– Убью, сволочь… – прохрипел Фрэнк, рубя с плеча. Я нырнул под удар, врезал ему ногой в грудь ударом из саватта, но американец ловко ушел, подбил пинком вторую мою ногу, и я полетел в грязь.
Через долю секунды он уже навис надо мной. Я видел – как-то одновременно – безумные, почерневшие глаза и палаш в руке с задравшимся широким рукавом брони. Я сжался в комок, перекатываясь под ударами, потом обеими ногами пнул Фрэнка в пах и, когда он согнулся, добавил ногой в лицо, опрокидывая его наземь. Он упал неудачно (для себя) – крестом разбросав руки, и я, навалившись сверху, потерял секунду, пытаясь заколоть его палашом. Фрэнк ревел, я отвечал ему тем же рычанием и бил уже дагой, но не попадал, а потом – получил страшный удар в левую скулу и кувырком полетел в сторону. Не потерял сознания, но сразу встать не смог – правда, Фрэнк тоже не вскочил, одним из ударов я глубоко приколол его плащ-панцирь к земле, моя дага так и осталась торчать в поле. Я нашарил палаш; мы одновременно поднялись на колено и вразмах несколько раз скрестили палаши. Нож Фрэнк тоже выронил, и, когда он потянулся за ним, я вскочил и с размаху ударил американца ногой в лицо, но Фрэнк подставил плечо, ловко перекатился и вскочил, выставив уже обе вооруженные руки. Левый глаз, кажется, у меня заплывал… Волосы Фрэнка почернели, с них текла жидкая грязь. Я опомниться не успел, а он прыгнул вперед, как большая страшная кошка. Отвратительно скрипнул его палаш, остановленный моим где-то над нашими головами, ударом кулака в краге прямо по ножу я вновь вышиб его у врага, но пальцы Фрэнка жуткими клещами впились мне в горло через жесткий ворот бригантины. Я вцепился в запястье врага свободной рукой, краешком сознания отмечая, что хриплю. Сил оторвать руку Фрэнка от горла не было, и по его оскалу я понимал – еще сколько-то мучительных вдохов, и он выдерет мне горло вместе с куском ворота.
– Задушу, сломаю… – прорычал он мне в лицо, – молись, русская сволочь…
Страх, который я испытал в тот миг, был страхом не перед болью, которая меня ждала, а перед поражением. Несколько раз вслепую я бешено ударил коленом, но попадал в полы этой чертовой брони. Дышать становилось все труднее, я краем сознания отметил, что у меня широко открылся рот, и из него сам собой вылезает язык, а глаза распирает изнутри…
Опрокинутой чашкой опустится ночь.Шорох крыльев спугнет чей-то сон.Станет страшно, а значит, уже не помочь,Не спастись за преградой окон.
Точит когти луна среди черных ветвей.Темноту факелами согрей.Пляска смерти одна. Ты летишь из окна.Убей, слышишь, убей!Убей, слышишь, убей!
Бархат тяжких знаменРасшивай серебром,Поцелуем впечатывай нить.На прощальном ветруНам гореть поутру —Мы умеем за пляску платить.
Разбивайся об лед,Видишь, время не ждет.Часовые торчат у дверей.В спину вылетит нож,Просыпайся, поймешь.Убей, слышишь, убей!Убей, слышишь, убей!
Из разорванных тучВ руки выпадет ключ.Треплет болью остатки души.Не спеши отпускатьМертвый ветер плясать,Росчерк молнии штрих заверши.
Пусть холодная стальРазомкнет нам уста,В небе вспыхнут осколки цепей.Кровь легка и чиста,Камни сдвинет с креста.Убей, слышишь, убей!Убей, слышишь, убей!
Группа «Джэм»
Я вывернул правую кисть и услышал, как палаш Фрэнка со скрипом скользнул куда-то в сторону. Почувствовав, как освободилась рука, я с отчаяньем ударил американца торцом эфеса сверху по голове – и еще, еще, еще, не помню, сколько раз, цедя сквозь зубы почти без голоса:
– Отцепись, отцепись, отцепись!..
Он попытался ударить палашом, но на таком расстоянии длинный клинок скользил по моей бригантине – не было места для размаха. Я просунул кулак в гарде ближе к лицу Фрэнка и уже почти вслепую – перед глазами бурлил алый туман – нанес врагу еще несколько ударов прямо в губы.
Американец отпустил меня.
Добить его я не смог, потому что был занят упоительным ощущением – я дышал. У Фрэнка по лицу текла кровь, из рассеченных губ, из-под волос… Да, такого противника мне еще не попадалось. И бой-то не окончен… Я атаковал, как только продышался – рубя сплеча и держа левую руку наготове. Добраться бы до даги – но я запретил себе об этом думать, чтобы не расслабляться.
Фрэнк оборонялся недолго. Он пришел в себя и, отразив мой четвертый или пятый удар, сам нанес ответный, да такой, что у меня хрустнуло в кисти. Я подпрыгнул, спасаясь от возвратного кругового в бедро, но третье размашистое движение пришлось слева в ребра.
Бригантина спасла меня от гибели, но я ощутил (больно почти не было, таково оказалось напряжение), как сломалось ребро – или даже не одно. Меня перекосило, дыхание вырубилось. Второй удар пришелся сверху в левое плечо – тут, наверное, и бригантина не уберегла бы, лежать бы мне разрубленным надвое, если бы я не успел чуть повернуться на пятках – клинок прошел концом вдоль груди, а ответным уколом я пробил рукав брони Фрэнка у левого плеча. Ответом мне был рев – не боли, а досады. Американец отскочил, но тут же, словно на пружинах, метнулся вперед, взмахнув рукавом… и меня полоснуло болью по левому бедру снаружи. Я ощутил, как брызнула кровь и мельком подумал, что Фрэнк запросто мог отрубить мне ногу, ударь он поточнее.
Но удар и так был точным достаточно, чтобы я захромал. Тем не менее, я запретил себя думать о ране и боли – вместо этого я бросил себя вперед, молотя Фрэнка палашом сверху вниз снова и снова. Американец начал отступать, из рукава на кисть бежала и капала с пальцев кровь.
В какой-то момент он не просто отбил, а отбросил мой удар и нанес свой – я качнулся назад, а не угадай я этого удара, моя голова сейчас прыгала бы в грязи. А удар ногой в бок бросил меня на спину, второй раз за какие-то минуты. Причем удар был в бок со сломанными ребрами…
Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что, когда я открыл глаза, Фрэнк стоял надо мной, держа палаш обеими руками острием вниз. Его лицо было страшным.
«На правый бок!!!» Я подумал это позже, чем опрокинулся в сторону, – и палаш на полдлины ушел в мокрую, раскисшую землю. Фрэнк сунулся вперед, не удержав своего собственного размаха, и я обратным движением ударил его по виску локтем и в затылок кулаком. Фрэнк коротко хрюкнул и зарылся в грязь. Из уха у него выскользнула струйка крови.
Я рванулся за палашом и дагой, мельком заметив, что этот бык начинает возиться! Добравшись до своих клинков, я вскочил на ноги и на миг ослеп от боли в ноге… а когда открыл глаза снова – Фрэнк уже стоял на ногах, держа и палаш и нож. Он часто встряхивал головой и покачивался, но все-таки стоял, хотя последними двумя ударами – да что там, любым из них! – я мог его убить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});