Он чувствовал большую слабость, иногда погружался в сон на час или два, но когда просыпался, улыбался с благодарностью Элеоноре. Они разговаривали так, словно не виделись целый год.
— Когда я подумала, что ты умер, — признавалась ему Элеонора, — я почувствовала, словно и я умерла тоже. Внутри меня все стало черным и пустым.
— Я и не знал, что ты так сильно любишь меня, — сказал Роберт, и его глаза наполнились слезами благодарности. — Ани говорила мне, что ты ни на секунду не покидала меня. О птичка, сколько ты для меня сделала!
— Нет, Роберт, — начала Элеонора, чувствуя себя пристыженной.
Он остановил ее взглядом.
— Я все восполню, — пообещал он. — Я знаю, что никогда не вызывал у тебя большого уважения как мужчина, ну… однажды… — Элеонора вспыхнула при воспоминании, но тут же отругала себя за то, что дала ему почувствовать, будто он разочаровал ее. — Но это только потому, что я сильно люблю тебя. Слишком сильно. С того самого мгновения, как увидел тебя, я понял, что принадлежу тебе душой и сердцем.
— Роберт, не надо, — Элеонора тихо заплакала. — Я рада, очень рада, что ты меня любишь, но… — Невозможно было продолжить. — Когда ты встанешь на ноги, мы будем счастливы, по-настоящему счастливы. Бог явил нам свою доброту и милость, он дал нам еще один шанс.
Роберт не понял истинного смысла ее слов, но он был слишком слаб и истощен, чтобы придавать этому значение. Он погрузился в собственные размышления.
— Пока я был болен, я много чего передумал. У меня было такое впечатление, будто я закрыт для внешнего мира. Я не мог говорить, двигаться, но в остальном чувствовал себя абсолютно нормальным. Я не переставал думать о нашей жизни, о том, как все происходило с нами. Особенно занимали меня мысли о лорде Эдмунде и о том, скольким мы ему обязаны.
Элеонора увидела печаль на его лице и поняла, что он собирается сказать дальше.
— И знаешь, о чем я думал? — продолжал Роберт. — Я думало том, как он умер. Он умер, чувствуя себя преданным. Я участвовал в битве на стороне его противников, и он погиб именно в этом сражении. Я предал его…
— Нет, — воскликнула Элеонора, — это не так! Ты не предавал его. Нельзя хранить преданность злому человеку. Он оказался злым, Роберт, и ты отдал свою преданность другому, более достойному.
Роберт устало покачал головой.
— Жаль, что мне сложно поверить в твои слова, ведь они звучат так утешающе. Но я не могу. Все, что мне известно, — это то, что мужчина не может жить без чести или нарушив клятву верности своему господину. Не может слуга ставить под сомнение поступки своего хозяина…
— Но как вы можете так рассуждать? — с нетерпением в голосе произнесла Элеонора. — Для чего еще человеку дано сознание, как не для того, чтобы ставить под сомнение любой поступок? Если мы слепо вверяемся…
— Да, слепо. Не нам судить. На это есть Бог. Если мы присягаем на верность, если мы преданы кому-то… — Он остановился, закашлялся, но затем продолжил говорить тихим голосом: — Если хоть однажды мы отдаем свою веру, то у нас ее просто не будет для другого человека. Я был искренне предан лорду Эдмунду. Я все еще душой с ним. И я его предал.
Элеонора ничего не сказала, но беззвучные рыдания захлестнули ее. В глубине души она была полностью согласна с ним, потому что она знала значение его слов, ведь ее преданность и верность всецело принадлежали лорду Ричарду. Она понимала, что поступи он даже вразрез с ее представлением о справедливости, она все равно не отступится от него. Тем не менее, именно она принудила Роберта сделать это, приводя неоспоримые доводы. Просто она хотела, чтобы вся ее семья разделяла ее симпатии. Она стала причиной того, что Роберт ощущал себя предателем. Но Роберт не обвинял ее ни в чем. Мягкий и тактичный, он взял ответственность на себя. Она рыдала беспомощно, и Джо, вошедший в комнату как раз в этот момент, позвал горничных, чтобы они увели Элеонору в ее спальню и уговорили отдохнуть.
— Вы должны лечь, иначе доведете себя до истощения. Госпожа, идите и поспите, пожалуйста. Хозяину тоже нужен покой. Когда он проснется, я отдам распоряжения, чтобы вас немедленно разбудили. Так вы согласны пойти отдохнуть?
Элеонора не сопротивлялась, потому что ее напряжение достигло предела. Когда она дошла до своей комнаты, то даже не имела сил стоять, пока ее горничные раздевали ее. Она упала на кровать и провалилась в сон, как только ее голова коснулась подушки.
Она проспала ночь напролет, так как Джо отдал распоряжение не будить ее ни в коем случае. Когда она проснулась, за окном было позднее утро, птицы выводили рулады на ветвях, а мир был словно умыт яркой росой, которая уже таяла на жарком солнце, Ани зашла к ней в комнату.
— Доброе утро, мадам. Вы так хорошо поспали. Сейчас вы выглядите намного лучше…
— Как…
— Хозяин тоже спал, а сейчас он проснулся и требует еды, потому что страшно голоден. Здесь горячая вода. Хотите освежиться. А затем завтрак?
— Да, Ани, звучит заманчиво. Сегодня мне намного лучше. Ко мне вернулись силы, и я чувствую, как будто буду жить вечно. Позволь мне снять эту одежду. От меня, наверное, несет, как от нищенки. По-моему, я не снимала ее больше недели.
Пока Элеонора принимала ванну и одевалась, Роберт набросился на еду, которую ему предложил Джо.
— Каша, — с отвращением произнес Роберт. — Я такой голодный, что справился бы с быком, а вы пичкаете меня кашкой!
— Доктор Блекенбери говорит, что вам нельзя сейчас есть твердую пищу, — невозмутимо отозвался Джо.
— Чепуха, — возразил Роберт. — Как я могу окрепнуть, если кормить меня кашей? Вы пытаетесь уморить меня? Я хочу мяса и хлеба, а не эту размазню.
— Как раз зерно и даст вам сил, — сказал Джо, сурово глядя на хозяина. — Слова доктора — закон, как и распоряжения госпожи.
Роберт с неохотой позволил покормить себя, но продолжал бормотать себе под нос:
— Человек лучше знает, что нужно его желудку. Элеонора провела с ним целое утро. Их руки сплелись, и они говорили, говорили без устали. Она была убита его видом: он отощал, посерел и стал старым в один день. Она не поверила бы в его выздоровление, если бы не его бодрый тон. Тело Роберта действительно ослабело, но дух не был сломлен. Именно это обстоятельство и привело к трагедии.
Так получилось, что Элеоноре пришлось уйти к детям, чтобы сказать им приятную новость. Джо, Ани и Оуэн были заняты по дому в то утро, а Роберту прислуживал его юный паж.
Роберт приказал мальчику принести мяса, хлеба и вина. Мальчик прибежал в кухню, где не было в этот момент Жака, а только несколько поварят, которые сделали, как велено. Нагруженный едой поднос доставили Роберту.