— Наверное, прав. И, знаешь, так я и сделаю.
— Одевайся! — снова начал Федор.
— Нет, — улыбнулся Денис. — Не сейчас. От меня пивом разит за версту. Не хочу, чтобы она меня не правильно поняла. Я лучше завтра. После тренировки зайду к ней.
— Точно? — Федор смотрел исподлобья, как строгий профессор смотрит на нерадивого студента на экзамене.
— Точно, — заверил его Денис. — Сто процентов.
— Ну, смотри. Ладно, пойду я, — посмотрев на часы, Федор поднял брови. — Надо же, как время пролетело. Как это Машка до сих пор меня разыскивать не начала?
В тот же миг, по странному совпадению, зазвонил телефон.
— Да, Маша. Привет, — улыбнулся Денис, подняв трубку. — Здесь, где же ему еще быть? Ну, не кипятись. Он уже как раз уходить собрался… Да, сейчас дам ему трубочку.
— Привет, солнышко мое! — проговорил Федор самым нежным голосом. — Ну, что ты, радость моя…
Не выдержав, Денис громко и от души рассмеялся.
— А на обед? Что на обед кушала?
Саша тянула Маринку за руку, пытаясь побыстрее добежать до дома и спрятаться наконец от этого сумасшедшего ветра.
— На обед…
Дальше ничего не последовало.
— Что, опять ничего не ела, Маринка?
— Ну, не ругайся, мамочка. Там был гороховый суп, ты же знаешь, я его не люблю. Зато я потом ела, после сна!
— Что ты ела после сна?
— Булку! — торжествующе выпалила Марина. — И чай выпила, целый огромный стакан!
— Ну сколько можно повторять, дочка: булка — это не еда!
— Ну почему, я ведь ее ем! А если я ее ем, значит — еда!
Саша вздохнула: железная логика! Маринка в свои неполные пять лет отличалась редкой рассудительностью. Они наконец забежали в подъезд, сразу стало теплее. Маринка вся растрепалась от ветра — смоляные пряди волос выбились из-под берета, щеки раскраснелись.
— Замерзла?
— Ни капельки! На улице совсем тепло.
По быстрому раздев дочь, Саша, не снимая верхней одежды, прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Все-таки, согреться не помешает.
— А еще… — начала Марина длинную фразу, смысл которой был совершенно непонятен, так как произносился на тарабарском наречии.
— Ну, сколько раз просила — не разговаривай с набитым ртом! Подавиться можешь. Я все равно ничего не поняла.
Марина послушно прожевала бутерброд, шумно глотнула чай и с чувством досады повторила:
— Непонятливая ты какая, мама! Я тебе говорю, сегодня в садике красками рисовали.
— Что рисовали?
— Семью!
— Семью? — заинтересованно переспросила Саша.
— Ну да, свою семью.
— И что же ты нарисовала?
— Свою семью, — подняв брови, ответила Марина, словно удивляясь недогадливости Саши. — Я тебе сейчас покажу, он у меня с собой!
Уронив недоеденный бутерброд на пол, Марина вихрем соскочила с табуретки и умчалась в прихожую. Саша, вздохнув, подняла бутерброд, смела крошки. Через минуту Марина уже стояла в прихожей, пряча руки за спиной.
— Только… Ты меня не будешь ругать? — с надеждой спросила она, почему-то не решаясь сразу показать рисунок.
— Ругать? За что я тебя должна ругать? Ты что, нарисовала мне хвост и огромные, как у слона, уши?
— Нет! — Марина рассмеялась, на миг позабыв о своих опасениях. — Наоборот, я тебя очень красивую нарисовала, ты у меня получилась самая красивая мама. Только я еще…
Саша выжидающе смотрела на дочь, так и не понимая, в чем причина ее замешательства.
— Наверное, это не совсем правда, а ведь обманывать нехорошо. Не будешь ругать?
— Не буду! — Саша уже начинала мучиться от собственного нетерпения. Смутная мысль, зародившись в сознании, заставила ее почувствовать некоторую напряженность.
— Я еще нарисовала… папу.
— Папу? — Саша протянула руку, стараясь ничем не обнаружить собственной тревоги. «Ну вот и случилось», — подумала она. Когда-то это должно было случиться. Саша, казалось, была всегда к этому готова — всегда, но только не теперь. Теперь она почувствовала, что все ее заготовки, все ответы на возможные вопросы внезапно исчезли из памяти, оставив зияющую пустоту. Это оказалось настолько неожиданным, что она просто растерялась.
— Да, — тихо произнесла Марина. — Знаешь, почти у всех ведь бывают папы. Только у меня и у Ксюши Рязановой нету. А мы сидели рядом и вместе придумали, что нарисуем себе пап. И нарисовали…
— Ну, покажи.
Марина протянула листок и молча, почти не мигая, уставилась на Сашу.
На картинке было изображено три фигуры. Маленькая фигурка в центре — Маринка — держала за руки своих родителей. Саша была изображена в длинном красном платье, какого у нее никогда не было, с распущенными по плечам пышными волосами. На нее были надеты бусы, в руке — букет цветов. «Папа» в Маринкином представлении оказался огромным мужчиной, на две головы выше Саши. У него были такие же светлые кудрявые волосы, синие глаза и круглые розовые щеки. Саша с трудом подавила улыбку — несмотря на серьезность ситуации, уж больно смешной получился у Маринки «папа». Все три изображенных на картинке человечка улыбались. Вокруг сияло солнце, и почему-то одновременно из маленьких голубоватых тучек капал дождь.
— Слепой дождик, — тихо произнесла Саша. — Не замечает солнышка.
Она пыталась сориентироваться в ситуации. Вспомнилась большая статья из журнала по детской психологии — совсем недавно она как раз читала о том, как «расшифровывать» детские рисунки. «Если на небе солнце, — вспоминала Саша, — ребенок чувствует себя спокойно и радостно. Если сгустились тучи — это сигнал о том, что он испытывает дискомфорт…» Поди-ка, расшифруй этот рисунок!
— Мам, — донеслось как будто издалека. Саша вздрогнула, поняв, что на некоторое время совсем выпала из «окружающей действительности». Опустившись на табуретку, она притянула Марину к себе и погладила ее по голове.
— Хороший рисунок. Молодец, Маринка, ты настоящий художник.
— Мам, — снова, почти шепотом проговорила Марина. — А почему у всех есть папа, а у нас с Ксюшей нет?
Саша ничего не знала о Ксюше Рязановой. Она и понятия не имела о том, что та тоже живет без отца. Но теперь, услышав вопрос дочери, она почему-то почувствовала на себе двойную ответственность, двойную вину. Молчание затянулось, и Саша собиралась уже было сказать что-то вроде «ты еще маленькая, чтобы понять такие сложные вещи». Но внезапно поняла, что Маринка не настолько уж и маленькая… А может быть, даже уже слишком большая для того, чтобы принимать ее отговорки. И что она не заслуживает такого формального ответа, не заслуживает той обиды, которую могла бы сейчас нанести ей Саша, поддавшись своему первому порыву. На нее смотрели почти совсем взрослые глаза — глаза, так похожие на глаза Дениса. Сможет ли она соврать, глядя в эти глаза?