Читать интересную книгу Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

Место создания Плача тоже может свидетельствовать о многом. Считается установленным, что некоторые присутствующие в нем мотивы восходят к наидревнейшим месопотамским «плачам о разрушенных городах» (о наиболее известном из них, посвященном гибели Ура, мы упоминали в одной из предыдущих глав). Очевидно, что напрямую шумерские тексты III тыс. до н.э. не могли повлиять на иудейского автора VI в. до н.э. Значит, делают вывод ученые, проводниками этого влияния были поздневавилонские тексты, с которыми автор Плача мог познакомиться в изгнании. Однако в тексте Плача ничто не указывает на возможность того, что он был создан вне Иудеи и не сразу после разрушения Иерусалима, поэтому нельзя исключить, что влияние месопотамской мысли и литературы на еврейскую было намного обширнее и древнее, чем это кажется теперь[444]. Сознавал ли автор Плача, находившийся в Иудее или в Вавилоне, что в сочинении, посвященном гибели Иерусалима, он, будь то Иеремия или кто-то из его идейных последователей — вольно или невольно — следует месопотамским образцам: литературе своих врагов?

Особого упоминания заслуживает Варух, личность историческая[445]. Без него мы бы вообще не имели Книги Иеремии — ни в каком виде. Упомянем, что второканоническая Книга Варуха, сохранившаяся только в составе Септуагинты, но не попавшая в еврейский канон и входящая поэтому в состав православной и католической, но не протестантской Библии, создавалась гораздо позже, по-видимому во II в. до н.э., и была приписана Варуху (а частично и Иеремии[446]) для пущей значимости. Считается, что количество отнесенных на счет Варуха позднеантичных текстов, в том числе знаменитый «Апокалипсис Варуха», о котором мы упоминали, говоря об истории «дискурса о Вавилонской Башне», свидетельствует о необыкновенном росте его авторитета в последующих поколениях, поскольку значение его деятельности было осознано, как это часто бывает, отнюдь не сразу. Именно он сохранил тексты учителя, а затем донес их сначала до современников, а потом до нашего времени. Не исключено, что с этими событиями связана невероятная история его бегства-путешествия в Египет вместе со старым пророком, а потом возвращения и, возможно, даже прибытия в вавилонские пределы. В любом случае, Варух сделал все для сохранения текстов Иеремии и их передачи в надежные руки — руки изгнанных в Вавилон иерусалимских книжников. Не забудем, что заметная часть книги, особенно ее биографические фрагменты, принадлежат самому Варуху[447].

Однако в дальнейшем, параллельно с установлением новой официальной религиозной доктрины и экклесиастической версии иудейской истории, потребовалось немного облагообразить фигуру пророка, привести ее к общему знаменателю. Это выразилось в колоссальном количестве исправлений и подчисток, содержащихся в Книге Иеремии[448]. Аморфность и не вполне удачная организация текста происходят от необходимости сделать Иеремию верным последователем жреческой «генеральной линии». Возможно, в конце VI–V в. до н.э. были частично утрачены ранние произведения Иеремии, как нечто ненужное и не укладывавшееся в новую стройную историко-философскую систему. И все равно не получилось подстричь пророка под общую гребенку!

При этом ни у кого вовсе не было желания принизить образ нашего героя, наоборот, в тот период впервые возникают параллели между Иеремией и Моисеем[449]. С именем Иеремии начинает связываться и сама концепция «пророческого служения». Возникает и духовно-генеалогическая линия величайших пророков израильских — Моисей-Илия-Иеремия. Иеремия становится одним из главнейших деятелей Священной Истории и единственным из них, о котором не существует сверхъестественных легенд: даже в фольклорной памяти Иеремия остался просто человеком!

Вспомним, что именно за Илию или Иеремию принимали Спасителя и ранние христиане. Сравнение более чем лестное для человека, многократно осмеянного и униженного современниками — ведь в обществе Моисея и Илии Апостолы видели самого Иисуса!{122} Воздействие Иеремии ощутимо и в собственно христианской традиции: его образ возникает в предсказаниях о предстоящем разрушении Храма и Иерусалима, Иеремию цитирует Иисус, изгоняя торгующих из Дома Божьего{123}. И, главное, нет ли отзвука отчаяния Иеремии в самом страшном крике потерянной надежды, содержащемся в христианских священных книгах: «В девятом часу возопил Иисус громким голосом: “Элои, Элои! ламма савахфани?” что значит: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?”»[450]

