Гувернер… мама вот каждый день в детские заглядывала. Или хотя бы справлялась о делах. А у отца раз в неделю была аудиенция.
Все замолчали.
И молчали почему-то долго. Где-то рядом раздался стрекот одинокого сверчка, на него отозвался второй. Третий… и следом многоголосо, переливчато заголосили жабы.
— Ты… вы… в общем, извини, что так получилось, — произнес Бер тихо. — Я на самом деле… не думал. Так… предложили тему… похайпить. Род не при чем. Сам дурак.
— Полудурок, — поправился Иван.
— Почему? — Император даже сел и уточнил. — Полудурок почему?
— Да так… приезжал тут один. Полудурками обозвал.
— Это он вас крепко недооценил, — сказали Его императорское величество, заваливаясь в душистое сено. Вот и пойми, то ли похвалил, то ли наоборот.
Впрочем, понимать Ивану было лениво.
И глаза сами собой смыкались. И вообще… только тень чужой печали доносилась откуда-то издалека. А еще смутные мысли, что надо бы уточнить кой-чего.
Завтра.
Уже завтра.
Глава 27
О женской непосредственности и мужском коварстве
Глава 27 О женской непосредственности и мужском коварстве
«Какие ребра, такова и Ева»
Из одного философского, почти богословского диспута, случившегося летним вечером в закрытом дворике под дегустацию нового сорта «Императорского Темное»
В вагоне было пустовато. Через приоткрытое окно врывался воздух, слегка разгоняя летний жар. Пахло железом и людьми, коих Софья Никитична разглядывала исподволь, очень надеясь, что интерес её не будет воспринят превратно.
Чувствовала она себя…
Престранно.
Как… как там, в далеком подзабытом уж детстве, когда случалось сбежать от строгого взгляда наставницы в сад. И укрыться там с запрещенною книгой.
И от этого почему-то становилось совестно.
Но…
У окна придремала женщина, у ног которой свернулся огромный косматый кот. Кота держали на поводке, и он явно был сим обстоятельством недоволен. И щурился. И порой начинал ворчать.
Жевала конфеты старушка, обставившая себя ящиками с рассадой, и не прекращая жевать, что-то говорила лысоватому старику в клетчатой жилетке. А тот не слушал, но кивал, то ли в такт перестуку колес, то ли по привычке.
Смеялись подростки, занявшие дальний угол вагона.
Перелистывала тетрадь с записями очень серьезного вида девушка…
— Знаете, — Софья Никитична вздохнула и призналась самой себе. — Это так… странно. Но мне почему-то нравится.
— Я рад.
Князь Чесменов ныне совершенно не походил на князя. На нем была летняя рубашка в синюю и красную клетку. Защитного окрасу жилет со многими карманами и такие же штаны. И рядом с ним Софья Никитична в нежно-бирюзовом дорожном костюме, который к поездке выбирала тщательно, казалась… нелепою.
И костюм этот гляделся чуждым вагону.
И шляпка.
И уж тем паче чемоданы из желтой кожи.
У князя вон рюкзак преогромный, почти как у Пашеньки. Стоило вспомнить про сына, и она снова вздохнула.
— Пашенька… будет недоволен.
— Будет, — вновь согласился князь Чесменов. — Но вы всегда можете сказать, что это я вас заставил. Обманом или шантажом.
— Это же неправда!
— Отчего же… тогда коварными манипуляциями… — и усмехнулся. И Софья Никитична неожиданно для себя поняла, что тоже улыбается.
Она бы даже хихикнула, хотя в ее возрасте и положении как-то совсем уж несолидно хихикать.
— Тоже неправда. Это скорее уж я вас… шантажировала. Вы ведь лишь о малой услуге попросили. А дальше оно как-то само…
Когда Кошкин предупредил о визите князя, Софья Никитична несколько заволновалась, поскольку давно не принимала у себя мужчин.
Очень давно.
Конечно, сейчас никто не скажет, что это неприлично. Она — почтенная вдова, и понятно, о чем Чесменов желает побеседовать, но как-то вот… было неспокойно.
Зря.
Князь оказался мил. И тягостный разговор о делах иных сглаживал, как умел. Получалось не всегда, но Софья Никитична оценила. Да и после того как-то само все получилось…
— Думаете, отправиться в Подкозельск? — спросила она позже, за чашечкой чаю, благо, князь был столь вежлив, что приглашение остаться на эту чашечку принял.
Софья спрашивала не столько из любопытства. Её все же не оставляло некоторое беспокойство за внука, который уехал, а дозвониться ему оказалось невозможно.
Пашенька сказал, что со связью сложно, но ведь…
— Не совсем. В Осляпкино.
— А почему туда? — удивилась Софья Никитична. — Хотя, помнится, оно тоже Вельяминовым принадлежало. Земли.
— Раньше, — согласился князь. — Однако часть земель были проданы этому вот Свириденко. А после и Осляпкино это пожаловано было. В боярское владение. При том, что сам Свириденко ни разу не боярин и к званию этому вовсе не стремиться.
— А разве… — Софья Никитична была, конечно, несколько далека от дел высокой политики. Так, слышала кое-что. — Погодите… я слышала от Анны Никифоровны… да, от нее, она организовала благотворительный комитет для помощи переселенцам! Очень хорошо отзывалась об этом вашем Свириденко.
— Анна Никифоровна Меженцева? Которая в девичестве Одинцова?
— Она самая. Она еще планировала вечер устроить. С концертом.
— И чем же ей Свириденко угодил?
— Он давно уже благотворительностью занимается… — Софья Никитична попыталась вспомнить, что именно слышала. — Кажется… помощь беженцам… устройство их. И бедным людям. Какая-то программа… переселения. Он дает работу, жилье… она об этом от внука узнала.
— Как интересно…
— Да, тот занимается какими-то программами… государственными, что ли… простите, я в этом ничего не понимаю.
— Очень интересно… — сказал тогда князь.
— Только потом она сказала, что тот отказался… почему-то. Обычно ведь никто не отказывается от помощи, а он вот… все сам.
А вечером цветы принесли. С карточкой от Чесменова. В благодарность за беседу и потраченное время, если карточке верить. Пусть букет был скромен и выказывал дружеское расположение, но… Софье так давно никто не присылал цветов.
Пашенька вечно занят.
Иван тоже.
Да и не считали нужным время на глупости тратить. Тем паче, цветов в доме хватало, и сад имелся, и оранжереи… Нет, Софья Никитична знала, что её любят. Но ведь цветы… цветы — это так приятно.
Князь объявился на следующий день. Без приглашения и даже звонка. И одет был престранно. И сказал:
— Софья Никитична, мне и государству очень нужна ваша помощь!
Князю Софья Никитична, может, и отказала бы, постеснявшись, но отказывать в помощи государству было крайне непатриотично.
— И что нужно делать? — спросила она, робея.
— Составить мне компанию… прогуляться в одно прелюбопытное агентство… и нет, нет, вы