рубахе, парчовом коротком кафтане с откидными рукавами, красных шелковых штанах-шоссах и красных сафьяновых сапожках. Наряд дополняла шпага, усыпанная драгоценными камнями.
Орландина, увидев Ивана, захлопала в ладоши:
– Красавчик! Аполлон! Если ты не женишься на мне, то разобьешь мое сердце!
Царевич не нашелся, что ответить. Тут в залу вошел папа, сопровождаемый кардиналами, придворными и слугами. Юноша с поклоном вручил Целестину письмо от кардинала Кушаковского.
– Прости! Я забыл сразу отдать это послание твоему святейшеству.
– Не страшно, – улыбнулся папа. – Думаю, ничего нового я не узнаю из сей эпистолы.
Папа стал представлять Ивана ближайшим советникам и иностранным послам. Особое внимание царевича привлек сарацинский посол Митридат бен Ардиб бен Шаген – толстяк с рыжей бородой, крашеной хной. «Надо будет поговорить с ним об их вере», – подумал юноша.
Орландина познакомила Ивана с двумя великими художниками: живописцем Леонардо Мазини и ваятелем Микеланджело Рубини.
– Это непревзойденные мастера, – объяснила красавица. – Я хочу, чтобы они увековечили тебя на холсте и в мраморе. Пусть твой образ останется в веках!
Художники согласно закивали головами:
– Si, si! Да, да! Какая мускулатура! Тебя непременно надо увековечить, синьор. Мы запечатлеем тебя на картинах или в статуях в образе Давыда с головой Голиафа.
На праздничном пиру царевич сидел между Целестином и его дочерью. Орландина усердно потчевала гостя вином. Но, к ее великому сожалению, юноша не испил ни глотка.
Зато Демьян, для которого также пошили новую урюпейскую одежду, как всегда осушал чашу за чашей. Он сидел среди италийских поэтов и, по своему обыкновению, потчевал слушателей приукрашенными рассказами о подвигах Ивана.
Потом танцевали. Орландина похвалила царевича. Узнав, что он учился танцевать в Вышеграде, папская дочка завела разговор о принцессе Ванде и прочих ляшских красавицах. Какие нынче они носят платья? Какие прически? Какие украшения?
– Не понимаю, почему Ванда не пошла замуж за тебя. Наверное, исцелившись от немоты, она заболела слепотой, – удивлялась Орландина. – Лучшего жениха не найти в целом свете. Не смущайся, я правду говорю. Скольких женихов я перевидала! Ко мне сватались сыновья франкского короля, шпанского и угорского. И всем я отказала. Ни один не может сравниться с тобой ни статью, ни удалью.
Слова рыжеволосой красавицы, ее восторги, охи и ахи начали раздражать юношу. «Что за невезенье! – думал он. – Куда ни приеду, нигде нет прохода от баб. Скорее бы найти веру, вернуться домой и зажить по-прежнему!» Хотя что-то подсказывало Ивану: прежней жизни никогда уже не будет.
После танцев смотрели фейерверк. Ночной Ром осветился как днем. Сотни огненных цветов, звезд и змей причудливо разукрасили небо. Земля дрожала от пушечной пальбы.
– Как бы мне с твоим святейшеством поговорить о вере? – тихо спросил царевич Целестина. – Я сюда не ради праздников приехал, а ради изыскания истины.
– Утром после завтрака мы сядем в саду и поговорим. Нам подадут мороженое, сладости, вино… – Папа блаженно улыбнулся. – И мы поговорим о вере.
– Скорее бы утро! – вздохнул юноша.
На следующий день после завтрака Целестин отвел гостя в сад. В тени деревьев у фонтана был накрыт стол. Возле него хлопотал кардинал-камерарий Венерати. На белоснежной скатерти стояли серебряные лохани со льдом. В них охлаждались бутылки с винами, кувшины с соками и судки с мороженым. На фарфоровых блюдах лежали апельсины, арбузы, бананы, виноград, дыни, мандарины.
Камерарий налил Целестину и Ивану по большому кубку сладкого вина. Царевич отказался. Тогда Венерати предложил ему сарацинский напиток – черный кофей. Юноша попробовал и скривился.
– Горько!
– Сейчас будет сладко! – засуетился кардинал. Положил в напиток сахар и разбавил сливками. – Как теперь?
– Другое дело.
– Ты, принц, как ребенок, – покачал головой папа. – Кофей для тебя горький. Вина не пьешь. Ладно. Мы хотели поговорить о вере. Спрашивай.
– Чем вера папиманов отличается от веры папефигов?
– Ты знаешь, Господь Бог принял плоть от пречистой девы и сделался человеком. В земной жизни Его звали Иезусом или, как говорят русские, Исусом. Он творил чудеса, исцелял больных, очищал прокаженных, освобождал бесноватых, воскрешал мертвых. И народ прозвал Его Христом – помазанником. Так в древности называли царей. Ибо при восшествии на престол над ними совершалась хрисма – помазание освященным маслом. И народ думал, что Иезус станет настоящим царем, утвердит Свою власть по всей земле и истребит зло. И хотя Христос воистину был Царем царствующих и Господом господствующих, Он никому не являл Свою власть. Напротив, Он позволил врагам схватить Себя и предать позорной казни на кресте.
– Знаю. И только ученик по имени Петр пытался заступиться за Бога.
– Верно. Тогда всемогущий Господь даровал Петру и его преемникам-папам неограниченную власть над всеми верующими. Как Бог царствует на небе, повелевая архангелами, ангелами, херувимами и серафимами, так и папа повелевает всеми верующими: италийцами, ляхами, немцами, угорцами, франками и прочими народами.
– Чем власть папы отличается от власти царя?
– Все-таки, прежде всего, папа осуществляет духовную власть: управляет церковью, назначает новых епископов, отпускает грехи. Но часто папе приходится брать на себя и светскую власть, например, в италийской земле. Тут не было сильного правителя, посему исстари папы правят здесь как короли.
– Меня смущает то, как папы приходят к власти. Говорят, ты отравил своего отца. А твой отец отравил своего дядю. Как это совместить с учением Исуса?
– Ты путаешь мягкое с кислым, puer mee, мальчик мой! – Целестин недовольно нахмурил брови. – Учению Иезуса нужны надежные стражи, твердые и непоколебимые. Бог не слюнтяй, не тряпка, не нытик. Если Он скажет: «Солги» – солги. И если Он скажет: «Убей» – убей. Те папы одряхлели и ослабели. Поэтому Господь заменил их более молодыми и сильными. Понимаешь?
– Понимаю. Но коли и тебя отравят? Кто-нибудь, моложе и сильнее, сам захочет стать папой? Тебе не страшно?
– Страшно! – Целестин заговорил сдавленным шепотом: – Вот я пью вино, а может, мой верный Венерати уже подсыпал туда яду?
Камерарий замахал руками и что-то испуганно запищал.
– Я верю тебе, друже, верю. Ты не отравишь меня, – улыбнулся папа. – Видишь, puer mee, Венерати всем обязан мне. И нужен только мне. Не будет меня, не будет и его. Он же скопец. Был певчим еще у моего отца. Но потерял голос. Кому в этом жестоком мире нужен скопец да еще без голоса? Так что за Венерати я спокоен. Он предан мне до гроба. Вопрос только, до чьего гроба – до его или до моего?
– Значит, отравления пап оправдываются борьбой за власть. Это как у зверей – побеждает сильнейший.
– А ты как хотел? – горько усмехнулся Целестин. – Homo homini lupus est – человек человеку волк.
– Разве Исус учил этому?