«Бог с ним, – решает. – Денег мешок. Я теперь на всю округу самый богатый. Раз в десять больше всего накуплю».
Был Дормидонт продавцом, стал теперь покупателем. Отправился верст за двадцать в не занятое французами село на базар. Ходит что гоголь.
Тут посмотрит, там приценится, и это и то пощупает.
Облюбовал
телку,
корову,
коня,
второго коня, козу.
Ну и пригонит домой богатства!..
Вот и сошелся в цене. Начинает считать кредитки:
– Раз, два, три…
– Э, да ты подожди, постой… Они же фальшивые!
– Что! – заревел Проскуров. – Какие фальшивые? Они же французами плачены!..
Стал собираться народ. Стали смотреть кредитки. Так и есть, все, как одна, фальшивые.
А дело в том, что, отправляясь в Россию, Наполеон приказал напечатать фальшивых денег. Оттого-то французы и щедры.
Взвыл Дормидонт Проскуров. И туда, и сюда, к одному и к другому… Да только никто на фальшивые деньги продавать ему ничего не согласен.
Вернулся домой он черней чернозема. Есть хочется – никто не дает. Худеет страдалец бедный.
Наконец какой-то озорной мужичонка нашелся:
– Хочешь краюху хлеба?
– Давай!!!
– Только тащи свой мешок с деньгами.
Поскулил, поскулил Дормидонт, отдал мешок: есть хочется. «О господи, это за краюху-то и все-то мои богатства!»
Сожгли крестьяне фальшивые деньги.
Прошел день.
Снова Проскурову кушать хочется. Никто не дает. Никто не здоровается. Не желают знать крестьяне предателя.
Как же он жил? Да так вот и жил. Пока совсем не отощал и не помер.
Жалко? Нисколько.
Деликатность
Многие дворяне при подходе французов бросали свои имения и уезжали.
Однако были такие, которые и оставались. Не уехала и княгиня Затонская.
– Французы меня не тронут, – заявила княгиня. – Я во французском духе воспитана. Я романы на их языке читаю. Французы – сама деликатность.
Махнул старый князь рукой:
– Ну, как знаешь.
Взял и уехал.
Осталась одна княгиня, да девка при ней, Парашка.
Пришли французы под Вязьму. Какой-то отряд вступил и в имение князей Затонских.
Явились солдаты в дом выбирать ночлег для своего командира.
Прошли они длинным рядом различных комнат, облюбовали одну с окном к восходу.
Комната небольшая, зато уютная. Кровать белым как снег застелена. Запахи ароматные. Столик, духи на столике.
– Как раз нашему офицеру.
Подошли княгиня и девка Парашка.
– Это комната моя, – объясняет княгиня.
– Это комната ее сиятельства, – уточняет Парашка.
«Какое еще сиятельство!» – смотрят на женщин солдаты.
– Это комната для нашего офицера, – говорят они грозно.
А в это время офицер вошел в дом. Услышал он разговор о комнате, подошел, поклонился княгине.
– Пардон, – произнес, – мадам. Виконт де Ланжерон, – представился. Поцеловал княгинину ручку. – Убирайтесь! – крикнул солдатам. Шаркнул ногой перед девкой Парашкой. – Пардон, мамзель…
Просияла княгиня. Предлагает она офицеру остаться, выбрать любую из комнат.
– Хотите ту, что с балконом, или нет, лучше ту, что в китайском стиле.
– Господину офицеру лучше бы княжеский кабинет, – предлагает девка Парашка. – Там ружья висят и сабли.
– Не смею, – отвечает виконт, – нарушать ваш покой. Время военное, пересплю по-солдатски.
Сказал, опять поклонился и тут же вышел наружу.
Стоят княгиня с Парашкой.
– Вот это француз! Сама деликатность.
Решил офицер переночевать рядом с княжеским домом в селе.
Выбрал избу получше.
– Вот здесь, – указал солдатам.
Вошли солдаты в избу, минут через пять вернулись.
– Ваше благородие, там горница занята. Там восемь детей крестьянских. Мал мала меньше. Хозяйка больна – лежит в беспамятстве.
Глянул грозно офицер на солдат:
– Очистить избу немедля!
Побежали солдаты.
Поздно вечером заглянула в село и девка Парашка. Встречает крестьян. Хвалится французским офицером, никак не нахвалится:
– Он ручку барыне поцеловал!.. Солдат из господского дома выгнал. По-кавалерски мне поклонился. И все говорил «пардон». Сие есть деликатность, – объясняла Парашка.
Чешут мужики свои бороды:
– Н-да, ворон ворону глаз не выклюет.
Царские лошади
В Екатеринославский драгунский полк поступило конное пополнение – 126 лошадей.
Кони не простые, из царских конюшен. Сам Константин Павлович Романов, родной брат царя Александра, их для полка пожаловал. Правда, за плату.
