Лютер слегка улыбнулся:
— Я бы не стал заходить так далеко, но у большинства людей, которых я помог засадить за решетку, не было против меня ни единого шанса. Я мог нарушить и нарушал их право на справедливое судебное расследование, но никто об этом не знал, даже подозреваемые.
— Ты не нарушал их права в юридическом смысле.
— Нет, но практически делал именно это.
— Ты сделал много хорошего, Лютер. Сажал плохих людей за решетку. Осуществлял правосудие ради жертв. Тех, кто важен для цивилизованного общества.
— Я говорил себе это несколько лет. Но на собственной шкуре узнал, что борьба за справедливость несет плохую карму.
— Два твоих неудачных брака?
— Не только. Еще мне удалось взбесить почти всех своих напарников, и, в конечном счете, никто не хотел со мной работать. Я получил репутацию одинокого волка. Для копа это не очень хорошо, так как предполагается, что ты должен быть частью команды. Рядом со мной окружающие чувствовали себя очень неловко.
Грейс нахмурилась.
— Другие детективы, с которыми ты работал, понимали, что ты делаешь?
— Они знали, что я почти всегда добиваюсь результатов, но не знали, каким образом. Проклятье, да они и не хотели знать. Некоторые считали, что я каким-то образом гипнотизирую подозреваемых. Оказывается, никто не хочет работать с тем, кто может загипнотизировать тебя без всякого предупреждения.
— Да, это может быть серьезной проблемой, — согласилась Грейс.
— Я менял напарников, как «Темная радуга» — посудомоек. Некоторые парни, имеющие врожденную чувствительность, пытались объяснить то, что я всегда добиваюсь чистосердечных признаний, сверхъестественным вмешательством. Эта идея нравилась им не больше теории гипноза.
— Потому что это заставляло их сомневаться в собственном здравомыслии? — спросила Грейс.
— Большинство успешных копов имеют хорошую интуицию, когда дело доходит до контакта с людьми, которые лгут, мошенничают и убивают. Как правило, они с радостью признают, что у них хорошие инстинкты.
— Разве хорошие инстинкты не считаются среди полицейских полезным качеством?
— Конечно. Но ни один коп не хочет прослыть экстрасенсом. Любая «абракадабра» может в мгновение ока уничтожить карьеру.
Грейс взглянула на него с недоумением:
— И ты просто ушел с работы?
— Случилось то, что можно назвать последней каплей. Один инцидент. Погибли люди. После этого я ушел.
— Что произошло?
Лютер смотрел, как солнечный свет мерцает на водах бухты.
— Был один человек, — начал он. — Его звали Джордж Олмстед. Однажды он пришел в участок и сказал, что только что убил своего делового партнера. И отдал пистолет, на котором были его отпечатки пальцев. Он утверждал, что они с партнером поссорились из-за продажи бизнеса. Сказал, что отчаянно нуждался в деньгах, а партнер отказался довести сделку до конца.
— Ты ему не поверил?
— Он казался вполне спокойным, но в его ауре были какие-то искры. Некоторое время я с ним разговаривал. Слегка воздействовал на него. Оказалось, в партнера стрелял не он. Олмстед покрывал свою дочь.
— Она была связана с партнером?
— Они были любовниками, — подтвердил Лютер. — Ей было двадцать пять. Она начала посещать психиатра еще в средней школе, принимала лекарства. Партнер поздно начал понимать, что она не совсем стабильна. Попытался разорвать отношения. Она обезумела и застрелила его.
— А затем побежала к отцу?
— Который обещал ей, что все уладит. Он хотел защитить ее, считал это своим долгом. На протяжение всей ее жизни он был рядом. Она была его единственным ребенком, мать умерла несколько лет назад.
Грейс кивнула:
— Он знал об их отношениях?
— Да. И поощрял их, так как думал, что брак обеспечит дочери некую эмоциональную стабильность. После убийства он был убежден, что это его ошибка, поэтому взял вину на себя.
— Но его история развалилась.
— Из-за меня. Когда мы арестовали дочь, он почувствовал, что не выполнил отцовский долг. Дочь покончила с собой в тюрьме. Олмстед пошел домой, засунул в рот дуло пистолета и нажал на курок.
— Это доказывает, что он был таким же нестабильным, как его дочь, — тихо сказала Грейс. — Но ты чувствовал себя ответственным за случившееся.
— Я и был ответственным. Мне нужно было вызвать психологов и позволить им заняться этим делом. Вместо этого я начал давить на слабые места в ауре Олмстеда, пока не получил ответы на свои вопросы. Еще одно закрытое дело одинокого волка.
— Раскрывать правду было твоей работой, — все так же тихо проговорила Грейс.
— Конечно. Просто два плохих человека покончили с собой, потому что я был так хорош в своем деле.
— Да, это очень плохо. Но ты тут не причем. Одна из этих двоих убила человека, а второй хотел скрыть ее преступление. Ты не отвечаешь за их действия.
— Возможно, не формально.
Грейс махнула полупустой бутылкой воды.
— Попридержи коней, Мэлоун. Ты не виноват ни формально, ни как-то иначе. Ты использовал свой талант, врожденную способность, которая является частью тебя, как зрение, слух или осязание, чтобы сделать свою работу и принести в этот мир правосудие.
— Я уже говорил, что плохие парни, как правило, были сломленными неудачниками, а я давил их, как каток.
— Не вижу в этом ничего плохого, — гнула свое Грейс. — Они были преступниками, правильно? Просто им не повезло столкнуться с тем, кто мог видеть сквозь их ложь. — Она замолчала и поставила бутылку с водой. — Но я понимаю, почему ты почувствовал, что должен оставить полицию.
— Да?
— У тебя глубоко заложен инстинкт защищать и оберегать. Это часть тебя. Но, как я постоянно повторяю, ты безнадежный романтик. Ты хочешь играть честно. Работа на «Джонс и Джонс» дает тебе такую удовлетворенность. Ты выступаешь против преступников, которые обладают талантами, равными твоему. Теперь ты охотишься на равных условиях.
— Для меня это самые настоящие джунгли.
Грейс улыбнулась:
— Хорошо сказано.
ГЛАВА 39
На следующий день Лютер предложил закрыть ресторан на несколько дней. Петра с Уэйном не возражали.
— Можем взять отпуск, — сказал Уэйн. — Некоторые туристы уже начали меня раздражать. Думаю, я утратил гостеприимный дух острова.
— Та же история, — согласилась Петра. — Давненько мы не брали отпуск.
Шел четвертый час — временное затишье после обеда. Все они собрались на кухне «Радуги». Грейс смотрела на эту троицу и вдруг почувствовала необъяснимый импульс.
— Думаю, я нашла сегодня кое-что важное в секретных архивах «Джонс и Джонс», — сказала она. — Это длинная история. Может, поужинаем сегодня вечером, и я все вам расскажу. Хотелось бы услышать ваше мнение до того, как я свяжусь с Фэллоном Джонсом.