В дальнейшем образ Иеремии не раз представал перед людьми, которых неведомая сила толкала на духовную борьбу — всегда тяжелую и часто обреченную. Вся последующая традиция пророчества в том смысле, в каком мы понимаем это слово: от мучеников давних времен до людей, с одной лишь мыслью в руках шедших на власть имущих в невероятно жестоком XX веке, восходит к Иеремии. Пророк не остался ни собственностью иудаизма, ни даже христианства, хотя в словах одного из его главнейших реформаторов: «Ich stehe hier, Ich kann nicht anders!»[451] — опять слышится голос первого из библейских инакомыслящих. Ничего не смогли сделать ни многочисленные редакторы, ни комментаторы, ни прочие блюстители с традицией, ибо посланием является не столько изреченное Иеремией, сколько он сам. Образ побивает букву — человек сильнее текста. Иеремия много выше дошедших до нас его изречений, истинных и исковерканных.

Закончим рассказ о пророке следующим апокрифом. Как мы помним, сдавшись римлянам, Иосиф Флавий участвовал в осаде Иерусалима уже на стороне империи, работая по ведомству пропаганды и агитации. В частности, он переводил обращенную к восставшим речь будущего императора Тита, но главным образом ежедневно выходил под стены города и призывал упрямцев сдаваться. Делал он это столь активно, что однажды даже забылся и подошел слишком близко к ограждениям, в результате чего получил удар камнем в голову[452]. Иосиф, впрочем, оказался парнем крепким — он пришел в чувство и опять принялся за свое. Как к этому относились осажденные, видно из вышеприведенной истории. Поэтому весьма маловероятно, что они позволили Иосифу обратиться к ним с многостраничной речью, которую он позже включил в свою бессмертную «Иудейскую войну». Речь эта, скорее всего, есть плод долгих и тяжелых раздумий Иосифа, его попытка оправдаться и перед собой, и перед соплеменниками, и перед потомками[453].

Сей политико-философский дискурс изобилует многочисленными историческими примерами. В частности, Иосиф напоминает непримиримым мятежникам о том, что даже не отличавшиеся праведностью царь и народ иудейский времени первого падения Иерусалима «не причинили никакого вреда Иеремии, кричавшему, что это они своими прегрешениями против Бога вызвали на себя Его гнев и что все они будут взяты в плен, если не сдадут города вавилонянам. А вы? Не говоря уж о том, что вы совершили в городе, — ведь у меня недостало бы сил изложить все учиненные вами беззакония, — вы поносите и забрасываете камнями меня, пришедшего говорить о вашем же спасении»{124}. Дело здесь не в том, что Иосиф чуть нескромно сравнивает себя с великим пророком, и не в еще одной ссылке на последнего[454], и даже не в легких исторических погрешностях, допускаемых нашим агитатором. Гораздо значимей пережившая века концепция того, что Бог должен быть на стороне евреев, а если это не так, то, значит, они согрешили против Него[455]. Господь, а не оружие есть «единственный союзник» израильтян. И, более того, «еще ни разу наши предки не добились чего бы то ни было силой оружия, и еще ни разу Бог, к которому они, пренебрегая силой, обращали свои молитвы, не подводил их»{125}.

Данная мысль Иосифа заслуживает внимания. Не в оружии сила, а в обращении к Господу, или, добавим для людей иных убеждений, в обращении к миру духовному. Только там может быть одержана истинная победа. И для одной ли древнееврейской истории верно указанное замечание? Не со времени ли Иеремии подобные мысли начинают посещать даже очень материалистически настроенных людей? Не к его ли образу они восходят? Поэтому к первой и оттого самой важной из данных побед, одержанной спустя всего несколько десятилетий после падения и разрушения Иерусалима, мы сейчас перейдем. Место действия, конечно же, Вавилон.

ФИКСАЦИЯ МИФА

Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам!

Псалом 136:8

Гибель Иудеи должна была стать страшным ударом для депортированной еврейской интеллектуальной элиты, тем более сильным, что эту группу составляли не просто истые патриоты, но и искренне верующие люди. Падение Иудеи в соответствии с тогдашними понятиями должно было означать поражение Бога Израильского. Полностью перевернулась не только внешняя жизнь этих талантливых и образованных людей, но и их духовные воззрения подверглись полной переоценке. Ни оставшиеся в Иудее, ни те, кто вопреки предостережениям Иеремии эмигрировали в Египет, не оставили культурного следа в мировой истории. Сделать это выпало на долю вавилонской диаспоры.