Читать интересную книгу Восстание в крепости - Гылман Илькин

Хачатурянц думал: если прибывший из Баку Улухан схвачен, об этом не могут не говорить в городе.

На церковной площади ему встретился Казарян.

— Ты уже знаешь, Айрапет? — зашептал Казарян, подойдя к нему вплотную.

— О чем?

— Вчера ночью городовые по ошибке набросили на господина Тайтса мешок и уволокли в тюрьму. Сейчас он в больнице. Говорят, умер бы, приди к нему пристав на час позже.

Хачатурянц почувствовал, что ладони у него сделались влажными.

— Как это случилось? Причем тут мешок?

Казарян пересказал ему слухи, которые ходили по городу.

— Говорят, будто они собирались схватить кого-то ночью. Было темно, городовые по ошибке приняли Тайтса за преступника, набросили на него мешок и поволокли в тюрьму. Он до утра пролежал, связанный, на холодном каменном полу!

Сердце у Хачатурянца сжалось от страха. Он даже не сказал приятелю, кого городовые собирались схватить минувшей ночью. Он решил, что будет лучше, если вся эта история останется тайной, известной только ему и Тайтсу.

"Странно, очень странно, — размышлял он. — Почему же им не удалось схватить Улухана? Может, его и не было в Закаталах? Может, жена Казаряна обозналась? Если это правда, как я покажусь теперь Тайтсу? Позор!"

Он даже не стал добиваться уверений Казаряна в том, что Улухан действительно был в городе.

"Казарян не должен ничего знать. Но как я опозорился! Теперь хоть не попадайся на глаза Тайтсу!"

Когда он пришел домой, сестра, взглянув на него, всплеснула руками.

— Что с тобой, Айрапет? На тебе лица нет!

— Голова болит, — буркнул Хачатурянц и, не глядя на сестру, прошел в комнату.

После того как Тайтс пришел в себя, жена не отходила от него ни на минуту. Под вечер проведать пострадавшего пришел пристав Кукиев.

Тайтс пытался казаться бодрым, однако это у него явно не получалось. У бедняги не хватило сил даже подняться с постели. Варвара Степановна то и дело подносила к его рту ложку, заставляла пить свежий яблочный сок.

Тайтс боялся, что пристав начнет насмехаться над ним. Он давно чувствовал: каждая его неудача вызывает у пристава радость. Однако на этот раз он не заметил на лице Кукиева ни насмешки, ни торжества.

Приставу было искренне жаль этого человека, обессиленного и измученного. Тайтс лежал в постели, худой, изможденный и смешной, совсем как Дон-Кихот в иллюстрированном издании Сервантеса, которое довелось ему читать в детстве.

Если бы пристав Кукиев не был хорошо осведомлен о прежних заслугах Тайтса, он ни за что не поверил бы, что это слабое, худое существо, столь похожее на цыпленка, когда-то разоблачило несколько крупных революционных организаций. Ах, какую жалость вызывает сейчас этот человек! Нет, сейчас приставу не хотелось смеяться, как прежде. Тем не менее какой-то голос, казалось, говорил ему:

"Посмотри, это тот самый Тайтс, который всегда разговаривал с тобой высокомерно и кичливо. Пусть он теперь поймет, как он слаб перед тобой. Да не только он один, но и те, кто прислал его сюда, те, кто взял под сомнение твою работу, всю твою деятельность. Пусть станет стыдно тем, кто направил сюда это хилое существо. Может ли помочь тебе этот человек, которого легко раздавить одним мизинцем? Извините, господа, вы ошиблись. Лев и в молодости и в старости — лев!"

Пристав Кукиев почувствовал, что и самому Тайтсу стыдно за ночное происшествие. Он не стал задавать никаких вопросов, дабы не бередить свежую рану. Более того, он принялся утешать Тайтса.

— Мой вам совет, Игнатий Игнатьевич, не спешите выходить из больницы, отдохните здесь несколько деньков.

Варвара Степановна поддержала Кукиева:

— Николай Константинович верно говорит. Ты так обессилел, что не в состоянии ложку держать в руках. Ах, я словно в воду глядела! Вспомни, когда мы ехали сюда, я говорила тебе: напрасно ты дал согласие. Вот он — результат.

Несмотря на плохое состояние мужа, Варвара Степановна с жаром принялась доказывать безошибочность предчувствий, которые овладели ею, когда они ехали в Закаталы.

У Тайтса не было сил остановить жену или даже просто ответить ей. После ухода Кукиева он также не нашел в себе сил упрекнуть жену за болтливость.

Глава шестнадцатая

После той ночи, когда Гачаг Мухаммед побывал у Вейсала-киши, он принялся искать Расула.