– Повезло, – рассуждают драгуны.
– Кони небось в сажень. С трудом на таких залезешь.
– Кабы не война, видал бы ты этих коней!
– Ныне и царский род для войны не скупится.
– А как же, и им не чужа Россия!
Потом пошел разговор, почем за коней уплачено.
– По двести двадцать пять рублей серебром за штуку.
– Деньги немалые. Тройная, выходит, цена.
– Так ведь и лошади царские.
Прибыли кони.
Столпились драгуны, стоят глазеют.
Кони какие-то странные. Ростом по грудь. Кожа к костям прилипла. Многие вовсе беззубые.
– Может, ошибка, – перешептываются драгуны.
– Царские, может, только еще в пути.
Ошибки не было. Пришел коновал. Стал проверять, здоровы ли кони. Порядок такой из веков в кавалерийских войсках. И вот – 45 оказались больными сапом. Чтобы не разносили заразу, тут же их пришлось пристрелить. 55 – не подходили по старости. Продали их немедля. С трудом по 40 рублей – где уж серебром, в бумажных рублях – ассигнациями.
Лишь 26 лошадей были причислены в полк. И то, честно сказать, с натяжкой.
– Да-а, – рассуждают драгуны. – Выходит, царский братец того… устроил обман-коммерцию.
– Как купец, гнилое подсунул.
– На войне под набил карман.
– Не кони, выходит, хворые, – тихо промолвил какой-то солдат, – в царевом роду, видать, червоточина.
Господи, помоги!
Где-то в глуши, в смоленских лесах и чащобах, затерялся мужской монастырь.
Бьют монахи земные поклоны:
– Господи, помоги, уйми супостата, силу нашим войскам пошли!..
Бьют монахи земные поклоны. Молятся, молятся, молятся. Только не слышит их слов Господь. Наступают кругом французы.
– Господи, не оставь! Помоги!.. – взывают монахи. Предают Наполеона они анафеме, беды всякие кличут, лютые кары ему сулят.
Однако Господь, словно и нет-то его на небе, молчит и молчит.
Нашлись среди монахов такие, которые сняли свои сутаны, надели мирское, ружья в руки вместо креста и влились в русское войско. А остальные остались. Продолжают у Бога защиту вымаливать.
Просили, просили – не отозвался Господь. Пришли в монастырь французы, какая-то конная часть.
Загадили кони подворье. Солдаты в погребах монастырских рыщут, в кельях песни свои кричат.
В испуге живут монахи. Днем с совками и метлами ходят – убирают конячий навоз. И лишь ночью, забившись в кельи, тихонько продолжают Господу Богу поклоны бить.
Приехал как-то французский полковник. Собрал он монахов.
– А ну молебен во славу императора Наполеона!
Замялись монахи, да что же тут делать. Побьют их французы. Кто же тогда Господа Бога будет просить о спасении, кто же будет поклоны бить?!
Отслужили монахи молебен в честь императора Наполеона.
– И впредь служить ежедневно! – отдал строгий приказ полковник.
– Слушаем, – пискнули черносутанники.
Так и служат теперь монахи. Утром – за здравие императора, ночью – за упокой.
– Уйми ты его, супостата!.. – гнут монахи свои спины до десятого пота. – Лютые кары ему пошли!..
Да только не отзывается что-то Господь.
То ли в просьбах Господь запутался, то ли просто Всевышний ленится.
«Войско второго сорта»
По всей России в срочном порядке собирали для армии новых солдат. Из губерний Санкт-Петербургской, Московской, Нижегородской, из других губерний и мест России походным маршем шли они на войну. Крестьяне бросали свою соху, мелкие торговцы до лучших времен закрывали лавки. Обозники, каретники, плотники, горожане любых ремесел оставляли свой дом и труд.
Называли новых солдат ополченцами.
Враг наступал. Для учений времени не было. Умел держать ружье, не умел – все равно, ты отныне есть боевой солдат.
– Братцы, в боях научимся!
Под городом Гжатском к регулярной русской армии присоединились сразу двадцать пять тысяч таких новобранцев.
– Эка сила какая прибыла! – подзадоривают новых солдат бывалые. – Что грибов в урожайный год. Значит, вас прямо в бой. Карасями на сковородку.
Ходят ополченцы, настоящим солдатам завидуют.
У солдат в разный цвет мундиры, панталоны в обтяжку, на ногах башмаки.
У ополченцев простые кафтаны, портки-шаровары, сапоги невоенного кроя.
У солдат шапки с султанами, кивера и кокарды.
У ополченцев просто фуражки.
У солдат ружья, штыки на ружьях.
У ополченцев ружье на троих.
– Вы рангом нас чуть пониже, – смеются солдаты. – Войско второго сорта.
Всюду вновь прибывшему меньший почет. Так и тут, на войне.