ценными. При жизни Льва искренне любили подданные, и после его смерти у них имелись все основания быть ему благодарными.
13
Мягкий узурпатор
(912–944)
Единственной положительной чертой правления Александра можно назвать то, что оно было коротким. К 41 году он был совершенно истощен разгульным образом жизни и занимал трон чуть больше года. Его обычное поведение можно сравнить лишь с тем, как в худшие эпизоды вел себя Михаил Пьяница: та же бессмысленная жестокость, тот же пьяный разгул, то же распутство и акты святотатства. Однажды он решил, что бронзовый вепрь в Ипподроме – его второе «я», и приказал сделать ему новые клыки и гениталии в попытке исправить тот огромный ущерб, который он причинил своему телу.
Александр всегда ненавидел брата, а в 903 году участвовал в заговоре с целью его убийства в церкви. Оказавшись у власти, он полностью изменил всю политику Льва и отменил все его указы. Императрицу Зою бесцеремонно выселили из дворца, а ее дядю Гимерия, сослужившего такую прекрасную службу империи, лишили звания и бросили в тюрьму, где он вскоре умер. Тем временем в Константинополь прибыло отправленное Симеоном болгарское посольство, чтобы предложить возобновить мирный договор 901 года. Александр воспринимал этот договор как дело своего брата, и лишь по этой причине он хотел его аннулировать. Он накричал на послов и объявил им, что больше не желает заключать никаких договоров и что Византия больше не станет платить дань, после чего отправил их восвояси. Симеон, уверенный в силе своей армии, понимал, что ему нечего бояться этого жалкого правителя, и начал готовиться к войне.
Кроме того, к этому времени Александр призвал изгнанного патриарха Николая и восстановил его на престоле; для этого не было никаких видимых причин, кроме того, чтобы пойти против брата. Пятилетнюю ссылку патриарх провел, размышляя о пережитой несправедливости, и в особенности о предательстве сторонников Игнатия, и думал лишь о мести. Рассказывают, что Евфимию предъявили обвинение перед трибуналом во дворце Магнавра, где с него публично сорвали патриаршие одежды, которые потом втоптали в грязь все присутствовавшие. После этого Евфимия швырнули на землю, пинали его ногами и осыпали плевками, выбили несколько зубов и довели почти до бессознательного состояния. По словам летописца, если бы не аристократ по имени Петронас, Евфимий бы вскоре принял мученическую смерть.
Сослав Евфимия в Агафонов монастырь, патриарх Николай затеял масштабную чистку в рядах священнослужителей с целью удалить из них всех епископов и священников, питавших симпатию к фракции Игнатия. Неизвестно, как, по его мнению, должна была функционировать после такого радикального вмешательства церковь, в которой только епископство на две трети состояло из сторонников Игнатия; однако те, кого он хотел изгнать, наотрез отказались покидать свои посты. Арефа Кесарийский заявил, что оставит свою епархию, только если к нему применят силу; многие последовали его примеру. Тем временем несколько епископов-фотианцев, пытавшихся избавиться от своих священников-игнатианцев, обнаружили, что их дворцы осаждает мятежная паства. Когда патриарх в панике отозвал свои приказы, всего четыре епископа приняли свою отставку.
К этому времени император Александр умер. Говорят, что он потерял сознание во время языческих жертвоприношений в Ипподроме (в числе которых, надо полагать, было и жертвоприношение вепрю в надежде излечиться от импотенции). Он умер через два дня, 6 июня 913 года. Его мозаичный портрет в северной галерее Святой Софии несомненно был сделан при жизни, так как после его смерти подданные желали лишь одного – забыть о нем. Тем временем его невестка Зоя прорвалась во дворец, отчаянно тревожась за судьбу своего сына Константина. Ей было известно, что Александр планировал его кастрировать, а с возвращением патриарха ее тревога лишь усилилась. Николай так и не принял исключительное разрешение на брак императора, выданное его врагом Евфимием, и Зоя знала, что он сделает все возможное, чтобы не дать Константину взойти на трон. Она намеревалась решительно помешать Николаю, и ее подозрения выглядели вполне обоснованными: у патриарха и в самом деле был альтернативный кандидат на престол. Константин Дука, доместик схол[50], сын предателя Андроника, не питал никакой лояльности к Македонской династии. Он мог полагаться на поддержку большой части армии и имел связи с большинством главных аристократических семейств, и если бы он предпринял попытку переворота, то его шансы на успех были бы высоки. Он уже некоторое время вел с Николаем тайную переписку, и они лишь ждали подходящего времени.
Зоя все еще добивалась восстановления своего прежнего положения, когда умирающий император пришел в себя в достаточной степени, чтобы назначить преемника, которым он назвал Константина. К несчастью, он также назначил регентский совет во главе с Николаем, а Зою в него вообще не включили. Она выразила горячий протест: никогда еще в истории Византии матери императора и коронованной августе не отказывали в участии в подобном совете. Николай, впрочем, знал, что не может рисковать. Первое, что он сделал в качестве регента, – приказал арестовать Зою, обрить и отправить в отдаленный монастырь. Ее лишили даже имени – она стала известна лишь как сестра Анна. В то время ее семилетний сын был единственным императором, однако как долго он останется в живых при регенте, отказывавшем ему в законном праве на престол? Первая угроза появилась всего через несколько дней после восшествия мальчика на престол: Константин Дука попытался совершить переворот. Выступив из своего фракийского лагеря, он подошел к городу ночью, ожидая, что ему откроют ворота; однако заранее предупрежденный магистр Иоанн Эладас ждал его с вооруженным отрядом. В стычке несколько людей Дуки были убиты, а когда сам он решил бежать, его лошадь поскользнулась на мокрой мостовой. Он рухнул на землю, и один из защитников города убил его. Патриарх, немедленно объявивший о том, что никак не связан с заговором, устроил настоящий террор против тех, кто хотя бы подозревался в соучастии. Целые группы людей массово убивали, других подвергали порке или ослеплению. Лишь когда сам регентский совет стал протестовать против бесконечного кровопролития, патриарх неохотно потребовал его остановить.
Всего через два месяца после фиаско Дуки у стен Константинополя появился Симеон во главе такой огромной армии, что, встав лагерем, она растянулась на все четыре мили (6,4 км) вдоль городских стен от Мраморного моря до Золотого Рога. Однако здесь Симеон обнаружил то, что до него уже выяснил его прапрадед Крум: городские укрепления неприступны. Отступать он не стал. Угроза блокады в сочетании с систематическим опустошением прилегающих к городу земель все же могла дать Симеону возможность договориться о выгодных условиях, не потеряв при этом людей. Из дворца в Евдоме он отправил к регентскому совету посланников, объявивших, что он готов