Интересно было видеть перемену, происшедшую в настроении общества. Беззаботная, довольно веселая компания офицеров, собравшаяся поболтать об общих проблемах и посудачить о политике, как по мановению волшебного жезла стала похожа на группу заговорщиков: лица понемногу бледнели, глаза разгорались, все затаили дыхание, и среди мертвой тишины слышен был лишь голос оратора.
Желябов говорил еще минут сорок, рисуя положение дел в России, излагая и объясняя программу партии и методы ее борьбы, призывая окружавших его офицеров на практическую борьбу с правительством. Завершил он свое выступление короткой, но жуткой фразой: «Всех, кто не с народом и не с нами, под бомбы!»
Трудно передать впечатление, произведенное на присутствующую публику этой речью. Никто не был готов услышать подобные смелость и откровенность. Да, все привыкли говорить о правительстве и осуждать его действия, как и о «революционерах», только в тесных кружках, где все друг друга знают и друг другу доверяют. А тут… их зовут на баррикады! Под влиянием услышанного пошли оживленные разговоры, строились всевозможные планы самого революционного характера. Если бы в это время вошел посторонний человек, он был бы уверен, что попал на сходку самых горячих заговорщиков-революционеров. Он не поверил бы, что за час до этого все эти люди частью почти совсем не думали о политике, частью относились отрицательно к революционерам. Но ему и в голову не пришло бы, что завтра же большая часть этих «революционеров» будет с ужасом вспоминать о минувшем вечере.
Так зародился в Кронштадте первый военный революционный кружок. Конечно, очень немногие из бывших на созванной Сухановым сходке реально вошли в него. Чтобы избежать провала, собрания проводились по всем правилам конспирации. Постепенно сформировался небольшой кружок морских офицеров, который формально примкнул к партии «Народная воля» и держал связь с центром. Квартира Суханова стала местом сбора нелегальных собраний. Но всё продолжалось очень недолго: в ночь на 28 апреля 1881 года Суханов был арестован, и ему предъявили обвинение в террористической деятельности: участие в проведении подкопа для заложения бомбы, снаряжение мины, теоретическая разработка и сбор метательных снарядов.
Процесс над первомартовцами шел в 1881–1882 годах. Первыми, кого полиция сумела найти и арестовать, были А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. И. Кибальчич, Т. М. Михайлов, Н. И. Рысаков, Г. М. Гельфман. Следствие и суд были скорыми, а приговор — жестоким. 3 апреля 1881 года все они, кроме Геси Гельфман[200], были повешены на Семеновском плацу. Тела были погребены на Преображенском кладбище[201].
Спустя год состоялся еще один процесс над остальными народовольцами. Тогдашняя Россия так и не услышала голос тридцатилетнего лейтенанта Суханова. Хотя ему и удалось сказать большую речь в ходе суда. «Я сошелся с социально-революционной партией, к которой теперь принадлежу, — говорил он. — Я не теоретик, я не вдавался в рассуждения, почему необходим другой государственный строй, а не настоящий. Я только чувствовал, что жить теперь стало слишком гадко: все правительственные сферы испорчены, все основы подгнили. Всем честным людям, видящим, как грабят народ, как его эксплуатируют и как печать молчания наложена на уста всех хотящих сделать что-нибудь полезное для блага родины — тяжело. И такое тяжелое положение могло длиться еще долгие годы. И я принес свои знания на пользу террористической партии, в успешной деятельности которой я видел залог обновления государства».
Из двадцати подсудимых лишь один был освобожден от наказания, десять приговорены к смертной казни, девять — к различным срокам каторги. Уступая общественному мнению, ратовавшему за смягчение наказания осужденным, Александр III смягчил окончательный приговор: смертная казнь была заменена на вечную каторгу. Царская милость не коснулась Суханова, как изменившего военной присяге, однако виселицу ему заменили расстрелом — более «почетной» казнью.
19 марта 1882 года из Петербурга к Купеческой стенке Кронштадта подошел небольшой пароходик, привезший из Петропавловской крепости Суханова. В фургон, ожидавший его, где уже сидел священник в траурном одеянии с крестом и Евангелием, посадили еще четверых жандармов. Медленно проехали к Цитадельским воротам. По сторонам дороги и вплоть до места казни расставлены были две цепи из офицера, унтер-офицеров и матросов с ружьями. У крепостного рва был поставлен «позорный столб». Перед ним в виде полукруга — взводы от всех флотских экипажей и минных рот при офицерах и унтер-офицерах, барабанщиках и горнистах.
Несмотря на ранний час и на то, что о предстоящей казни не было известно никому, окружающая местность была наполнена народом, преимущественно нижними чинами, торговцами, ремесленниками, рабочими.
Фургон остановился, из него вышли Суханов, священник и жандармы. Суханова провели вдоль фронта и поставили около столба лицом к фронту. Раздалась команда: «На караул!». Суханова заставили снять шапку, и началось чтение приговора, которое продолжалось с полчаса. По окончании чтения было скомандовано: «На плечо!» С Суханова сняли арестантский халат, и госпитальные служители надели на него рубашку с длинными рукавами и наглухо пришитым колпаком. Когда она была надета, при помощи ее рукавов Суханов был привязан к столбу; к нему же привязана была его голова.
Из-за фронта вышли унтер-офицер и 12 рядовых стрелков первого флотского экипажа с заряженными ружьями… Солдаты взяли на прицел… По знаку унтер-офицера последовал залп. Смерть была мгновенной: все 12 пуль попали в область груди, сердца и в голову… Бой барабана прекратился. Тело отвязали от столба, положили в простой деревянный гроб и на ломовом извозчике отвезли на городское кладбище. Место захоронения неизвестно. Церковных обрядов и поминовений не удостоен.
…События 1 марта 1881 года встревожили российскую правящую элиту, которая почувствовала реальную угрозу своему всевластию и потому характеризовала прежние реформы не иначе как «преступные», «ошибочные». Обер-прокурор К. П. Победоносцев — пропагандист и агитатор за курс «полный назад», уже спустя несколько дней после покушения на Александра II писал будущему Александру III: «Час страшный, и время не терпит. Или теперь спасать Россию и себя, или никогда. Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день… Безумные злодеи, погубившие Родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбою с ними на живот и на смерть, железом и кровью… Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании»[202].
Но Александра III и не нужно было «агитировать», поскольку он был убежден, что убийство отца стало следствием проводившихся при нем либеральных реформ. 29 апреля 1881 года императором был подписан и на следующий день опубликован составленный Победоносцевым документ, известный в историографии как Манифест о незыблемости самодержавия. Он возвестил об отходе от прежнего либерального курса и призвал «всех верных подданных служить верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, — к утверждению веры и нравственности, — к доброму воспитанию детей, — к истреблению неправды и хищения, — к водворению порядка и правды в действии всех учреждений».
Вступив на престол, Александр III в значительной степени «сбавил ход» реформ отца, уповая на необходимость сохранения и укрепления российской государственности, то есть как он понимал — всевластия самодержца, противоборства революционерам и возможной революции. Это повлекло за собой внесение «поправок» в прежние реформы, среди которых: усиление административного контроля над газетами и журналами; укрепление дисциплинарного порядка в средних школах и ограничения для поступления в них детям городских низов; ущемление автономии университетов; введение контроля над сельским и волостным крестьянским управлением; упразднение мировых судей; ограничение представительства крестьян в губернских и уездных земских учреждениях и одновременно расширение возможностей дворян в них; подчинение земств, городских дум и управ губернаторам. За этими действиями в исторической науке закрепилось наименование «контрреформы».