очень, – поморщился Фаллошаст и будто нехотя принялся жаловать. – Я им провел выборы. Видели, какая явка? Думаете это так просто? Мне кое-что заплатили. Но мне нужна постоянная работа. Я же не могу ждать ее от выборов до выборов. И вот вызывает меня Хамовский. Спрашивает: «Какую должность хотел бы?». «Где больше платят, – отвечаю. – Вытяну все. Работы не боюсь». Он вызывает Лизадкова и дает ему указание. Тот в свою очередь вызывает кадровичку. Предлагают, знаете что? Заместителем завхоза в ресторане «Юность комсомола». Думаю, попробую, там видно будет. Вот месяц отработал. Знаете, сколько получил? Восемь тысяч с копейками. Как на это жить, не представляю. Но идти отказываться – подумают: работать не хочет. Там шептунов достаточно…
Жалости к Фаллошасту не было. На муниципальных концертах во Дворце культуры маленького нефтяного города он всегда садился ближе к первому ряду, который занимали чиновники Хамовского. Он стремился к власти, жаждал быть замеченным и привлеченным к бюджетной кормушке.
– Про меня тоже сплетничают, – согласился Алик, – но я не хочу связываться.
– Напрасно, – не согласился Фаллошаст. – Помогает. Я на выборах устроился в отдел к Бредятину. Все расписал, даже тексты телефонных переговоров с избирателями. И люди пачками пошли в «Единую Россию». Предлагали бесплатную помощь в ее популяризации. Образовывались ячейки…
– Ничего себе! – восхитился Алик больше своему мнению относительно услышанного, чем самому услышанному:
«Все беды от продажной интеллигенции. Она, отягощенная умными пороками, продается на омерзительные дела, такие как выборы черт знает кого и формирование имиджа черт знает кому».
–…и как-то раз Лизадков меня спрашивает: что опять пьяный на работу ходишь? – возмущенно произнес Фаллошаст, продолжая исторгать перегар. – Я спрашиваю:
«Почему вы так думаете?». «Тут все известно, – уклончиво ответил он. – Людей достаточно». Я сразу понял кто. «Бредятин?» – Спрашиваю. «Да, – отвечает Лизадков. – Зашел и говорит: от Фаллошаста опять пахнет. Видимо, хорошо на днях врезал». Я расстроился. Ведь не пил же…
Красное, как у температурящего больного, лицо Фаллошаста говорило: «Я вру».
– … пришел домой, рассказал жене, – замел внешнее впечатление язык Фаллошаста. – Она возмутилась и позвонила Бредятину, а того дома нет, трубку взяла жена. Моя ей все и высказала. А жена Бредятина тоже грубиянка. Нашу дочку обидела в своем кружке, совсем ни за что…
Алик вспомнил собрание поэтов и мурашки на своей коже, возникшие от обращения ведьмы Бредятина к детям.
– …потом моя звонит на работу Бредятину, – продолжил рассказ Фаллошаст. – А у того громкая связь включена. Моя: «Как вам не стыдно по администрации сплетни распускать, что мой муж ходит на работу пьяный». «Извините, извините», – сказал тот и быстрее трубку положил. Но весь его отдел эти слова слышал. С той поры Бредятин меня за пять метров обходит и с поклончиком здоровается.
Фаллошаст показал поклончик – легкий, как шепот наушника – и Алик узнал Бредятина. Алик вгляделся в Фаллошаста и узнал черты Тщеслава, работавшего в газете маленького нефтяного города журналистом, способнейшего человека, из-за тяги к пьянству вынужденного писать для высокопоставленных свиней прекрасные портреты. Та же худоба лица, тот же пьяный румянец на щеках, тот же живой взгляд, те же повадки…
А выборы…
Народ идет к избирательным урнам, подгоняемый долгом. Вот только, где даденное в долг? Народ бросается понятиями гражданин и государство, которые для него ничего не значат. Народ перебирает фамилии в избирательных списках. Но за этими фамилиями стоят либо люди Хамовского, либо – нефтяной компании. Распознать иных невозможно. Иные не обладают опытом или деньгами, или изранены системой…
***
Воспоминание о Фаллошасте промелькнуло, как облачко табачного дыма с соседнего балкона, оставив неприятный запах. Именно такие люди будут обрабатывать результаты комиссии, направленной против него. Они всегда сидели вблизи первых рядов, за спинами чиновников, незаметные, но готовые услужить. Их надо знать, потому что не сами первые лица, а именно угодливые исполнители будут его уничтожать. Алик задумался о возможных нарушениях.
ПОДГОТОВКА К КОМИССИИ
«Нервы звучат лишь тогда, когда хорошо натянуты, а их струны беспокоят, но именно это беспокойство иногда вызывает великие звучания».
Алик смотрел на небольшую картинку с бабочками, сделанными местной мастерицей из кусочков одежных пуговиц. Бабочек было ровно пять, разноцветных, с усиками из лески, украшенными бусинками. Это было его второе окно в чарующий мир раздумья в кабинете главного редактора телерадиокомпании.
Секретарша Бухрим зашла с бумагой и ручкой.
– Садитесь, пишите приказ, – сказал Алик. – Пункт первый. На время отпуска главного редактора запрещается проведение собраний на территории телевидения, ввиду отсутствия приспособленного под собрания помещения. Пункт второй. В рабочее время работникам телевидения, запрещается общаться с любыми представителями комиссии и предъявлять им любые документы, так как должностные обязанности сотрудников телевидения не предусматривают посторонние беседы. Пункт третий. Нарушение приказа будет считаться нарушением условий контракта. Санкции по моему возвращению последуют незамедлительно. Сейчас же его печатаете, я подписываю, и вы знакомите всех с этим документом…
Уже через полчаса Бухрим бегала по кабинетам телерадиокомпании, а Алик продолжил общаться с бабочками, застывшими в разных направлениях, словно бы предлагавшими и ему смотреть в разные стороны и с разных сторон.
«Вечер пятницы, завтра улетать в отпуск, а комиссия все равно придет. Что ей мой приказ? Слабовата защита, – раздумывал он. – А я люблю и позвонить по служебному телефону, и на служебной машине езжу по личным делам. Премии, подписанные Хамовским, чем не злоупотребление?..
Полтора месяца отсутствия на фоне работы недоброжелателей будут схожи с тем, как если бы рыбка подскочила над поверхностью воды в октябре, зависла и попыталась вернуться в реку в декабре. Глупо, глупо, глупо. Рыбка упадет на лед. Немного попрыгает, побьется, а затем замерзнет и сдохнет. Вот и вся сказка. А рыбка – это я. Комиссию нельзя пускать на телевидение. Пусть это по-детски, но попробуем воззвать к совести».
Алик опять вызвал секретаршу.
– Записывайте, – приказал он, едва Бухрим изготовилась. – Прошу перенести начало работы комиссии на более позднее время в связи с моим отъездом в отпуск. Свое участие в работе комиссии считаю обязательным, работу комиссии в мое отсутствие считаю некорректной, тем более, что я один из ее членов. Сейчас же печатайте, мне на подпись и – в администрацию.
Бухрим вышла, плотно закрыв дверь. Алик глянул в окно. Худосочные березы и сосны вяло махали ветвями, оповещая о ветре. С севера ползли тучи, похожие на души белых медведей. Гнутый кабель радиоантенны, протянутый самоучкой Задриным с крыши двухэтажного офиса телевидения к окну Алика, болтался вдоль стекла, словно безумная трещина…
«Убожество! – мысленно вскрикнул Алик. – Кривые заборчики, опутавшие город, железобетонные столбы