вкопанные замерли на пороге. Она засмеялась, глядя на наши вытянувшиеся лица.
– Простите, я, наверное, вас смущаю… – она накинула на себя покрывало и выдохнула ароматный дым.
Франсиско пробормотал что-то себе под нос, и сплюнув присел на низкий табурет:
– Говори…
– Успеется. Все чудесно. Чего ты такой серьезный брат-рыцарь? А ты же под обетом, я и забыла. С этой работой совершенно забываю о том, что я не только рыцарь, но еще и женщина. Вот Клемент не такой, он настоящий, правда, Клемент?
Она меня вывела.
– Эта, как там тебя, Пифия, гарпия, фурия?
– Руфия! – тонкий кинжал впился в дверной косяк в пальце от моей глазницы.
–Руфия! – ласково повторила метательница. – Я думала ты любезный, а ты такой же грубый мужлан, как и все эти.
– Что он тебе сказал? – Франциско готов был взорваться.
Руфия внимательно смотрела на него:
– У тебя давно не было женщины Иско? А хочешь? Этот ваш книжник выпустил семя, я даже раздеться не успела…
Я выдернул кинжал из двери и покрутил его на пальце. Удобная вещица, правда, слишком изящная, не для моих ладоней.
– У меня еще есть, – на всякий случай сообщила Руфия и добавила, – Ну раз вы меня не хотите, доблестные рыцари, тогда о деле… – сделала еще одну затяжку и села на топчане, скрестив ноги и закутавшись в свое покрывало. Но не совсем. Франциско снова сплюнул. Я незаметно выдохнул. Достала она меня эта черная колдунья.
– Значит так. Завтра ночью, на месте храма Яковитов…
– Как на месте?
– А так… Он все равно пустой. Один исчезнет, другой воздви.. Как Клемент… воздв…
Руфия засмеялась нервно и болезненно.
– Кальян хорош. Очень хорош!
Я попытался отобрать у нее трубку, да где там. Она скинула с себя покрывало и сделала попытку меня поцеловать. Вторым кинжалом у самого горла. Так что кальян пришлось ей оставить.
– Все ясно, – Франсиско резко поднялся, – у нас сутки. Идем Клемент.
– Вы что оставите меня одну? – возмутилась Руфия, – я же жен… Как это слово? Ха-ха… Женщина я! Слышите…
– Уходим…
Мы двинулись к дверям.
– Твари, жалкие трусы! – хохотала нам вслед колдунья. Еще два кинжала просвистело над нашими головами.
Когда мы очутились в коридоре и Франциско перевел дух, он произнес:
– Вот так и работаем..
– Да уж… – ответил я.
– Впрочем, ты можешь остаться. Если хочешь…
Меня передернуло. Воистину от желания, до полного его отсутствия…
– Нет уж. Найду себе кого попроще…
x x x
Глава ХХХ
Damo Suzuki “Q”
явь
– Знаешь, сколько этот фонарь стоит?
– Не.
– Ну хотя бы примерно, прикинь.
– Ой, ну рублей сто.
– Залупу. Шестьсот не хочешь?
– Сколько?
– А вот столько…
– Ни хера себе!
– А я тебе о чем? По документам естественно. А на базаре они лежат за шестьдесят, валом, но наша организация покупает их в десять раз дороже, разумно?
– Весьма.
– А потом мы удивляемся, почему так живем.
– Я уже не удивляюсь. Я больше удивляюсь, почему мы вообще живем. Еще. Или вопреки.
– Мда…
Чудны дела твои Господи!
Мы покурили и, поболтав еще немного ни о чем, пошли на платформу. Интересно, а сварочники они почем покупают? Наверное, и цифр таких в природе не существует. Суки.
Такое важное и ответственное событие в жизни каждого метрополитена, как комиссионный смотр, случалось раз в полгода и отражало готовность, как коллектива, так и оборудования служить великому делу Безопасности Пассажиров, что являлось непременным условием функционирования нашего предприятия в целом и в частности.
И я нисколько не иронизирую. В дни комиссионного смотра наблюдалось удивительное единение людей и механизмов. Видимо, проникаясь грандиозностью момента, оборудование вело себя согласно норм и технических характеристик, было вымыто, выкрашено и протерто от пыли. Люди были особенно аккуратно одеты, предупредительны и трезвы. Начальство – солидно и подчеркнуто вежливо.
Бывали, конечно, исключения, но они сразу же переводились в разряд ЧП и легенд и лишь подчеркивали правило – во время комиссионного осмотра все должно работать как хронометр. Хотел написать, как часы, но вовремя вспомнил, что в метрополитене все и так должно работать как часы каждый день, включая выходные и праздничные дни, у нас даже все часы на всех станциях и линиях работают синхронно. Такая специфика. Так что, пусть будет хронометр, что ли. Для красного словца, для эффекта. Ага.
Ну а когда все заканчивалось, тогда…
Вот, допустим, на линии двенадцать станций. Комиссия едет со стороны тупика. Там вышли, там вышли, там решили пропустить, там опять вышли. Вопрос, на какой из станций им захочется перекусить? Проблема? Та, еще! Напрямую же не спросишь, да и у кого. Вот поэтому начальницы станций и накрывают в день смотра столы, за свой и своих работников счет, разумеется. Ну а там, кому как повезет. Отобедают – значит, отобедают, не отобедают – сами отобедаем, да еще как. Весело, если замечаний мало написали. Сердито – если много, но не пропадать же добру, тем более полгода к смотру готовились.
Но уж если комиссия какую-то станцию облюбовала, тогда берегись. Тут у тебя в гостях все будут регулярно: и пожарники, и санэпидемстанция, и энергонадзор какой-нибудь. Запах жертвы распространяется мгновенно, и тогда все стервятники моментально слетаются, чтобы полакомиться ее плотью. И редко кто выживает.
Это я к чему веду так длинно, а к тому, что смотр на носу и мне сегодня красить насосы выпало. Не самая хреновая работа я вам скажу, но и не самая чистая. Краска – это знаете, краска. Это не огрызок собачий.
Вот допустим, вам надо покрасить два насоса в зеленый цвет. Невелика премудрость, но при этом крышки электродвигателя и Борно необходимо покрасить в красный, корпуса задвижек и фундамент установки в черный, их маховики в желтый, а потом дать всей композиции просохнуть, и беленькой красочкой аккуратненько нанести маркировки. Такая вот подземная радуга. Спрашивается, сколькими цветами будет сиять моя спецовка по завершении работы и за сколько выветрится запах керосина после того, как я ототру руки?
Ответы такие – пять и долго. Вздохнув, я приступил к работе. Зубами отодрал акцизную марку от горлышка, свернул пробку и в приступе жесточайшей меланхолии сделал хороший глоток. Вообще-то пить в одиночку – признак дурного тона. Я с этим полностью и абсолютно согласен, не согласен я с другим, почему Захарович не выделил мне сегодня напарника. Нет, я прекрасно понимаю, что людей, как всегда, не хватает, но ведь и работа-то какая?
Что я, глядь, мастер курва, маляр-штукатур? Хера. Ты вот, поди попробуй сам это все до обеда покрасить…
Так, повторить. И на финиш оставим. Еще глотнул и зажевал заранее припасенным сухариком. Теперь покурить и можно работать. А в облом-то как…
Но делать нечего, сигарета закончилась быстро, и пришлось распаковывать кисти. Художник, бля, от слова хуево, да еще и как.
Потом я услышал, как открылась дверь, и кто-то добренько приложился мне по черепушке. И все погасло…
х х х
Сон
И я таки нашел себе. Та еще ночка