Он вздрогнул, когда за ним захлопнули дверь и жарко задышали над макушкой. Никас медленно повернулся к Дентате. Это был могучий двухметровый образ с невыразительными феминными чертами и странной анатомией левой руки. Вместо кисти на ней угрожающе щелкали ржавые ножницы. Плотная кожа рдела пятнами. На голове сидел серебристый шлем, с изукрашенным забралом в виде умиротворенного женского лица. Розовые бутоны обрамляли его. Из полых ноздрей вырывались струи влажного пара.
— Я слежу за тобой, тестикуляр, — пророкотало это нежное лицо. — Любое неуважение ко мне будет пресечено и сурово наказано.
Помимо шлема на Дентате ничего не было, кроме набедренной повязки из скальпированных бород. Никас не мог сказать, хорошо это или плохо. В текущих обстоятельствах, последнее, что могло его посетить, было сексуальное возбуждение.
— Чрезмерный зрительный контакт! — вдруг заголосила Дентата.
Никас едва увернулся от лязгнувших ножниц.
— С ума спятила? — не выдержал он.
Любой мужчина имеет право на такой вопрос, когда ему пытаются отстричь гнусное свидетельство антифеминной природы.
— Патриархальное давление, гендерные стереотипы! — не унимался образ.
— Мария Кюри, Розалинд Франклин, Рейчел Карсон, — воззвал к ней Ригель.
— Ада Ловлейс! — тут же подхватила Дентата.
— Даешь равноправие, — рискнул Никас.
И не прогадал. Ему отвесили оплеуху, от которой он повалился на стену, после чего Дентата убежала, мило хохоча. Журналист стоял, закрыв нижнюю половину лица ладонями. Ригель вздыхал. Известняковые стены осыпались.
— Вопросы? — подал голос Роман.
— Нет, — просто ответил Никас.
— Она вызвалась сторожить тебя.
— Что вообще происходит?
— А говоришь, вопросов нет.
Журналист вздохнул.
— Ригель.
— Если коротко, мы достигли Минус-Я.
— Что это значит?
— Минус-Я, это смерть самооценки. Антиэго.
Аркас, скребнув по щетине пальцами, обрушил вниз руки. О, как они болели сейчас. Они, наконец, обратили на себя его внимание. Он держался за поручень, неслышно вопя от страха, пока дьявольский лифт легко набирал космические скорости.
Ноги под потолком.
Журналист машинально ощупал колени.
— А где остальные? — спросил он, с надеждой, что ответ будет печальным.
— Разбежались, — ответил Роман. — Но Шок сказал, что будет ждать тебя.
— Хорошо. На самом деле я предпочел бы, чтоб их размазало, но тогда придется остаться здесь навсегда.
Он помолчал.
— Что это было за безумное чудовище…
— Стоп, стоп, стоп, — перебили его. — Твое высказывание страшно некорректно. Это был смелый и отважный дух феминизма. Он просто защищался от твоего заскорузлого сексизма и агрессии.
Аркас открыл и закрыл рот.
— Я шучу, — улыбнулся Роман. — Это безумное чудовище, как ты верно выразился, худший кошмар для настоящего равенства. Он проистекает из ненависти, посторонних обид и…
— Одиночества, — продолжил Никас автоматически.
— Верно. Скажи, а ты видел его?
Вместо ответа Никас оскалился, вспомнив прикосновение ее затылка. Эта… Пророк. Она что-то пробуждала в нем. Играла с темнотой в его душе. С монстрами, которые там затаились. Девел говорил, что в пещере на них напал негатив. Значит и в нем поселилась порча. Она не завладела им, но росла и змеилась, пробиваясь в сознание.
— Я говорил с ним, — признался он. — Не могу сказать, что это было приятно.
Роман сочувственно погладил предплечье отца.
— Ты сильнее, чем думаешь. Чем они ожидают. Негативу не взять тебя.
Эти слова не могли помочь Никасу обрести душевный покой. Он знал, однако, что лучше испытывать гнев, чем отчаянье. Оптимизм — что-то сказочное, давно забытое. Гнев был его оружием. Если негатив поселился внутри, то Аркас будет использовать его, а не наоборот.
