что сам тогда этого запаха не ощущал, а вот сейчас прочувствовал, что называется, в полной мере. Когда мы вошли, сестра-сиделка, в таком же мешковатом одеянии, что когда-то носила Лида Василькова, как раз поправляла больному смоченную чем-то синим тряпицу на лбу. Судя по закрытым глазам, Смирнов либо спал, либо находился в забытьи, во всяком случае, на наше появление он никак не отозвался. Возможно, впрочем, по той причине, что мы наказ доктора Шиманского добросовестно исполнили и никак не шумели, даже ступать старались тихо и осторожно. Убедившись, что смотреть-то, строго говоря, и не на что, столь же тихо и незаметно спальню, превращённую в больничную палату, мы покинули. Доктор Шиманский остался с больным, мы же приступили к опросу прислуги, начав, естественно, с дворецкого Юревича.
Сколько я уже таких допросов видел, в скольких участвовал сам, но до сих не перестаю удивляться терпению и въедливости Шаболдина. Борис Григорьевич запросто мог задать один и тот же вопрос два-три, а то и четыре раза подряд, каждый раз спрашивая несколько иначе. В итоге и у допрашиваемого не складывалось тягостного впечатления, будто господин старший губной пристав ему не верит или за дурака его держит, и Шаболдин постепенно выуживал из свидетельской памяти новые и новые крупицы интересующих его сведений. И такая метода принесла свои плоды — даже многократно уже допрошенный-передопрошенный тайными Юревич с помощью Бориса Григорьевича вспомнил, что да, бывало, что когда хозяин давал Родимцеву выходной или свободные часы, тот куда-то уходил, перед этим особенно тщательно бреясь да причёсываясь, и одёжку на выход вычищал со старанием. Увы, но к кому Родимцев так собирался, Юревич и понятия не имел.
С остальной прислугой получилось и того хуже, но Шаболдин даже в этих, казалось бы, безнадёжных, условиях сумел-таки найти крохи сведений, что могли бы оказаться полезными, будь они хоть чуточку полнее. Кто-то вспомнил, что выходя в свободное время из дома, Родимцев всегда шёл по улице налево и никогда направо, кто-то видел его выходящим с какими-то свёртками из галантерейной лавки, кто-то припомнил, что в дом Родимцев после таких выходов возвращался неизменно довольным — «ну чисто кот сметаны объелся!». В общем, наличие у беглого слуги сердечного интереса за пределами дома можно было считать установленным со всею определённостью. Увы, но кто это и где она обретается, так и оставалось неведомым.
Но в любом случае всех нас эти подвижки радовали. Всё же, как ни крути, это был пусть и маленький, но шажок вперёд, приближавший нас к успеху. Да, не так уж прямо сильно и приближавший, однако же хоть какой-то.
Под впечатлением блестящего мастерства, проявленного Шаболдиным в допросах прислуги, загорелся желанием достойно проявить себя и Мякиш. Михаил Дорофеевич взялся за Юревича, успевшего уже перевести дух после общения с приставом, и они вдвоём принялись разбирать денежные бумаги Смирнова, пытаясь найти в них какие-то следы необычных расходов хозяина дома. К концу дня их труды удостоились вознаграждения — осилив записи расходов Смирнова за текущий и прошлый годы, они обнаружили ежемесячно повторявшуюся запись «Д. для М. 15 ₽».
— Пятнадцать рублей? — переспросил Шаболдин за вечерним подведением итогов дня. — Как раз месячная стоимость проживания в очень хороших меблированных комнатах, со стиркою, уборкою и чаем, — определил он.
— Тогда, надо полагать, «Д.» — это Дмитрий, Родимцев, стало быть, а на «М» начинается имя его подруги, — подхватил Мякиш.
— И у этой «М.» есть какой-то свой заработок или же Родимцев ей из своего что-то давал, — я тоже включился в пиршество разума.
— Вряд ли Родимцев её содержал, — с сомнением сказал Мякиш. — Жалованье ему Смирнов двенадцать рублей в месяц платил, не до содержанок тут.
Хм, а Смирнов хитёр… Родимцева он, конечно, баловал, оплачивая жильё его подруге, но самого держал на вполне обычном для прислуги жаловании, не переплачивал. А что, умно — Родимцев в таких условиях просто вынужден был хранить верность щедрому хозяину, но не до такой степени, однако же, щедрому, чтобы слуга имел возможность без хозяйской помощи обойтись.
— Значит, ищем Марию, Маланью или Марфу какую, девицу или вдовицу, что живёт в пристойных меблирашках в весьма приличном доходном доме, имеет свой заработок, наверняка хороша собою и теперь уже живёт не одна? — вопросил Шаболдин.
Как-то настолько всё выходило складно и ладно, что я даже безо всякого предвидения принялся искать в наших построениях нестыковки да подводные камни. Пока искал, предвидение тоже шепнуло, что не стоит возлагать на высказанный Шаболдиным план большие надежды.
— Вот простите, Борис Григорьевич, но не уверен, — подал я голос. — На хорошие меблирашки Смирнов деньги давал Родимцеву, пока здоров был. Сейчас этот источник денег для Родимцева и его подруги закрылся, так что могут и съехать в жильё подешевле.
— Не стану спорить, Алексей Филиппович, — миролюбиво сказал Шаболдин, — но так мы сможем хотя бы имя её установить. А двух человек, да ещё совместно проживающих, искать легче, нежели одного. Опять же, таких доходных домов, где жильё сдадут невенчанной паре или вообще без предъявления хоть какой-то бумаги при записи жильцов, не так уж и много.
Тут уже ни у меня, ни у Мякиша возражений не нашлось. Расстались мы на том, что Шаболдин озадачит здешних губных поиском этой самой «М.», сам займётся прояснением прошлого Родимцева, а Мякиш продолжит разбираться с расходными записями Смирнова. Мне какого-то определённого дела не нашлось, да я пока и не претендовал, объявив о своей готовности помочь Шаболдину либо Мякишу, буде таковая помощь от меня потребуется. Не потребуется — и то ладно, мне бы, пожалуй, лучше посидеть да подумать. Вот не оставляла меня мысль, что что-то мы все втроём тут упустили…
Уже ближе к ночи я вроде даже сообразил, что именно. Заблаговременное открытие счёта для доктора Шиманского и вся история с Родимцевым показывали преизрядную предусмотрительность Смирнова, а ежемесячные выдачи Родимцеву денег на жильё для его подруги говорили о стремлении Ивана Фёдоровича держать свои расходы под своим же неусыпным вниманием. А раз так, то должна где-то быть и некая денежная сумма, заранее приготовленная Смирновым для Родимцева. И вряд ли Иван Фёдорович дал слуге доступ к тем деньгам заранее, не вязалось такое допущение с общим впечатлением от манеры издателя вести денежные и от его отношения к необычному слуге. Значит, пусть Мякиш с Юревичем ищут след этих денег. Найдут, тогда и посмотрим, можно ли за теми деньгами приглядеть