Но ты не хочешь забывать, да? Ты хочешь чувствовать горе. Оно тебе нужно. Твоя жена мертва и будет мертва вечно, но ты не можешь этого принять, цепляешься за закон Мура[24], как за спасательный жилет в бурю. Может, сейчас они не могут ее воскресить, но через пять или десять лет… А пока ты протянешь на надежде и ненависти, хотя пока еще не поняла, на кого их обратить».
Он закрыл глаза, пока Сенгупта тлела рядом.
«Боже, помоги мне, когда она поймет».
* * *
В Центральном узле Ракши ободрала Солнце догола. То бурлило, кипело и было настолько близко, что, казалось, до него можно дотронуться (Дэн так и сделал — просто ради сюрреалистического чувства причастности: стоило лишь слегка оттолкнуться от решетки, переместиться в невесомости — и Брюкс смог поцеловать небо). Но изгиб солнечного края был четким и ясным, как лезвие бритвы: ни вспышек, ни протуберанцев, ни огромных выбросов плазмы, способных посрамить дюжину Юпитеров и мгновенно вынести земные радиопередачи.
— Где корона? — спросил он и подумал: «Фильтры».
— Ха это не Солнце а солнечная сторона.
Она имела в виду «Икар»: он и Солнце висели лицом к лицу, свет одного отражался от диска другого прямо в глаз далекой и мощно экранированной камеры, парившей на дыхании триллиона водородных бомб.
— Шикарный отражатель если хорошенько его раскрутить, — сказала Сенгупта, — Против радиации толку мало но если говорить о термальном и видимом спектрах то я могу превратить пространство вокруг «Тезея» в самое холодное место отсюда до самого Оорта.
— Однако, — протянул Брюкс.
— Это еще ничего сюда посмотри.
Солнце — его отражение — стало быстро темнеть. Сверкающий корчащийся блеск затухал: солнечные пятна, метеосистемы, петлистые циклоны магнитных сил начали исчезать прямо на глазах, тонуть в холодном космическом фоне. Спустя несколько секунд звезда превратилась в бледный фантом на темном зеркале.
Но осталось что-то еще: конвекционные потоки, похожие на котел с кипящим расплавленным стеклом. Жидкая масса резко поднималась около центра диска, кружилась в бесконечном цветении турбулентных завитков, охлаждалась, замедлялась и застывала рядом с темным периметром. Будто солнечную фотосферу сорвали, обнажив другую, отдельную метеосистему, пенящуюся под ней.
Только сейчас Брюкс неожиданно понял, что смотрел не на Солнце, и даже не на его отражение. Это был…
— Это «Икар», — пробормотал он.
Огромная выгнутая солнечная батарея диаметром в сто километров: прозрачная или мутная, твердая или жидкая; ее оптические характеристики рабски подчинялись капризам пресловутого звездного термостата и крохотному пальчику Сенгупты. Почернев и находясь буквально в нескольких степенях от статуса черного тела, потоки конвекции теперь крутились еще быстрее. «Икар» работал, сбрасывая излишки тепла.
Где-то в дальнем углу с тихим писком проснулась сирена.
— Эм… — начал Брюкс.
— Не беспокойся таракан всего лишь разгоняю его слегка надо запасти пару лишних эргов мы же не хотим чтобы на Земле заметили снижение квоты да?
Писк не унимался, распалялся все сильнее. Внизу экрана настойчиво замигали маленькие ярлыки: альбедо падало, коэффициент поглощения и разница температур росли.
— А я думал, мы уже заправились.
Это была финальная фаза реконструкции: Двухпалатники упаковали инструменты и оставили отремонтированный корпус «Венца» ради групповых объятий вокруг Порции двенадцать часов назад. (Похоже, на определенном расстоянии их мозги теряли контакт между собой.)
— Надо запасти побольше нам придется уходить от очень большой массы.
Брюкс не мог отвести глаз от солнечной стороны: словно смотрел на расцветающее грибовидное облако после воздушного взрыва. Он знал, что у него просто разыгралось воображение, но вдруг почувствовал, как в Центральном узле потеплело.
Он закусил губу:
— Мы не перегреваемся? Тут показывает…
— Больше сырья требует больше мощности правильно? Базовая физика.
— Не настолько больше.
В прошлый раз она не уменьшала коэффициент отражения настолько сильно, а значит, сейчас просто…
— Хочешь мои расчеты проверить тараканчик? Моей математике не веришь думаешь сам справишься лучше?
…выпендривалась…
Солнечная сторона вспыхнула и исчезла с купола: над предупредительными иконками запульсировала надпись: НЕТ СИГНАЛА.
— Твою мать, — сплюнула Сенгупта. — Тупой камбот сплавился.
— Я поражен, — тихо сказал Брюкс. — А теперь, пожалуйста, ты не можешь увеличить…
— Хватит дурью маяться, Ракши, — Лианна вылетела из южного полушария, отскочила от Тропика Рака и вильнула в передний люк. — У нас есть дела поважнее.
— Ну да поважнее чем заряд баков, — Ракши пошевелила пальцами в воздухе, и сирены немного успокоились. — Например какие?
Лианна закрутилась вокруг поручня и встала на полярный круг:
— Например, слизистая плесень нашего старомодника. Она с нами заговорила.
И исчезла прямо в полюсе.
* * *
Самый быстрый способ закончить войну — проиграть ее.
Джордж Оруэлл
Разговор был сложный: изображения, ползавшие по коже Порции, поначалу казались грубыми ошметками, примитивной мозаикой с сантиметровыми пикселями. Ни окошка, ни ярко выраженной области, где бы аккуратно расположилась информация: мозаика то возникала, то затухала, а изначальный маслянисто-серый цвет эпидермиса постепенно, штрихами превращался в округлую зону усиливавшегося контраста: черно-белый лист, отдаленно напоминавший кроссворд. Секулярные схемы Брюкса шаблонов в ней не находили.
«Хроматофоры, — вспомнил он. — Эта штука может менять цвет, если через нее пропустить правильный ток».
— А с чего все началось?
— Понятия не имею не приставай.
Сенгупта уменьшила сигналы со шлемов до ряда иконок, сосредоточив внимание на стереокамерах «Икара», которые сейчас держали увеличение на Порции и ее… — чём? Графическом интерфейсе? Одна и та же картинка размножилась в нескольких версиях по всему куполу: сонарной, инфракрасной, ультразвуковой. Мозаика была только на зрительных длинах волн, а в инфракрасном и ультразвуковом диапазонах виднелась старая добрая Порция — монохромная каша, лишенная поверхностных деталей.
«Прямиком в середине зрительного диапазона человека, — подумал Брюкс. — Не верится мне в такое точное совпадение…»
— Ха! — гаркнула Сенгупта. — А если глянуть сбоку эта штука говорит с помощью террас.
Она увеличила картинку. Да, белые пиксели приподняты, словно квадратные столовые горки, на миллиметр выше своих темных напарников. Брюкс вывел собственное окно и дал еще большее увеличение: поверхности топографии трескались, складывались, каждый пиксель делился, а потом еще раз делился — до уровня сетки, состоявшей из крошечных ячеек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});