Читать интересную книгу Замуж с осложнениями - Ю. Жукова

Глава 19

Утром мы оба нервничаем и оба это тщательно скрываем. Не знаю, как у меня, а у Азамата получается плохо. Пялится в иллюминатор пустым взглядом, зубы чистит минут двадцать, наверное, да ещё и личное пространство у него вдруг некстати увеличивается: обниматься мы не хотим, мазаться тоже, и вообще, давай опустим стенку, переодеться надо. Ну, необмазанным он от меня не уходит, и так вчера пропустили, хотя в ванне я, конечно, его всякими гелями полила, но это не то же самое. И всё-таки, как только я заканчиваю втирание, он мгновенно закрывается у себя, не успеваю и глазом моргнуть. Прекрасно. Самое то, что нужно, ага.

Что ж, мне ничего другого не остаётся, как брести на завтрак в гордом одиночестве. К счастью, никто не обращает внимания на мою кислую рожу, поскольку все увлечены мыслью, что вечером уже будем дома. Никто — кроме, конечно, Алтонгирела.

— Дай угадаю, — говорит он с мрачным ехидством, когда я падаю напротив, — закрылся и никого видеть не хочет?

Я даже не отвечаю, только строю рожи. Надо думать, это типичная реакция на стресс. Ладно, кому что. Я на нервах вышиваю, Сашка покупает бытовую технику, Кирилл зачем-то во всех комнатах свет включал и ругался, если я выключала… ну, а Азамату, значит, одному надо побыть.

— Ладно, — отмахивается Алтонгирел, — это максимум до обеда. Потом надо будет собираться, и его всё равно задёргают.

Киваю, в принципе, я так и думала, что долго ему там не просидеть. Набираюсь духу и говорю Алтонгирелу:

— Нам вообще с тобой поболтать бы.

— О чём? — пожимает он плечами.

— О том. Я так понимаю, всё будет сегодня?

Он кивает, чешет подбородок. Потом снова пожимает плечами, даже два раза подряд.

— Ладно, приходи после еды, поболтаем, если тебе это от волнения помогает.

Закатываю глаза — ну почему ему вечно нужно выставить меня ипохондричкой? Его что, в детстве какая-то женщина обидела, что он теперь нас всех так люто ненавидит? Однако после завтрака послушно плетусь за ним.

— Я, собственно, не знаю, о чём с тобой говорить, — сообщает он мне, зайдя в каюту и закрыв за мной дверь. — Азамат тебе нужен, это я понял. Ты ему — тем более, это и джингошу ясно. Девка ты в принципе неплохая, хотя и с закидонами, но совесть есть, ещё бы пользоваться научилась… Именем ему, опять же, подходишь. Плохо, конечно, что ты командовать любишь, а Азамат слишком послушный. Надо тебе посмирнее стать, хотя бы задачу такую перед собой поставить. А дальше уж — что боги решат.

— Это, конечно, прекрасно, — говорю, — что я так завидно выгляжу в твоём описании, но мне как-то интереснее, как будет происходить церемония. Где это будет? Сколько будет народу? Сидя, стоя? Что надо будет делать?

Алтонгирел делает такое лицо, как будто ему вместо старших курсов вуза предложили попреподавать в дебильном интернате.

— Это будет в доме Старейшин в Ахмадхоте. Старейшины будут все, то есть восемнадцать человек. Ещё я, ты и Азамат. Будем сидеть на циновках, и не вздумай вскакивать, это невежливо. А делать надо будет, что Старейшины велят.

— Ну хоть примерно? Там же, наверное, каждый раз более-менее одно и то же?

— С чего ты взяла? — поднимает бровь Алтонгирел. — Азамат, мягко говоря, необычный человек, а ты-то уж и подавно. Нет, дорогая, у вас будет полный эксклюзив, и даже если я и знаю некоторые элементы, тебе о них рассказывать не стану, ты инопланетянка — так и должна оставаться в неведении.

— Неужели ты совсем не хочешь нам помочь? — вздыхаю я.

— Я могу хотеть чего угодно, но не собираюсь подделывать волю богов. Если им ваш брак на руку, то всё у вас пройдёт гладенько, а если нет, то не склеится, как ни мухлюй.

М-да, толку от него не добьёшься. Ну ладно, чему быть, тому не миновать, хоть оно дерись. Так я ему и дала миновать, ага.

— Эй, Лиза, — окликает меня Алтонгирел с опаской, — не вздумай угрожать Старейшинам. Боги любят смиренных, набей себе это в трубку и скури.

На этом он меня выставляет за дверь, а я ещё долго размышляю, правда ли во всеобщем есть такая пословица или это калька с муданжского.

Вышивания у меня нет, так что я сажусь за вязанье, врубив по буку бесконечный мистико-детективный сериал. Какая-то у меня жуткая невезуха на свадьбы: одна вообще не состоялась — Кирилл сделал предложение, а через месяц его не стало; вторая — силком, третья вот… нервотрёпка сплошная.

