонников он вполне возможно и мог дать гарантии банковской неприкосновенности, а вот от сонма союзников?! За всю предвыборную кампанию Зюганов практически не ответил ни на один фундаментальный экономический вопрос, подчеркивая всякий раз принцип незыблемости коллективного руководства. Возможно, эту глубоко спрятанную несвободу, несамостоятельность лидера КПРФ почувствовали банкиры. Совершенно очевидно, что тот, прошлый «манифест тринадцати» не был согласован с Чубайсом. И вряд ли Анатолий Борисович мог стать сторонником подобных идей, где невооруженным глазом было видно, что лично для Чубайса места в этой банковской инициативе нет. С коммунистами наверняка можно было бы о многом договориться, но только не о Чубайсе и уж тем более не о сохранении его на ключевой государственной должности. Правда, в те недалекие времена Березовский играл еще за другую команду, команду Сосковца-Коржакова-Барсукова.
В Давосе он снова инициатор, но уже с максимальной ориентацией на Анатолия Чубайса, заявляя при этом, что лично он как предприниматель и бизнесмен рожден приватизацией, а значит, ему чрезвычайно близка чубайсовская ментальность. Интересно, что каких-то полтора месяца назад, в апреле, эта же самая чубайсовская ментальность Березовскому была чужда. Любая мировая с коммунистами однозначно приговаривала Чубайса.
20 ноября 1996 года.
Мысль о вовлечении собственной дочери Татьяны в политику, как свидетельствует Коржаков, возникла у Ельцина после поездки во Францию, где он узнал, что именно дочь Жака Ширака руководила предвыборной кампанией своего отца. Ельцин такого дерзкого шага не делает, но тем не менее имя дочери появляется в списке его предвыборного штаба. Для консервативной России с ее недавним социалистическим прошлым, где дети политических лидеров старались держаться в тени и уж никак не оказываться в сфере публичной политики, такой шаг бывшего секретаря Свердловского обкома партии можно считать сенсационным. Впрочем, мы упускаем одну парадоксальную черту президента Ельцина: оставаясь самим собой, стремительно уходить от себя прежнего. Когда Ельцина избирали в первый раз, и вообще, когда придумывалась эта спасительная идея с президентством, которая, воплотившись, должна была усилить независимость России и помочь ей ослабить путы и довлеющее начало союзного горбачевского руководства, мы жили и действовали вслепую, потому как горбачевское президентство казалось нам малоудачным, и в памяти еще был свеж изнурительный путь избрания Ельцина Председателем Верховного Совета на Съезде народных депутатов. Съезд достаточно решительно левел, сказывались партийные гены, и рассчитывать на избрание президентом России человека по фамилии Ельцин на съезде было бы великой невероятностью. Съезд избрал, съезд отрешил. Нас всех этот вариант не устраивал. Только всенародные выборы.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что нас беспокоила масса проблем: отношения будущего президента с парламентом и съездом, поведение коммунистов, взаимоотношения с Горбачевым. Как впишется президентская власть в жизненный уклад России? Что будет с экономикой? Ну и конечно, нас беспокоила сама победа. Тот первый ельцинский штаб возглавлял Геннадий Бурбулис. Нервозность, разумеется, была, но мы не сомневались в победе. Обилие кандидатов наводило на мысль о возможности второго тура. Я помню, как пришел в штаб и предложил обсудить нашу тактику в случае второго тура голосования. Едва я произнес эти слова, улыбающееся лицо Бурбулиса мгновенно утратило располагающее выражение, глаза зло округлились, отчего стали еще темнее и круглее:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});