Выяснилось, что камера Аркаса была здесь не единственной. Никас, однако, был заперт в чем-то вроде изолятора. Одиночки. Остальные темницы были забраны решетками. Они шли по обе стороны некомфортно узкого коридора. Узники, сидящие друг напротив друга, могли бы при желании, коснуться пальцами, вытянув руки. Каждая камера была обжита и тщательно охранялась своим хозяином. Стоило Аркасу чуть приблизиться, как сгорбленные образы, обитающие за прутьями, тут же запирались на все замки, звеня огромными связками ключей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда опасность проходила мимо, они, постанывая и ропща, отпирали их, чтобы глядеть вслед, приоткрыв жаждущие рты.
Никас, ожидавший неприятностей, беспокойно оглядывался.
— Не бойся, — сказал Роман. — Это Стонущие, паства Омеги. Они боятся ответственности и поэтому запирают себя в клетках отговорок, неуверенности и самообмана. Если их не хвалить, то они безвредны.
— Хвалить?
— Да, как и Омега, они крайне зависимы от одобрения. Это дает им возможность еще больше капризничать, стонать, запираться, возражать… И в тайне наслаждаться самоотречением.
Аркас остановился возле одной из камер. Ее обитатель, обмотанный в пахучее тряпье, забился в угол и тихонько всхлипывал, ковыряя ногтем грязный пол.
— Ты способен на большее, — сказал Никас.
Он произвел бы меньший эффект, если б закинул в колодец наступательную гранату. Стонущие, все как один, бросились к прутьям, вереща вразнобой, отказываясь от своего потенциала, кляня Никаса, кляня себя, рыдая в голос и саркастически хохоча одновременно.
— Остальные в двадцать пять покупают собственное жилье и растят второго ребенка! — роняя пену, орал потревоженный Никасом. — А я вчера в первый раз сходил без родителей в больницу. Я такой ничто-о-о-о-ожный!
— Господи!
Никас, сбрасывая пальцы, рвущие его штанины, оттолкал роман к выходу.
— Ну и дела, — добавил он абсолютно обескуражено.
— Это, по-твоему, было забавно? — грозно спросил Ригель. — Мы собираемся дойти до сопротивления, или сгинем тут, с этими маньяками? Я предупреждал тебя! Если ты выкинешь что-нибудь подобное с Омегой, то нам обоим — крышка! Ты понял меня?! Каюк! Амба! Досвидос! Ты хочешь утонуть в соплях?
Аркас мизинцем проверил дыру на штанине, которую вспороли нестриженные ногти.
— Нет, — ответил он. — Не хочу. Больше никаких экспериментов. Клянусь.
Теперь Аркас начал понимать, что ждет его впереди. Его пытались убить дважды, а ведь Анти-эго только начало открывать свое гадкое нутро.
Роман повел дальше, ворча и третируя. Они вошли в сложно устроенные подземелья. Непредсказуемая архитектура хаотично расставила арки, площадки и мосты. Широкие плато нависали над узкими тропками, древние ступени осыпались, предупреждая об опасности. От неизвестных вкраплений по камням пробегали рыжие искры. Затопленные ниши отражали высокий потолок, на котором были вытесаны гротескные картины. На многих фигурировал гигант, окруженный армией костлявых тварей негатива. Он разил их, но с каждой новой сценой все больше становилось врагов, пока гигант не скрылся вовсе. Потом Аркас видел лишь нескончаемые изображения демонов. Казалось, они рвались на волю из своих барельефов.
Они добрались до сумрачного грота, который перечеркивала бездонная расщелина. Ее края были покрыты слоем белых кристаллов, скрипящих под ногами.
Аркас остановился, в нерешительности. Моста не было. Не было никакой возможности преодолеть это препятствие. Он подошел почти вплотную к темноте, что жила внизу.
Соль?
От одного взгляда вниз, у него закружилась голова.
— Отойди, — прошептал Роман сдавленно. — Он приближается.
Никас повиновался, ступая назад.
Из расщелины донесся плач, тоскливый и отчаянный, будто умирающий звал свою судьбу, страдая от невыносимой боли. Из темноты показались плывущие вверх пузыри. Они были наполовину наполнены густой жидкостью. Достигая острых сталактитов, пузыри лопались, брызгаясь во все стороны. Камень шипел и дымился, словно его терзала едкая кислота.
Затем из расщелины выпорхнула плотная стая бумажных салфеток. Словно нетопыри, они громко шелестели мягкими крыльями, разлетаясь вокруг. Оставляя на камнях потрепанные останки, салфетки устремились прочь из грота. Аркас закрылся руками, чувствуя, как бумага облепляет его.