К счастью, на обед Азамат-таки вылезает из берлоги, хотя и почти не ест. Алтонгирел на это смотрит крайне неодобрительно, видимо, тоже считает, что голодный желудок в ответственном деле не подмога. Так что я в очередной раз пренебрегаю его заветом сидеть смирно, отбираю у Азамата рульку, которую он уже четверть часа меланхолично и безрезультатно гоняет по тарелке, нарезаю маленькими кусочками, потом раскладываю по краю так же нарезанный сыр с зеленью — и принимаюсь канючить, дескать, съе-е-ешь кусочек, ну ма-а-аленький, ну пожа-а-алуйста. В итоге я преуспеваю: скорее всего, Азамату просто перед командой неудобно становится. Алтонгирел корчит рожи, стараясь не улыбаться, чтобы не одобрить ненароком мои действия. Зато я хотя бы спокойна, что муж накормлен. А то мышц вон сколько, а жира — меньше, чем на мне, кажется. При таком сложении не есть — это над собой издеваться, я считаю.

Потом начинаются сборы. Азамат мечется, надо ли ему вещи паковать, и Алтонгирел советует оставить пока — чтобы не сглазить. Дескать, не говори гоп. Я решаю тоже последовать его совету: во-первых, страшно лень шевелиться, а во-вторых, пусть лучше Азамат почувствует лишний раз, что я с ним заодно, куда он, туда и я, и прочие сентиментальности. Общение у нас не клеится, тем более что Азамат бегает по всему кораблю, разбирается, что выгружать, а что оставить из трофеев, рассчитывает премиальные (у них заведено перед прилётом на родную планету делить оставшиеся бюджетные деньги между собой, на случай, если кто-то пропустит следующий вылет) и занимается прочими с виду полезными делами. Мне быстро надоедает путаться под ногами, так что я снова сажусь вязать и постигать путь смирения. Ничего, немножко осталось. Сегодня вечером всё решится.

Второй пилот всё ещё валяется у меня в кабинете, но лечить там больше нечего. Рука у него ожила, омертвевшая кожа слезла. Я выдаю ему крем с витаминами, пластырь и выписываю восвояси. Всё-таки удобная штука эта их регенерация, быстро выздоравливают. Потому, наверное, и медицина такая чахлая, что спрос невелик.

Азамат вызывается сам посадить корабль, и первый пилот покидает мостик с напускной галантностью, дескать, пожалуйте, Азамат-ахмад, всё для вас, не буду мешать воссоединяться с родиной. Я же наоборот решаю, что норму по смирению на сегодня выполнила — по крайней мере, до визита к Старейшинам, — и нарушаю уединение супруга под предлогом, что никогда в жизни не видела, как звездолёт садится на планету. Это, кстати, правда: земные машины слишком большие, их вообще не сажают, а до поверхности добираются на шаттлах размером с небольшой самолёт.

Экраны-иллюминаторы показывают мне со всех сторон горы. Слева от нас за них уже начинает заходить солнце. Мне кажется, что оно немного странной формы, и, присмотревшись (благо экран не передаёт настоящей яркости), я понимаю, что солнца там два, большое и маленькое, они просто так близко расположены, что сливаются в одну фигуру.

— У вас два солнца? — спрашиваю я прежде, чем вспоминаю, что Азамата лучше не отвлекать.

— Да, — отвечает он. Как ни удивительно, но он, кажется, успокоился. — Мы их называем Солнце и Присолнышек. Он удобный, за полсуток как раз описывает полный круг вокруг большого солнца. Легко время определять.

Действительно, и правда удобный. Я немедленно проникаюсь уважением к этой неразумной звёздочке, которую угораздило закрутиться вокруг другой.

Итак, вокруг нас плоскогорье, а за ним ещё чуть-чуть видна какая-то зелень — и это в первые дни весны.

— А там сейчас холодно? — внезапно озадачиваюсь я. До сих пор как-то не задумывалась об этом, а тут ведь одеваться придётся… А у меня тёплая одежда-то есть вообще? На Гарнете меньше двадцати двух в принципе не бывает.

— Там градусов двести восемьдесят по Кельвину, — задумчиво отвечает Азамат, аккуратно выводя ручку манипулятора, чтобы мы продолжали ровненько снижаться. В атмосфере-то ветер, все дела…

— А… в Цельсия не переведёшь?

Он даже поворачивается, чтобы смерить меня насмешливым взглядом, потом жмёт на что-то, и в углу экрана высвечивается табличка: "Температура у поверхности 283К".

— Значит, десять, — снисходительно переводит мне Азамат. — Вот уж не штука посчитать.

— Я никогда не помню, сколько вычесть надо, — отмазываюсь. — А вы всегда по Кельвину считаете?

Мало мне было градусников с Фаренгейтом, ага…

— Кто на инженера не учился, вообще не считает в градусах. А при строительстве кораблей в кельвинах удобнее мерить.