Повести без конца
Мы все хотели бы сделать концовку повести о жизни Александра Пушкина счастливой. Число его томов – утроенным или учетверенным. Нам это дано лишь в воображении.
Но наши собственные повести продолжаются. И смысл происходящего – часто тот же самый. Неутомимые расхождения желаний. Быть подчиненным возрасту, любви, хлебу, теплу и молоку, но не себе. Быть иным, чем хочешь. Быть не там. Быть служащим. Быть с внушающими жалость попытками проникнуть в разум высших лиц государства. Добиться понимания. Влиться подчиниться выбиться бежать менять меняться быть. Ходить во фраке, когда все в мундирах. А что переживать? Свою бесценность и униженность в одном флаконе. И еще – загнанность. Так это называется. Когда ночь – бессонная и еще не закончилась рассветом. Страх небытия. Страх невозможности. Страх завершения. Смерть, которая может быть выгодна, чтобы погасить долги.
«Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того вижу, как он печален, подавлен, не спит по ночам и, следовательно, в подобном состоянии не может работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободной».[472]
Свободной. Быть. Свободным. Чтобы сочинять в высшем смысле этого слова. Чтобы наслаждаться любыми актами жизни. Пусть это будет – о каждом из нас.
Придумать. Частный дом с видом на Кремль
Кому-то не удается сохранить даже ручные часы в третьем поколении, а здесь – целый частный дом, особняк в центре Москвы, где каждый метр – на вес золота. И в нем – внуки и правнуки.
Как это удалось? Какие гении «сохранения семейного имущества»!
Проще всего, если ты лепкой или кистью познаешь мир. Дом Веры Мухиной, дом архитектора Александра Кузнецова, дом архитектора Константина Мельникова. Они – частные. Все это – в самом сердце Москвы.
Какой вкусный язык! «В мае 1915 года мой отец, Александр Васильевич Кузнецов, известный в Москве архитектор, купил этот дом у старой купчихи Е.А. Воскобоевой, собиравшейся уехать в Петербург на житье к сыну. Поводом для папиной покупки послужило желание поселиться где-то поблизости от гимназии Алферовой, куда поступила моя старшая сестра Эля, но в действительности главной причиной было его давнишнее, заветное желание создать дом, полностью отвечающий вкусу и потребностям его самого и всей нашей семьи»[473] (И.А. Кузнецова).
И потомки там живут до сих пор.
Маленькие старые дома в поселке художников «Сокол» в Москве (ночью 15 минут до Кремля) выставлялись на продажу за 3–4 млн долл.
Частный дом семейства Розановых, напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. Адрес – Софийская набережная. Его десятилетиями сохраняли в семье юридическими тяжбами и судебной волокитой. Как? Когда прокурору говорят, что нельзя нарушать постановления партии и правительства! Даже земля, золотая земля принадлежит семье.
Главное – хоть тушкой, хоть чучелком, – но придумать, как остаться жить в своем доме!
Перевернуться. Алымов
Мы – чудо приспособления. За пять лет, с 1917 по 1922 год, возник из «царского» – советский человек. Со всеми его красными знаменами. За пять лет, с 1990 по 1995 год, из «коммуниста» вырос истинно верующий, крестящийся напропалую. Сегодня становится на ноги «государственный» человек. Иерархический, технический, с функциональной моралью. Самое смешное, что это может быть один и тот же человек.
Был поэт Сергей Алымов. Был модным в Харбине, 1920 год. Эгофутурист. Он писал:
Звезды – алмазные пряжки женских, мучительных туфель,
Дразнят меня и стучатся в келью моей тишины…
Вижу: монашка нагая жадно прижалася к пуфу
Ярко-зеленой кушетки… Очи ее зажжены.
И еще он писал:
Маленькая пулька, пчелкою порхая,
Стенку продырявя, юркнула в корсаж.
A на оттоманке, бешено вздыхая,
Грезил о блаженстве исступленный паж.[474]
Он переводил японские хокку:
Холодно…
Слышно, как мыши
Ходят, стуча, по тарелке…[475]
В 1948 году в издательстве «Музгиз» в серии «Песни советских поэтов» вышел сборник известного советского поэта-песенника Сергея Алымова.
Нашей силе молодецкой
Нету края и конца.
Богатырь, народ-герой советский
Славит Сталина-отца.
Припев:
Светит солнышко на небе ясное,
Цветут сады, шумят поля.
Россия вольная, страна прекрасная,
Советский край – моя земля!
И еще:
Сталин – это народ,
Что к победам идет
По вершинам подоблачных склонов.
Сталин – наши дела,
Сталин – крылья орла,
Сталин – воля и ум миллионов.
И еще:
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком милую в садочке —
Сразу жизнь становится иной.[476]
Кстати, отличные были песни. Все их пели, а бывает, и сейчас поют.
А что делать? Техника известна. За пару лет из свободного человека делается homo подчиненный. Покорившийся обстоятельствам. Наклоненный, шепчущийся, озирающийся по сторонам. Или истово верящий в свою новую религию. Все остальные – пожалуйте в эмиграцию. Внутреннюю – или внешнюю.
Кого чтить
Те, кто пытался
Во все времена были в России те, кто пытался повернуть большой, тяжкий корабль государственности туда, где тише, быстрее, сытнее для всех. Кем бы они ни были – изо всех слоев интеллектуального класса, – они делали одно и то же. Писали. Заявляли. Строили прожекты. Сочиняли доклады. Обращались по инстанции. Сотрясали воздух в газетах. Ораторствовали. Предвещали. И всем, в общем-то, надоедали, потому что жизнь шла своим чередом, ни больше и ни меньше, а остальное – рассосется. И всё не так, как они думают. И совсем по-другому. Всё с точностью до наоборот. И это может быть государственным преступлением – так думать.
Иногда им что-то удавалось сделать. Они попадали в полосы реформ. Но с постоянством маятника, вновь и вновь, идеи были идеями, и еще раз идеями, и в сотый раз – просто идеями. Бумагой, воспоминаниями, не осуществленными делами. А когда сотый раз скажешь одно и то же – лучше не говорить.
Ну и ладно. Зато мы их запомним. И скажем, что они были правы. И