это стало известно еще задолго до того, как я сама это заметила.
В груди совсем стало тесно от свернувшейся в жгут боли. Борис фактически отсылал нас с Валом, оставаясь наедине с тем ворохом проблем, что устраивал ему Прокурор. Физически было трудно думать о самом плохом, но и безосновательно полагаться на лучшее тоже нельзя.
— Твой окончательный ответ? — Бабай задумчиво посмотрел на меня.
— Ребенок, — совсем тихо ответила я.
Несмотря на то, что я понимала всю правильность своего решения, мне всё равно было жутко больно. Сохраняя одну часть себя, я навсегда теряла другую. Неважно сколько времени мы были вместе. То, что происходило между мной и Борисом случается лишь раз и на всю жизнь. Он понимал меня. Считывал мои эмоции и никогда ничего не делал во вред. Какая-то совершенно странная, почти мистическая связь возникла между нами и дала толчок для новой жизни.
Плечи Бориса чуть опустились словно он вздохнул с облегчением. Только вот я этого облегчения не ощущала в себе. В переносице начало нестерпимо жечь. Так сильно не хотелось быть слабой. Я просто не имела право на эту слабость. Позади меня была лишь пустота и она сгибала меня пополам. Я судорожно обхватила себя руками, пытаясь не рассыпаться на микрочастицы. Иначе потом вряд ли соберусь.
Бабай подошел ко мне. Я услышала его тихие шаги, а затем ощутила тяжесть его ладоней на своих плечах.
— Посмотри на меня, — в привычной твёрдости басистого голоса возник слабый оттенок мягкости.
Я вздрогнула, решив, что меня всё это только кажется. Затем медленно подняла взгляд на Бабая. В его глазах затаилось что-то такое беззвучное и наполненное просто нечеловеческой болью. Такое одному выдержать крайне сложно, но разделить с кем-то подобную ношу Борис не хотел.
— Самое главное, что я тебе сказал после твоей первой встречи с Германном? — Бабай убрал с моего лица волосы.
В голове быстро закружились воспоминания. Моя первая встреча с Германном. Я хотела его убить. Нервный срыв. Разговор с Борисом и шприц со снотворным. Что именно тогда было сказано? Я забыла многие детали, но кое-что всё-таки запомнила.
— Чтобы я жила… Всем на зло.
Бабай кивнул и поднял ладони чуть повыше, касаясь большими пальцами моих щёк.
— Всем на зло, — повторил он, впечатывая эту установку в мою ДНК. — И самое главное, — Боря неровно выдохнул.
Сейчас в эту самую секунду он был настоящим. Почти уязвимым и с заживо содранной кожей.
— Злата, — на лбу Бабая собрались морщинки, — когда родится наш ребенок…
Наш… Он признавал этого ребенка. Не снимал с себя ответственность и не отгораживался. Из-за слёз у меня всё перед глазами поплыло акварелью.
— Когда он родится, — продолжил Борис. — Не ври ему насчет меня. Никогда. Он имеет право знать правду. Я хочу быть настоящим для него.
— Хорошо, — мой голос задрожал. Ком в горле стал невыносимо большим.
— Хорошо, — повторил за мной Бабай и медленно отпустил.
Почувствовав вкус собственных слёз на губах, я не удержалась и спросила:
— Если бы тебе был дан второй шанс, чтобы ты сделал?
— Нет никаких вторых шансов, — Борис медленно развернулся, подошел к кровати и опустился на самый ее край.
Я быстро вытерла рукавом кофты свои глаза и глубоко втянула воздух.
— А если бы был? Ты что-нибудь изменил или прожил ту жизнь, какая у тебя есть сейчас?
Повисло молчание. Бабай вжал локти в колени и опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. Взгляд устремился в пол. Я смотрела на этого мужичину и чувствовала, что у меня сердце разрывается от боли за него.
— Не знаю, — ответил Борис. — Я не знаю, Злата. Не привык думать о том, чего нет и быть не может.
Я прикусила нижнюю губу, глуша в себе всхлипы.
— Иди к себе. Поздно уже, — Бабай выпрямился и повернул голову в мою сторону.
— Я могу остаться с тобой этой ночью?
— Нет, — последовал жесткий ответ. — Это ни к чему.
Борис был прав. Но легче мне от этого не стало. Мы оба прекрасно понимали, что это наш последний разговор. Последний шанс сказать о том, о чем раньше нужно было лишь молчать.
— Поздно уже, — снова повторил Бабай, будто подгоняя меня навсегда оставить пределы его жизни, приделы его темноты.
Я уже развернулась и подошла к дверям, чтобы взяться за ручку, открыть и уйти, но потом… Что-то мощное и яркое пронзило меня насквозь: мое сознание, тело, душу. Резко повернувшись, я быстро направилась к Борису и больно ударившись коленями об пол, обняла его двумя руками. В суставах жутко заныло, но я не обращала на это никакого внимания. Стоя перед Бабаем на коленях, я обнимала его за шею так крепко, что руки начали неметь. Судорожно хватаясь пальцами за ткань рубашки, я захлёбывалась слезами. Мысленно прощалась с этим мужчиной и благодарила за всё, что он мне дал и чему научил.
Он обнял меня одной рукой. Обвил ее вокруг моей талии и уткнулся носом в волосы. Борис всегда любил мои волосы. Пальцы, вжатые в мою кожу, причиняли боль, но я была рада ей. Она говорила о том, что всё еще реально. Бабай пока еще реален для меня.
— Я люблю тебя, — тихо-тихо прошептала я ему на ухо. — Очень люблю.
Мне не нужно было никаких ответов или реакций от Бориса. Я просто хотела, чтобы он это знал. И пусть наш будущий ребенок стал для нас полной неожиданностью, но он никогда не был и не станет ошибкой. Он — результат наших чувств. Настоящих чувств.
— Я знаю, моя золотая бусина, — Борис опустил ладонь мне на затылок. — Знаю.
Я улыбнулась сквозь слёзы.
— Но уже поздно.
Глава 42
— Пришло время прощаться? — со светлой грустью спросила меня Катя.
— Завтра утром уже вылет. И… Пожалуй, ты права. Пришло время прощаться, — я тяжело вздохнула и посмотрела в окно.
Мы сидели в том самом ресторане, в котором часто с коллегами обедали. Всё здесь уже давно стало родным и привычным: и живые цветы в больших вазонах; и черно-белые картины на стенах; и приятный тонкий сладковатый аромат, что витал в воздухе.
— Ничего. Свидимся еще, — Катя ободряюще улыбнулась. — Сейчас главное обжиться на новом месте. Привыкнуть к новым людям и ребенка родить. А всё остальное — чепуха.
— Страшно немного, — созналась я и допила свой уже немного остывший фруктовый чай.
— Почему? — Катя искренне удивилась.
— Чужая страна, — коротко ответила я. — Боюсь, что не сумею адаптироваться.
— Ерунда! — Катя засмеялась. — Что-что, но адаптация — это твой конёк.