Расул не мог жить далеко в горах, в труднопроходимых лесных зарослях, вдали от дороги, ибо эта местность была подконтрольна Мухаммеду и его товарищам. Расул отлично знал это.

Мухаммед начал свои поиски в лесах вблизи Закатал и окрестных деревень, — там, где были дороги и тропы, которыми пользовалось местное население. Днем он устраивал в кустах засады, а вечером, с наступлением сумерек, или рано на заре выходил к перекресткам дорог и ждал, ждал, спрятавшись в укромном месте.

Так прошло несколько дней. Можно было подумать, что Расул каким-то образом узнал о его намерении и поэтому нигде не показывался.

"Неужели Расула предупредили! — думал Мухаммед. — Лет, я уверен, никто из моих ребят не мог взять сторону Расула. Они все осудили грабителя. Когда я прогонял его, никто не защищал негодяя. Не было случая, чтобы они предали меня или заколебались в трудную минуту. Я верю им".

Гачаги знали, зачем Мухаммед ищет Расула. Они боялись за своего атамана, опасались, как бы Расул, перехитрив его, не свел с ним счеты. Незаметно для Мухаммеда они сопровождали его, пробирались вслед за ним по лесу то ползком, то прячась за деревьями. Они понимали, что если с Мухаммедом случится что-нибудь, пристав сумеет переловить их всех. Когда Мухаммед подходил к Заката-лам или какой-нибудь деревне слишком близко, беспокойство гачагов возрастало.

Наступило воскресенье.

В этот день Мухаммед с утра залег в засаде у развилки дороги. Вот уже неделю он с нетерпением ждал встречи с Расулом. Если бы он знал, что товарищи, заботясь о его безопасности, тайком охраняют его, он бы очень рассердился.

Солнце только что взошло.

Вдруг Мухаммед заметил, что ветки кустарника впереди него зашевелились. Показался человек. Он пригляделся: это был Расул.

Расул остановился, выбирая место под кустами. Видимо, он намеревался подкараулить кого-нибудь из крестьян, которые ходили этой дорогой на мельницу.

Мухаммед мог без труда застрелить Расула, но он не сделал этого. Он хотел расправиться с грабителем на глазах у народа и смыть черное пятно клеветы, которое легло на его, Мухаммеда, честь.

Расул наломал веток и сложил их перед собой, так, чтобы укрыться от взглядов тех, кто мог пройти по дороге.

Мухаммед, покинув свою засаду, осторожно пополз назад, потом поднялся и некоторое время шел, прячась за деревьями, желая выйти на дорогу подальше от того места, где залег Расул. На нем была крестьянская одежда, непохожая на обычное одеяние гачага.

Перед тем как выйти на дорогу, Мухаммед спрятал свою винтовку под листвой возле родничка, хорошо ему знакомого, подвязал щеку платком, будто у него болят зубы, а лохматую крестьянскую папаху надвинул на самые глаза. Достав из кармана полотняный мешочек, он наполнил его землей и перекинул через плечо.

Теперь он в точности походил на бедняка крестьянина, идущего на мельницу помолоть зерно.

Мухаммед медленно шагал по дороге, приближаясь к тому месту, где залег Расул. Порой он бросал из-под шапки взгляды в сторону кустов. Ни одна веточка на них не шелохнулась. Он напевал что-то вполголоса, желая еще больше ввести в заблуждение Расула, но, подойдя ближе, замолчал, боясь, как бы тот не узнал его по голосу.

Когда до куста, у которого прятался Расул, осталось несколько шагов, послышался легкий шелест, и на дорогу, словно хищный баре, выпрыгнул Расул.

Мухаммед сделал вид, будто испугался, кинулся бежать.

Расул окликнул его:

— Стой или пулю получишь!

Мухаммед остановился и, изменив голос, испуганно забормотал:

— Пощади!.. Клянусь аллахом, у меня ничего нет! Умоляю тебя… Пожалей моих детей!

Расул подошел к нему и начал обшаривать карманы.

— Заткнись, несчастный! Или, думаешь, вопли помогут тебе избавиться от руки Мухаммеда?

Мухаммед резким движением ударил Расула по запястью, винтовка выпала из его рук на землю. Расул хотел поднять ее, но Мухаммед успел наступить на приклад ногой. В тот же миг он сорвал со щеки повязку.

Нагнувшийся за винтовкой Расул вскинул вверх лицо к остолбенел от ужаса.

— Мухаммед! — воскликнул он.

— Поднимись, — приказал Мухаммед.

Расул поднялся. От страха он не мог вымолвить ни слова.

Его глаза умоляюще смотрели на Мухаммеда, взывая к милосердию.