Читать интересную книгу Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

Город наполнился храмами. Вавилоняне, в отличие от ассирийцев, возводивших своим правителям один дворец величественнее другого, всегда делали самым большим зданием города главный храм (что соответствовало общей южномесопотамской традиции). Город обнесли толстенной двойной стеной, которую основатель географии Страбон считал отдельным чудом света, ничуть не уступающим висячим садам[470]. Набережные Евфрата были облицованы (!), а через реку навели каменный мост с деревянным настилом (с одного из пролетов доски на ночь снимали, чтоб не бегал кто ни попадя){134}. Без сомнения, город представлял собой потрясающее зрелище, частицу которого легче всего узреть в Переднеазиатском музее в центре Берлина[471].

Кстати, Навуходоносор создал у себя во дворце один из первых музеев, в котором собрал немало старинных редкостей. При этом повелитель Города основывался на задокументированной традиции: вавилонцы очень уважали древнюю историю. Так, при обновлении храмов обязательно отыскивали старинные закладные камни, на которых значилось время постройки храма и имя царственного спонсора. Более того, в подобных целях иногда проводились настоящие многолетние раскопки. Музей Навуходоносора пережил Нововавилонскую империю и существовал, как минимум, еще в царствование великого персидского царя Дария I.

Излишне говорить, что в мире тогда не существовало ничего подобного Городу ни по размерам, ни по красоте. От Вавилона остался подробный топографический план, благодаря которому известен его размер — примерно 850 га. Город пересекали широкие улицы, многие из которых спускались к Евфрату — главной транспортной артерии страны; было в столице немало храмов, дворцов, каналов и мостов. Уже разрушенная к тому моменту Ниневия даже в лучшие времена уступала Вавилону; Афины классического периода тоже были меньше, величины Карфагена мы не знаем. Из древних городов Запада только Рим и Александрия периода своего расцвета — в позднеимперское время — могли сравниться с Вавилоном. Но до этого было еще лет 600.

Знаменитейший многоступенчатый зиккурат был немного старше: он начал сооружаться еще после первого разрушения города ассирийцами и, по-видимому, пережил второе, хотя Набопалассар в своих надписях упоминает о том, что получил от богов просьбу о восстановлении и приведении святилища в должный вид. Работы по ремонту, расширению и совершенствованию зиккурата велись несколько десятков лет — почти до конца царствования Навуходоносора. Поражает сохранившееся подробное описание планов башни, проекта укрепления ее фундамента, защиты всего храмового комплекса от подтопления и т. п. И не в царях дело, а в тех безымянных архитекторах — гениальных художниках, чьи творения многие века спустя производили колоссальное впечатление на понимавших в этом деле греков[472].

Иудейские переселенцы наблюдали за работами по возведению зиккурата еще задолго до их окончания — первая депортация произошла в 598 г. до н.э. И для многих из них строительство святилища действительно представлялось бесконечным: непонятно было, когда оно началось, и было неясно, когда и чем оно может закончиться. На этих работах были заняты тысячи людей, ее общий масштаб был гигантским, особенно если учесть, что реконструкции подвергался весь храмовый комплекс. Благодаря этому библейская «легенда о Башне» наконец стала прочным компонентом иудейской культурной памяти, ибо ошеломленные изгнанники наяву увидели ее подтверждение. Нельзя исключить и того, о чем мы уже говорили: тогда же Башня священного текста стала именно не какой-нибудь, а «вавилонской», и 9-й стих 11-й главы Книги Бытия принял известную нам форму, связывающую слово «Вавилон» со смешением языков.

