масс той великой истины, что единственно в труде народ может обрести спасение.[509]
14. Там, где правительство победило революцию…, оно успевало не исключительно физической силой, а тем, что, «опираясь на силу», смело становилось во главе реформ.[510]
15. Это начало – настойчивого, неторопливого преобразования – не в направлении радикального, но постепенного прогресса и закономерности».[511]
Под этой программой можно подписаться и сегодня. Но есть еще и загадка. После смерти Столыпина из его бумаг был изъят обширный план переустройства России. Об этом есть свидетельства старшей дочери и ее мужа. В нем были идеи дальнейшей либерализации страны. Сначала «захватить» Россию «в кулак» в ее «анархическо-хаотическом состоянии», а затем «постепенно разжимать кулак».
Этот план утерян. В 1956 г. в Нью-Йорке появилась книга Зеньковского с его изложением. Дочь Столыпина восторженно встретила эту книгу.[512] Тем не менее доказательств, что план подлинный, нет. Знак вопроса остался навсегда.
Можно только гадать, что случилось бы с Россией, если бы Столыпина не убили. Да и случилось ли? Он был на грани отставки. Но нам очень нужны его идеи. Личная собственность, богатеющее население, свобода, гражданственность и сильное государство, основанные на достатке миллионов семей, – разве с этим можно спорить? Правительство как нравственная, сильная личность – разве не для нас?
Да, личность. Вот письмо жене, 1906 г.: «Оля, бесценное мое сокровище. Вчера судьба моя решилась. Я министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной… и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет…
Поддержка, помощь моя будешь Ты, моя обожаемая, моя вечно дорогая. Все сокровище любви, которое Ты отдала мне, сохранило меня до 44 лет верующим в добро и людей… Ты мой ангел-хранитель».[513]
Что ж, пусть вера, крепкая надежда и спокойствие не покидают и нас. И пусть у каждого из нас будет свой ангел-хранитель среди самых близких, сохраняющий в нас веру в добро и в людей в самые трудные наши времена. И в двадцать лет, и в сорок с лишним, как у Столыпиных, и далеко за семьдесят, когда нам нужны будут все наши силы.
Судить. Мордвинов
Всегда, во все времена в России находились люди, пытавшиеся предугадать, что будет впереди. Они же умоляли, кричали, предупреждали, потому что им казалось – да что там казалось, они были уверены, – что впереди времена темные, не хлебные, что риски, большие риски подбираются к стране.
Чаще всего они были правы, родом из тех, что нутром чуют, или даже из тех, что пытаются вопрос изучить и предсказать, твердо, логически, что впереди – просела земля. И если вернуться в прошлое на 100–200 лет тому назад, голоса их были совершенно ни к чему – для тех, кто наверху, эти голоса были совершенно незначащими, и жизнь шла так, как она шла, ни в чем не останавливаясь и никогда не поворачивая.
Что ж, хотя бы вспомнить кого-то из них, потому что в России те, кто пытаются смотреть вперед, не переводятся, и всегда найдется какой-то воспитанный и доброжелательный человек, который с сердцем говорит: «Нужно бы по-другому! Сделайте другой выбор! Разве вы не видите?»
Николай Мордвинов. Прожил девяносто один год. Был женат на англичанке, завел с ней роман в Пизе и имел от нее шестерых детей. Был единственным из семидесяти двух членов суда, кто голосовал против смертной казни декабристов.[514] Какая смелость! И после этого был возведен Николаем I в графское достоинство. «Он был одним из самых умных, самых ученых и самых прямодушных людей своего времени» (Бобринской, 1893).[515]
А кто он еще? Адмирал, первый в России морской министр, либерал и заодно – 17 лет – председатель Вольного экономического общества. Двоюродный прадед другого реформатора – Столыпина. Вознесен одной императрицей и тремя императорами. С ними был прям. Англоман и оппонент всего.
Какой сценарий! Сцена первая: случайная встреча в иллюминацию в Пизе с будущей женой. Она – в экипаже, он – в толпе офицеров. Италия, англичанка, русский. – Это наш философ, – сказали ей о нем. Сцена вторая: визиты в семью – «матушка моя сначала была робка с ним и даже боялась этого ученого “философа”».[516] Сцена третья, на балу: подводит ее на балу к мадонне – картине Сассоферато и говорит: «Одно лицо!». Сцена четвертая: она боится ехать в «холодную и непросвещенную Россию», но любовь побеждает. Сцена пятая: свадьба в 1784 г. в порту Ливорно. Ей 20 лет, ему – 29. Сцена шестая: 59 лет вместе. «Ее редкие достоинства ума и сердца, прекрасный нрав, красота и скромность совершенно пленили его».[517] И еще – «они жили так, что не имели тайн друг от друга». Так написала их дочь.[518]
Между прочим, пример чудесного в России смешения кровей. Его родоначальник – из мордвы, взят заложником в московскую землю в шестнадцатом веке, закончил жизнь хозяином поместья и дал всем, кто за ним, имя – Мордвиновы. Служилое, военное дворянство – от царя к царю.
А как он служил? В 12 лет – гардемарин, в 14 лет – мичман, в 20 лет – послан в Англию, где 3 года служил – практиковался на английских судах, затем незамедлительно сделан капитан-лейтенантом, капитаном 2 ранга, в 29 лет – командир корабля в секретной миссии, в 31 год – капитан 1 ранга, в 34 года – уже контр-адмирал. Сражался на Черном море с турками, при осаде Очакова командовал флотилией. «За храбрые подвиги» (высочайший рескрипт) получил Св. Владимира.[519] Пылко ссорился, страдал от доносов и интриг (Иконников, 1873).[520] В 38 лет, в 1792 г. – вице-адмирал, председатель черноморского административного правления, повелитель Николаева, города, который пытался отстроить. «Суворов и Мордвинов и спят, и видят, чтобы войти в Царьград: турки тотчас убегут, там останется 30 000 греков» (статс-секретарь Императрицы Екатерины II Храповицкий).[521] В 42 года – адмирал.
А дальше что? В 45 лет детским товарищем своим, Павлом I, отдан под суд (муравейник была, а не госслужба), оправдался полностью, им уволен и награжден имением. Был в муках – «даже лишний час сна считал потерей времени». «Не потерял ли я минуты без пользы?».[522] В 1802 г. – морской министр, 3 месяца, ушел, в 1800-х – 1830-х – членства, должности, отставки в Госсовете, с кипением идей, записок, защитой невиновных, проектами реформ, то близостью, то дальностью от императоров.
Был широко известен, либерален, громок в своих воззрениях и кажется, что