Кто бы мог подумать, что для олицетворения тайных слабостей этого мощнейшего государства очень скоро понадобится создать еще один замечательный геополитический миф? Что величественный Вавилон — единственный мегаполис тогдашнего мира, великолепие построек которого должно было свидетельствовать о его несравненном могуществе, будет столицей еще совсем немного времени? Скажем больше: пристальное внимание Навуходоносора к защитным сооружениям (возведение особо прочных стен в уязвимых из-за топографии Евфрата местах и даже отведение русла реки в сторону от города, многочисленные фортификационные сооружения, не только окружавшие Вавилон, но возведенные на севере, в районе Сиппара, там, где сближаются Тигр и Евфрат) свидетельствует о том, что самый могущественный из вавилонских царей, навсегда оставшийся в памяти человечества как величайший владыка доримского мира, жил и правил богатейшими областями Плодородного Полумесяца, все время опасаясь какой-то страшной катастрофы. Не пытался ли он предупредить события, спасти свой город от ниневийской судьбы? Наверное, он понимал, что вавилонские богатства рано или поздно сделают Город уязвимым. Не будем отказывать такому искусному и успешному политику в подобного рода чутье. И если такие мысли приходили в голову Навуходоносору, то он был прав, ибо время существования независимого Вавилона подходило к концу.

Религиозная концепция Иезекииля, оформившаяся приблизительно к 570 г. до н.э., по-видимому, нашла себе достаточно адептов и окончательно укрепилась в результате событий вавилонской истории, имевших место всего через несколько лет. Как мы видели, Вавилон во многих смыслах стал «Нео-Ассирией», что должно было проявиться при первой же передаче престола. Таким водоразделом стала смерть Навуходоносора. Его наследники с калейдоскопической скоростью сменяли друг друга и в конце концов оказались полностью уничтоженными. Халдейская династия пала жертвой своего же могущества[473]. Последний вавилонский владыка — Набонид — пришел в город извне и, судя по всему, его не очень любил. Государство шаталось.

И сами вавилоняне, и обладавшие к тому моменту серьезным историческим опытом лидеры еврейской диаспоры понимали, что не за горами самые серьезные потрясения.

Еврейская община Вавилона и прилежавших к нему городов не была гомогенной. Да и вопросы сущности бытия, как обычно, волновали отнюдь не всех. Но было еще одно разделение, которое касалось политического руководства диаспоры. С одной стороны, очень долго считалось, что переживший длительный плен Иехония является законным наследником иерусалимского престола. С другой — правление последних Давидидов принесло Иудее не так много хорошего. Альтернативная группа лидеров, по-видимому, происходившая из священничества, могла даже добиться какого-то полуофициального признания вавилонских властей. Маловероятно, что последние согласились бы на какую-то роль представителей царственного дома: это было бы слишком политически наивно. Также вполне возможно, что у евреев появились и новые, неформальные лидеры (опять же сошлемся на косвенные свидетельства Книги Даниила), но и в этом случае они должны были оказаться ближе к священническим кругам, чем к монархическим. Как известно из дальнейшей истории, противостояние этих групп завершилось торжеством священничества. Бескровность данной победы позволяет заключить, что традиционалисты-монархисты полностью утратили поддержку масс, особенно среди той их части, которая желала вернуться в Иерусалим и заняться его возрождением. Значит, они не смогли предложить никакой идеи, способной конкурировать с реформированной иудейской теологией[474].

Ко времени правления Набонида относится создание наиболее важных ветхозаветных текстов, имеющих отношение к вавилонской легенде. Возможно, тогда была осуществлена окончательная редакция соответствующих фрагментов Книги Иеремии[475] (сходной операции подверглись и творения Иезекииля). Но это даже не самое главное, поскольку в те же годы в диаспоре и, скорее всего, именно в Вавилоне, работал еще один замечательный писатель, чье имя до нас, увы, не дошло. Речь идет о так называемом Второ-Исайе, перу которого принадлежат главы 40–55 первой из пророческих книг[476]. Появление его произведений вкупе с оформлением канонической версии Книги Иеремии и отчасти Книги Иезекииля свидетельствуют о том, что община вавилонских изгнанников жила в атмосфере серьезной политической и идеологической борьбы. Аккадское культурное наследство не просто позволяло себя «усвоить» и тем самым укрепить иудаизм. Оно могло очаровать и увлечь за собой — при том, что никаких усилий по обращению евреев и прочих народов вавилоняне не предпринимали. Но их религии (и культуре вообще) были присущи несколько черт, являвшихся для посторонних чрезвычайно заманчивыми. И именно на эти реалии месопотамского общества обрушились новые иудейские пророки. Город был осужден ими уже не с политических, а с религиозно-моральных позиций. Так было завершено создание легенды о Вавилоне.